Новый либерализм — исторические предпосылки и современные тенденции в России

Щупленков Олег Викторович кандидат исторических наук доцент, кафедра Истории, права и общественных дисциплин, Ставропольский государственный педагогический институт 357625, Россия, г. Ессентуки, ул. Долины Роз, 7 Shchuplenkov Oleg Viktorovich PhD in History Associate professor of the Department of History, law and Social Disciplines at Stavropol State Pedagogical University 357625, Russia, g. Essentuki, ul. Doliny Roz, 7 oleg.shup@gmail.com Другие публикации этого автора

Щупленков Николай Олегович преподаватель, кафедра истории, права и общественных дисциплин, Ставропольский государственный педагогический институт 357625, Россия, Ессентуки, ул. Долина Роз, д.7. Shchuplenkov Nikolai Olegovich lecturer of the Department of History, Law and Social Disciplines at Stavropol State Pedagogical Institute 357625, Russia, Yessentuki, ul. Dolina Roz 7 veras-nik@yandex.ru Другие публикации этого автора

Современная политическая ситуация в России делает обращение к идее либерализма актуальной благодаря двум обстоятельствам. Во-первых, образовавшаяся идеологическая пустота после краха Советского Союза автоматически замещается хорошо отработанным традиционным идеологическим образцом, в качестве которого чаще всего выступает либерализм. Психологические основания такого замещения очевидны: если прошлое общественное развитие было заклеймено печатью тоталитаризма и социализма, то, следовательно, теперь, с точностью до «наоборот», к светлому будущему надо идти под знаком свободы личности и либеральных установок. Интерес к либерализму в политической науке чаще всего ограничен просветительскими тенденциями (главы в учебниках политологии, переводы классиков либерализма, комментарии переводов, разъяснительные материалы и т.д.). Но в значительной степени любопытны тенденции в современной политической российской жизни — и это второе обстоятельство, благодаря которому либерализм обращает на себя внимание. Речь идет о политической практике, и именно о практике формирования политических движений и партий, которые весьма вольготно наклеивают на себя ярлык «либерального» направления и с энергией делового задора и энтузиазма, не особо вдаваясь в либеральные «дух и букву», ведут активные избирательные кампании.

Россия сегодня — весьма либеральная страна. Парадокс? Вовсе нет: подоходный налог — самый низкий в Европе; электоральная свобода и свобода слова более-менее гарантированы. Поэтому спор, как нам кажется, должен идти не о необходимости либерализации, а о том, какая модель либерализма востребована Россией? Сейчас в кризисе находится прежде всего либеральное сообщество (общественные деятели, часть интеллигенции и бизнеса, транслирующие либеральные идеи и ценности). «Низовой», «народный» либерализм, «вольность» столетиями живет и так.

После экономического краха псевдолибералов в России установилась линия на развитие рыночного хозяйства с широким участием государства в экономике. Не были принесены в жертву истинно либеральные рыночные ценности: отвергнуты призывы к тотальной национализации, отмене конвертируемости рубля, возвращению к государственной монополии внешней торговли. Но к этому решительно добавились интересы государства: прекращение антинародной приватизации, усиление роли государства как регулятора экономики, борьба с экономическими преступлениями.

В начале XXI века оформилась идея государственно-частного партнерства. Была подчеркнута роль государства не только как регулятора экономики наряду с рынком, но и как собственника средств производства. Государство стало владельцем или акционером целого ряда предприятий, крупных банков. Одновременно провозглашалось, что госсобственность постепенно будет приватизироваться за исключением небольшого числа стратегических предприятий, связанных главным образом с обороной, безопасностью и жизнедеятельностью общества.

Заявления, что это не госкапитализм, так как постепенно перевес получит частный сектор, отвечают действительности. Однако в государственно-частном партнерстве государству принадлежала определяющая роль. Это стало объективной необходимостью. К середине нулевых годов нашего столетия проявились сложности государственно-частного партнерства. Не во всех случаях и далеко не по всем проектам его негосударственная часть готова была, да и сейчас готова, выполнить свои функции. Характерен пример, связанный с общепризнаваемой необходимостью изменить структуру российской экономики, освободить ее от полной зависимости от мировых цен на экспортируемые энергоресурсы. За двадцать с лишним лет частнопредпринимательские структуры не пошли на серьезные инвестиции в обрабатывающую промышленность, в реиндустриализацию страны. Все большее значение приобретало бюджетное финансирование проектов, но оно оказалось недостаточным для остро нуждающихся в инвестициях инновационных производств и крайне необходимых проектов в области образования, здравоохранения. Эти трудности усугубились кризисом 2008–2012 годов.

