Приобретенная эпиграфика на средневековых пушечных стволах

Мальченко Олег Евгеньевич кандидат исторических наук Старший научный сотрудник, Институт украинской археографии и источниковедения им. М. С.Грушевского НАН Украины 01001, Украина, Киевская обл., Киев, Трехсвятительская, 4, кабинет 507 Mal'chenko Oleg Evgen'evich PhD in History senior research assistant at Institute of Ukranian Archeography and Source Studies N. A. M. S. Grushevsky of the National Academy of Sciences of the Ukraine 01001, Ukraine, Kievskaya obl., Trekhsvyatitelskaya 4, kab.  507 tantra69@mail.ru Другие публикации этого автора

Введенный в современный научный оборот материал пушечной эпиграфики XV­­­­­­­­­­­­ ‒ XIX вв. в большинстве своем отличается формализованностью: короткие инскрипции, имена, эпитеты, титулы, даты отливок. Такие мизерные «посевы», надежно упрятанные в скорлупе своей типичности, не дают богатого научного «урожая» и чаще всего способны выступать в роли дополнительного информационного материала к основным письменным источникам. Традиционные структурные шаблоны надписей не позволяют «пушечной литературе» раскрыться во всей полноте. Потому, любой оригинальный текст со многими подтекстами и скрытыми смыслами является желанной находкой для исследователя. Но даже тот артиллерийский эпиграфический комплекс (около 2000 оригинальных надписей из музеев Евразии, Африки и Северной Америки), которым мы располагаем, позволяет судить о нем как о явлении историческом.

С исследователем пушечная эпиграфика ведет себя бесцеремонно. Иногда легкомысленно яркая и эмоциональная, она бывает выдержана и строга, придерживается собственных правил, при этом постоянно нарушая их. Несмотря на безответственную непоследовательность, эпиграфика пушечных стволов претендует на статус цельного культурного явления, которое пронизывает временные и географические рубежи, охватывая весь глобальный артиллерийский арсенал XV­­­­­­­­­-XIX вв. Когда же исследователь, скрепя сердце, решает смириться, эпиграфика рассыпается под его взглядом на множество мелких и противоречивых практик – региональных, жанровых, юридических и традиционных, сохраняя при этом устойчивые взаимосвязи. Это превращает артиллерийскую эпиграфику в исторический источник и совсем не упрощает работу с ее разнообразием.

Первым делом, приходится отказаться от попыток выразить эпиграфические особенности в исчерпывающих формулах и точных определениях. Прочтение и интерпретация надписей превращается в искусство, поскольку даже коротенькая инскрипция может выражать оригинальную точку зрения некоей социальной общности, быть откликом на политическое событие или скрывать мгновенную личностную рефлексию автора. Перечень подобных «или» формирует широкое поле для исследований, предположений, догадок и прозрений. Артиллерийская эпиграфика, особенно ее приобретенный вариант, преподносит нам некую скрытую реальность, расшифровки которой, т. е. понимания мотивов, которыми руководствовались авторы, можно достичь только при условии прослеживания индивидуальных приоритетов.

При систематизации пушечной эпиграфики можно исходить из разных принципов: географического происхождения стволов, языковых особенностей, временных периодов, информационного наполнения, национальных признаков и много другого – такой податливый материал как эпиграфика все стерпит. Надписи дробятся и причисляются к бесконечному ряду категорий со своими параметрами, что свидетельствует о гибкости и «неуловимости» огромного комплекса артиллерийских эпиграфий. Предмет рассмотрения данной статьи появился также благодаря очередной попытке разложить эпиграфику исторической артиллерии по новым полочкам, разделив ее на два типа: базовую (первичную) и приобретенную.

Базовый эпиграфический набор замышлялся на этапе проектирования пушки, утверждался заказчиком, иллюстрировал символику и состоял из надписей отлитых или вырезанных после чистовой обработки ствола. Приобретенной считается эпиграфика, нанесенная на ствол в процессе его эксплуатации. Именно элементы приобретенной эпиграфики формируют «биографию» исторической пушки, освещают ее путешествие через столетия от арсенала к арсеналу, от собственника к собственнику, от победы к пленению, от склада вооружений к музею. Обычно она отражается на пушечных стволах с помощью резьбы, чеканки или специальных пластин с надписями. Все разнообразие приобретенной эпиграфики сводится к нескольким информационным блокам: учетная, техническая, при смене собственника (трофей, дарение, покупка), описательная и, наконец, граффити.