Определяющим моментом в закате либерализма, по мнению С.И. Гессена, оказалась внутренняя непоследовательность и противоречивость исходных установок, которая привела к образованию кардинально противоположных направлений в либеральном движении. К примеру, классический, или правоверный, либерализм мыслил отношение власти и личности как отношение взаимного безразличия, тогда как «новый либерализм» утверждает идею установления взаимных обязательств между государством и индивидом. Личность теперь вправе требовать от государства исполнения минимальных положительных обязательств (социальное страхование, право на труд, образование, пенсионное обеспечение и т.д.) в рамках коренных прав личности, в то время как основополагающей установкой классического либерализма была установка на невмешательство государства в частную жизнь индивида в какой бы то ни было форме. Свобода предполагала, прежде всего, невмешательство власти или других лиц в сферу существования отдельной личности. Теперь же государство обязано помогать отдельному гражданину, точно так же как последний берет на себя обязательства выполнения положительных действий в отношении государственных институтов и других граждан. Свобода меняет свой потенциал в новом либерализме с отрицательного на положительный.

Другой либеральный принцип — принцип равенства, который ранее означал отмену привилегий для одних социальных групп и запрещений для других групп, в новом варианте либерализма наделялся положительным содержанием. Так экономические отношения равенства или конкуренции теперь регулировались определенными со стороны государства правилами «честной игры».

Равенство детей в получении образования сводилось в новом либерализме не к требованию отмены каких-либо привилегий, но в установлении и обязательном получении некоторых обязательных, установленных государством норм и стандартов образования. Классическая идея равенства модифицируется в идею установления равных возможностей для каждого индивида со стороны государства.

Отрицательное понимание свободы, характерное для классического либерализма, несет в себе необходимый элемент положительных обязательств как со стороны государства, так и со стороны индивида. Так, право отдельного гражданина на правосудие уже свидетельствует о притязании на помощь со стороны государства и сохранении готовой и зафиксированной сферы свободы, равно как сопутствующих, «прирожденных» прав — на труд, образование и т.д.

Несомненно, что новый либерализм углубил понятие свободы, характеризуя последнюю как особое, качественное состояние личности, находящееся в постоянном изменении и развитии. Сфера личных прав понимается не в своих многочисленных конкретных формах, а в своем существе, как некое качество принципиальной «непроницаемости личности» для другого лица государства.

Таким образом, не преуменьшая значение глубоких различий между классическим и новым либерализмом, С.И. Гессен признает и убедительно доказывает развитие идеи свободы как «возможности личного творчества», посредством которого личность обретает свою индивидуальность и неповторимость.

Наряду с идеей свободы в новом варианте либерализма модифицируется понятие социального равенства. Отрицательное понимание равенства как отсутствия сословных привилегий и социальных препятствий заменяется пониманием равенства как «равноценности фактически различных между собой личностей». В практическом смысле мотив борьбы за равенство без сословных и социальных привилегий был видоизменен на позитивную программу равенства стартовых возможностей, равенство индивидуальной ценности каждого человека, органично входящего в общественное целое и занимающего в нем свое уникальное место.

В отношении такого базового понятия как собственность либеральные представления также претерпели изменения, продиктованные реальным положением дел в политике и экономике. Так отрицается все, что происходит из монопольного характера собственности. С.И. Гессен подчеркивает видимое противоречие, которое возникает при этом в плане нарушения «священного» либерального принципа незыблемости частной собственности. И хотя следует попытка интерпретировать это противоречие как возвращение к либеральному духу, к первоосновам, в том смысле, что собственность есть «материальное поприще личности», фундамент индивидуального творчества, но все же современная практика борьбы с монопольной собственностью и концентрация этих усилий в руках государства свидетельствуют о невозможности преодолеть противоречия классической догмы и реального положения дел в рамках либеральной концепции.

Исчезновение любой политической теории сопровождается появлением мифов — миф об аутентичности, миф о совершенствовании и верности традициям и т.д. Новая версия либерализма внесла свой вклад в создание мифа о совершенствовании и сохранении духа либерализма. На примере с монопольной собственностью становится очевидным, что возвращение к справедливой конкуренции лишает собственность ее монопольного характера, возвращает личности «утраченную связь с вещью». Выдвигаются другие представления, которые в лучшем случае имеют целью привязаться к раскрученной, известной политической марке — либерализму.

Реальностью же после отрицания монопольного характера собственности становится признание чрезвычайного расширения полномочий государства, и новая версия «затухающего» либерализма именно этот шаг и делает. Конечно, можно говорить о диалектическом (в духе Гегеля) отрицании классических установок либерализма, что, собственно, и делает С.И. Гессен, но это похоже на создание очередной теоретической иллюзии. В действительности расширение деятельности государства, к примеру в ограничении монопольного характера собственности, в отношении решения задач культуры, образования, военной политики и т.д., происходит прежде всего не в связи с какими-то теоретическими и политическими принципами (например, «поднятие благосостояния народа», или «обеспечение права на труд», или «укрепление оборонной мощи» и т.д.), а в силу логики собственного экономического, политического и международного развития государства.

Что касается таких либеральных правовых установок, как «все, что не воспрещено законом, то дозволено», очевидно, речь идет о коренном принципе всякого правового государства. Точно так же следует признать, что государство, даже в условиях действия данного принципа, регламентирует и предписывает гражданину определенные стандарты, нормы и установления. Конечно, при этом используется вся возможная риторика по поводу личной свободы граждан, творческой инициативы общественных организаций и т.д. для обеспечения должного уровня свободы и творчества каждой личности.

Подобные допущения нового либерализма дают повод задуматься о незыблемости либеральных ценностей как таковых. Как признается С.И. Гессен: «Конечно, в действительности иногда очень трудно бывает соблюсти меру и не переступить той грани, за которой ограждающий право минимум блага переходит в игнорирующее право лица благо» ^[4]. Иначе всевозможные новолиберальные оговорки по поводу лишь «минимального» вмешательства государства в обеспечение права личности на образование, социальную защищенность, заработную плату и т.д., создание так называемых «ограждающих» условий со стороны государства для развития частной инициативы и личной свободы отнюдь не гарантируют от произвола государственной власти в соблюдении даже минимальных («ограждающих») прав и свобод личности.

На наш взгляд, причин неудачи либеральных реформ в России несколько. Во-первых, либералы-реформаторы, как в прошлом, так и в конце прошлого столетия, безоглядно наступали на одни и те же грабли и получали «оглушительный удар по лбу». Они, по существу, отказавшись от всестороннего осмысления исторического опыта российского либерализма начала XX столетия, настаивали на том, что Россия должна развиваться обязательно в общецивилизованном, западноевропейском русле. А российские неолибералы будто бы ошибочно проигнорировали европейский стандарт, что и помешало успеху либеральных реформ в России. Поэтому в нулевые годы планировалось «снять» эти издержки, препятствия и машина преобразований, по замыслу авторов, заработает в полную мощность. В этих целях, в первую очередь, следовало «укоротить», как образно выразился в одном из своих выступлений Е.Т. Гайдар, «традиции восточного государства» и «основы планово-распорядительной хозяйственной системы». Он и его соратники предлагали взамен «восточного государства» создать так называемое «минимизированное» правовое государство, а вместо планово-распорядительной системы — рыночную капиталистическую экономику. Эти же мысли в несколько мягкой форме повторялись в экономической стратегической программе бывшего министра экономики и торговли России Г. Грефа, утвержденной на заседании правительства М. Касьянова 28 июня 2000 года. Российские неолибералы, некоторые зарубежные экономисты эту программу оценивали самой удачной, соответствующей мировым стандартам. Д. Хоффман, например, оценивая ее, говорил: «После долгих лет промышленного и финансового, политического ступора и правительственной нерешительности Россия приняла самую либеральную рыночно-ориентированную экономическую программу со времен развала Советского Союза в 1991 году» ^[17].