Несколько слов о применяемом нами термине «средневековая артиллерия». Можно дискутировать по поводу хронологических рамок Средневековья. Мы склоняемся к варианту так называемого «длинного Средневековья», особенно, принимая во внимание феномен огнестрельной артиллерии, который, зародившись в классическом XIV в., практически без принципиальных морфологических изменений, успешно «дожил» до технологического скачка середины XIX в. Все признаки средневековой артиллерии (дульное заряжание, гладкий канал, использование бронзы, чугуна или железа как материала ствола) ушли в прошлое с началом изготовления стальных казнозарядных орудий с нарезными каналами. Конечно, мы говорим о массовом производстве, поскольку исключения, технологические отклонения, курьезы и частные пожелания были всегда.

К приобретенной эпиграфике учетного характера относится, прежде всего, арсенальный номер, который формально не является технической маркировкой, поскольку не имеет отношения ни к архитектонике, ни к тактико-техническим параметрам орудия. Это всего лишь канцелярская «пометка» арсенала, куда попадала во время своего исторического путешествия пушка, и при определенных условиях арсенальный номер (способ его начертания, формуляр, место нанесения на ствол) может помочь в идентификации орудия. Номер – наиболее «блуждающий» элемент пушечной эпиграфики, и его можно обнаружить в любой части ствола: от дульного среза до шишки винграда. Иногда дополнительно указывалась арсенальная принадлежность ствола, как, к примеру, на бронзовой мортире 1703 г., отлитой Семеном Леонтьевым: «МАР[ТИРА] 5 ПУД[ОВ] НАСТО[ЯЩЕГО]. КИЕВ[СКОГО] ОСАД[НОГО] КОРПУ[СА]» ^[1]. Но чаще всего о трансфере орудия напоминал короткий резной маркер, типа: «ИС КИЕВА», «ИС ДУБНО», «ИС КАЗАНИ», «ИС СМОЛЕНСКА», «ИС ТУЛЫ». Появлению именно этих надписей мы обязаны указам Петра І от 6 и 17 декабря 1702 г., предписывавших в пограничных арсеналах (Киеве, Батурине, Смоленске, Казани и др.) собрать и, вместе с описаниями, отправить в новый Московский арсенал польские, турецкие, шведские и другие орудия, а также иные военные трофеи всех видов. Исполняя царское указание, гетман И. С. Мазепа и смоленский воевода П. С. Салтыков, к примеру, отправили в Москву 49 стволов. Но только в 1725 году, согласно описаниям пушек, в Московском арсенале во время инвентаризации нанесли упомянутые выше маркеры. К примеру, пушка кн. Острожских, отлитая в замке Дубно в 1621 г. Йоганом Эркленсом с надписью «ИС КИЕВА», теперь хранится в коллекции Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи в Санкт-Петербурге (Дальше – Артиллерийский музей).

Но такие развернутые надписи, как в Московском арсенале, были редкостью. Чаще использовали простую одно-двухбуквенную маркировку. Кажется, для современников она, в большинстве случаев, представляла такую же загадку, как и для нас. Во время инвентаризации цейхгаузов монограммы технического характера обычно не упоминаются, а количество попыток их расшифровки стремится к нулю на территории всей Западной Евразии.

В паре с арсенальным номером обычно вырезали вес и калибр ствола, зашифрованный согласно региональной традиции. Эта техническая информация, прежде всего, свидетельствовала об изменениях диаметра канала ствола, который с активной эксплуатацией орудия постепенно и неравномерно увеличивался из-за деформации и разгара. Со временем на стволах накапливался набор приобретенных криптограмм в чистом виде. Создавался особый вид «тайнописи», содержание которой было понятно ограниченному кругу людей (артиллеристов отдельной страны или географического региона), знакомых только с определенной системой маркировки. Другие варианты фиксации веса и калибра могли загнать неопытных артиллеристов в глухой угол, а для непрофессиональной аудитории техническая тайнопись, при кажущейся очевидности, навсегда оставалась недоступной информацией. Даже понимая, что перед ними описание веса и калибра, пушкарям необходимо было достоверно знать не только чужие, использованные на столе единицы измерения, но и соотношение с известными единицами, чтобы конвертировать их в удобный для себя формат. Потому «работать» с плененными во время боя пушками было сложно и опасно, и артиллеристы обычно полагались на свой опыт, интуицию и всех святых.