Программа Грефа, в отличие от предыдущих своих аналогов, более объективно оценивал сложившуюся в России социально-экономическую и политическую ситуацию. В ней затрагивались некоторые из наиболее тяжелых проблем, с которыми пришлось столкнуться России при переходе к рыночным отношениям. Наиболее либерализованной частью программы являлись те ее разделы, в которых планировалось в течение ближайших двух лет снизить долю государства в экономике, укрепить финансовую дисциплину. Планировалось реформировать государственные ведомства с целью упрощения процедур учреждения и работы компаний. В программе Грефа особое внимание обращалось на необходимость модернизации банковской системы; планировалось создать конкурентную среду в газовом, электроэнергетическом и железнодорожном секторе, где доминировали монополии. В этой программе, наконец-то, было учтено требование российских прогрессивных политических сил, общественности в целом, сделать бюджетные расходы государства прозрачными и ясными. Среди дополнительных элементов краткосрочного плана деятельности Правительства России особое внимание уделялось осуществлению на деле многократно откладываемых структурных реформ, в том числе изменение Налогового кодекса и разработка нового Земельного кодекса. Эта программа настолько была насыщена либеральными ценностями и принципами, что ее восторженно комментировали зарубежные специалисты и газеты. Так, например, репортер газеты «Нью-Йорк» Майкл Уайнс заявил, что западные журналисты услышали из уст В. Путина то, «что они хотели от него услышать, что написано во всех американских учебниках экономики» ^[9]. После прослушания пространного Послания В. Путина Федеральному Собранию в 2000-м году вспомнилось нам, что то же самое говорилось, обещалось в посланиях Б. Ельцина народу, парламентариям в начале 1990-х. Что изменилось после этих посланий и выступлений? Часть журналистов из-за рубежа тоже помнят его клятвенные обещания, но, к сожалению, ни одно из них не было реализовано. Кстати, предыдущие программы либерализации страны не были плохими. Это признавали крупные иностранные специалисты, работающих в сфере либерализации социальной жизни государства. Но главная российская проблема — это реализация их на практике. Именно в процессе осуществления их на практике в обществе начиналась политическая неразбериха. Симптомы очередного политического противоборства в обществе появились в июне 2000 года. В этот раз шпаги скрестили верхняя и нижняя палаты Российского Федерального Собрания по вопросу реформы Совета Федерации, связанной с проектом закона Президента России об усилении контролирующей роли центра над регионами и формировании профессионально работающей верхней палаты российского парламента. Не менее ожесточенную перепалку в обществе, в его политической жизни вызвали «легкие намеки» Президента о необходимости усиления регулирующей роли государственных институтов, судебной системы над деятельностью сверхбогатых олигархов, желание последних не допускать органы контроля государства к своей кормушке. На страницах почти всех российских и зарубежных газет активно ангажировались эти столкновения и полицейские «наезды» на офисы некоторых фирм, в частности, на «Медиа-мост», «Лукойл» и др. На каналах российского телевидения и радио постоянно был слышен страшный вопль с прогнозами об установлении «диктатуры» нового режима, о возврате к старым порядкам, о конце демократии и т.д. Попытка полного разрыва с прошлым гибельна для любого государства, особенно для России. Это ведь на самом деле правый радикализм. Он не менее опасен, чем леворадикальный марксистский вариант социализма. Младореформаторы могли надеяться на определенный успех в реформировании России, но, не идя открыто, вызывающе на разрушение всего прошлого, а наоборот, решительно развивая, совершенствуя все старое, доброе в ценностном, технологическом, культурном плане, чтобы избежать возможности образования вакуума ценностей.

Они избрали другой путь — путь разрушения всего старого, «отжившего», как они говорили. Российскими младореформаторами была допущена серьезная ошибка и в выборе модернизационной стратегии реформ. Избрав «догоняющую модель» преобразования страны, они внятно, недвусмысленно не смогли обосновать эту свою тактику. Единственной ясной аргументацией выбора западной модели реформирования у них было следующее: мы должны стать «нормальной» страной, где под нормальным понимается как раз Запад. Однако младореформаторы не уяснили себе, главное — не объяснили обществу, какую фазу западной модели развития они пытались (и ныне пытаются) «... догнать — нынешнюю, ведущую в постиндустриальный, информационный мир, прежнюю индустриальную или стадию первоначального накопления?» ^[16]. Как показывает сегодняшняя российская реальность, модернизационная модель, внедряемая в нашу социальную жизнь, была ориентирована не вперед к технологическим и демократическим достижениям современности, а назад — на первоначальное накопление. Это отбросило Россию далеко назад, к ранним формам капитализма.

Следующая серьезная причина, приведшая реформы к плачевным результатам, состояла в том, что российские неолибералы в рыночную экономику ринулись, не подготовив для этого нормальную социальную «среду», необходимую для выращивания ростков либеральных ценностей.

Еще задолго, по опыту других стран, было известно, что такие масштабные реформы в первую очередь отразятся на материальном положении трудящихся: произойдет их обнищание, усилится безработица. Тем не менее, реформаторы-либералы не позаботились о «смягчении» последствий этих преобразований. Гайдаровская «шоковая терапия», всевозможные проекты и прожекты, наподобие «500 дней», расплодившиеся в начале 90-х гг., привели к страшному обнищанию россиян. Даже человеку без экономического образования (а ведь Гайдар, Лившиц, Федоров и др. — это люди с научными званиями и степенями) известно, что нельзя отпускать цены в условиях падения производства, что это приведет к резкому ухудшению материальных условий жизни широких слоев населения. Еще на заре развития капитализма об этом же предупреждал А. Смит. В частности, он сказал, что отпуск цен при кризисных явлениях приведет к «обнищанию масс и даже спекулянтов». Это и произошло в России. До сих пор люди не могут простить Е. Гайдару инициированную им «шоковую терапию». У них вообще сформировалось крайне негативное отношение к либеральным реформам.

Исторический опыт России и современное состояние демократизации стран в постсоветском пространстве показывает, что деятельность социальных институтов, экономическая жизнь и публичная политика в российских условиях должны строиться на сочетании либерального принципа свободы личности и социально-демократического принципа равенства в социуме. Либеральный принцип, делая акцент на свободе индивида, противостоит тенденциям к иждивенчеству, патернализму, но уязвим перед натиском негативного эгоизма. Социально-демократический принцип, концентрируясь на устройстве социума, выдвигает на передний план социальную справедливость, солидарность, равенство. Однако он заключает в себе возможность авторитаризма, может превратиться, как говорит американский политолог Ф. Закария, в «нелиберальную демократию» ^[10].

Современной формой единства принципа коммунитаризма и «негативной свободы» личности является либеральная демократия как компромисс между либерализмом и демократией. Западные общества давно уже перешли на этап либеральной демократии, где либерализм и демократия идут на сбалансированные (правда, временами нарушаемые обеими сторонами) уступки. Либерализм соглашается на то, чтобы ограничить независимость индивида, признать необходимость ее социального обеспечения государством, а также необходимость активного участия индивида в политической жизни общества. Демократия же принимает правила игры репрезентативного парламентаризма и признает права меньшинства и личности.

Государство в России, по крайней мере, со второй половины XVI века формируется как «сильное и самовластное», способное определять исторический путь страны, контролируя все значимые социальные, политические, экономические и культурные тенденции. Хотя основа для «самодержавия» — усиления государства обозначилась в начале XIV века (начало геополитического возвышения Москвы) в виде формирования модели развития социума, при которой государство контролирует все его ресурсы. Государство приобретает такие возможности благодаря особенностям вмещающего его социума (непосредственно) и особенностям связей с этим социумом (опосредованно).

Следствием этого становится формирование специфического набора ролей, выполняемых государством, а также целого ряда других значимых следствий: структурной слабости государства, ограниченности возможности социума осуществлять эффективное саморазвитие в рамках моделей, задаваемых государством и т. д.

Традиционно считается, что роли государства заключаются в поддержании порядка, организованности, целостности, благосостояния конкретной социальной общности. В России же государство традиционно исполняет также некоторые другие специфические роли. Оно выполняет их в разные исторические периоды с большим или меньшим успехом. Прежде всего, это роль главного творца идеологических образцов для данного социума: секуляризация при Петре I, создание «идеологии для народа» в духе самодержавия — православия — народности в XIX веке, теории «суверенной демократии» в современности. Кроме того, чрезвычайно важна роль государства как творца (или чаще — селектора) культурных образцов для социума: государство формирует культуру общества как комплекс познаний о мире, имеющих определенную направленность.

Примером может служить как «культурная революция» в 20 — 30-е гг. XX века, так и «культурная либерализация» 1990-х гг. — масштабные смены комплексов знаний о мире, инициированные государством (во втором случае «инициирование» со стороны государства было значительно меньше, чем в первом). Государство также исполняло и исполняет роль главного собственника и распорядителя практически всех ресурсов социума, включая территорию вне существенной зависимости от интересов других акторов: как людских, так и земельных ресурсов вплоть до второй половины XIX века, так природных и промышленных в настоящее время — приватизация госсобственности в 1990-е гг., конфискация собственности в современности. О том же свидетельствует передача некоторых пограничных территорий Китаю в недавнем прошлом, продажа Аляски в XIX веке. Важна также роль государства как актора, направляющего и организующего деятельность всего социально-политического «организма» страны: направленность на геополитический успех со времени возвышения Москвы до падения Романовых, направленность на водворение коммунизма во всем мире в советский период. Важна роль государства в качестве интегратора социума и его метаорганизатора, что выражено в том, что государство всегда в достаточно сильной степени контролировало и создавало организационные связи внутри социума, с помощью чего последний обретает внешние цели, такие, как геополитическое расширение и др., которые не требуются социуму исходя из потенциалов его развития. Это связи крепостной зависимости крестьянства, обязательности службы дворянства, и прочие. Итогом выполнения государством этих ролей становится то, что оно обретает возможности формировать направление развития (социального, политического, экономического, культурного) страны.

Российское государство выполняло эти функции в прошлом и выполняет в настоящее время (в разные исторические периоды — с разной степенью «жесткости»: с начала 1990-х гг. наблюдалось ослабление в их выполнении, но значительное усиление обозначилось с начала 2000-х гг.). Это означает, что в социальной организации, культуре, историческом опыте страны имелись ранее и имеются сейчас некие особенности и структуры, определяющие и постоянно поддерживающие существование такого набора ролей государства. Выявление этих особенностей и структур — самостоятельная чрезвычайно сложная проблема, но в качестве наиболее вероятных можно представить следующие особенности социума (будучи рассчитанными, воздействия этих особенностей ведут к реализации следствий — указанных ролей государства). Первая особенность — слабая горизонтальная интеграция социума (между близкими в плане доступа к ресурсам социальными слоями и группами) и слабость его внутренних связей. Все это препятствует формированию субъектности социума, а, следовательно, не способствует повышению его возможности целенаправленно воздействовать на государство. Слабость внутренней интеграции общества в истории России выражена достаточно сильно: хорошо описана А. С. Ахиезером ^[2] тенденция к локализации, замкнутости крестьянских «миров» (отдельных сел, деревень или групп нескольких таких населенных пунктов), где слабы связи с другими «мирами», отсутствует солидарность с жителями других областей. В современности слабость интеграции выражается кроме прочего и в том, что часто поездка за границу обходится дешевле, чем поездка в другой конец страны. В России слабость интеграции существует также в форме атомизации общества. «Распад горизонтальных связей при А. о. (атомизации общества. — О.Щ.) вызывает развитие вертикальных, что дает мощный стимул активизации Авторитарного нравственного идеала (усиления центральной власти. — О.Щ.)…» ^[2]. Слабость горизонтальных связей в обществе определила роли государства как интегратора и метаорганизатора, а также актора, «направляющего» деятельность социально-политического «организма» страны. Вторая по счету особенность — слабая выраженность тенденций развития социума, исходящих из его внутренних доминант. Исторически сложилось так, что подавляющее большинство населения России в условиях слабости горизонтальных связей было локализовано в «малые миры», которые имели очень небольшой прибавочный продукт, изымавшийся практич