И только когда трофейные стволы попадали в новые арсеналы, их в складской тишине опять взвешивали, определяли калибры, иногда испытывали и наносили на ствол уже другую техническую «загадку», известную местным артиллеристам. К примеру, двойную приобретенную техническую маркировку мы встречаем на шведской 4-фунтовой чугунной пушке (диаметр канала 80 мм, длина ствола 1410 мм), выставленной в открытой экспозиции на вадах древнего «детинца» г. Чернигова. На базовом кольце высечена маркировка «.ІІ . V . V .». Над запальным отверстием в донной части неаккуратно проставлена поздняя маркировка в российской системе веса: «19 = ПУ = 14 Ф». Образец позволяет сравнить абсолютные результаты конвертации двух маркировок. Если предположить, что латинские цифры – это шведская маркировка, то вес ствола составит 2 скеппспунда (272 кг), 5 лиспундов (34 кг) и 5 пундов (1,7 кг), всего – 307,7 кг. Согласно российской надписи ствол весит 19 пудов (311 кг) и 14 фунтов (5,7 кг), всего – 317 кг. Разница в 10 кг невелика, потому ею можно пренебречь.

Для военной администрации точные сведения о весе были важны по двум причинам: во-первых, плата за пушечное литье рассчитывалась на основе веса ствола; во-вторых, арсеналы были наполнены орудиями подобных калибров, которые, однако, отличались по длине, толщине стенок и по весу, что усложняло оперирование наличным артиллерийским парком.

В конце концов, почти всякое трофейное орудие «приобретало» новые элементы эпиграфики.

Однако, принципы технической маркировки отражают и некоторые общие цивилизационные аспекты жизни XV-XVIII ст., к примеру, отсутствие любых стандартов для единиц веса и длины. Большинство европейских стран и даже отдельные регионы в пределах одной страны, пользовались собственным «весовым» формуляром и собственным способом его фиксации на пушечных стволах.

В качестве прикладной операционной информации, приведем здесь примеры подсчета веса стволов согласно высеченной маркировки разных европейских регионов.

Российская артиллерия с XV в. маркировалась весом по принципу «ВҌСУ Ѕ: ПУД[ОВ] Л: ГРИВЕНОК» (6 пудов 30 гривенок) ^[2]. В переводе на десятичную систему мер пуд весил 16,38 кг, гривенка (большая) – 0,409 кг. Вес ствола – 110,55 кг. В XVII в. под влиянием торговых связей с Западом, появляется слово термин «фунт», который постепенно вытеснил гривенку. Однако, на протяжении всего столетия в пушечной маркировке использовались параллельно два термина. Новая форма отображения веса была такой: 29 ПУД 18 ФУ, или еще короче – 9 П 17 Ф. Иногда перед буквенно-числовым рядом ставили сокращения ВЕ, ВУ, В (ВЕСУ, ВѢСУ). Вес на российских пушках (включаю трофейные) высекался в любой части ствола, чаще всего – в донной части и на тарели. С унификацией российской артиллерийской эпиграфики в начале XIX в., технические маркировки переместились на срезы цапф.

На пушках, отлитых в Англии, Уэльсе и Шотландии вес высекался в формате 40 – 3 – 12 (40 Hundredweight (CWT) – 3 Quarters – 20 Pounds). Hundredweight (CWT) = 112 фунтов, Quarter = 28 фунтов, Pound = 0,454 кг. Общий вес ствола составляет 4576 фунтов, или 2078 кг. В маркировке английских стволов использовался так называемый «длинный» центнер (50,80 кг), в отличие от короткого (45,36 кг). В случае, если маркировка состоит из четырех групп цифр (125 – 4 – 3 – 22), первая группа обозначает арсенальный номер.

Швеция, Норвегия и Дания использовали для обозначения веса римские цифры: XVIII : XIV : V (XVIII Skeppspund : XIV Lispund : V Pund). Skeppspund = 20 Lispund, Lispund = 20 Pund, Pund = 0,340 кг. Общий вес ствола составляет 2545 кг. В случае, если перед первым римским числом находится буква «N», то число обозначало арсенальный номер пушки. Например, маркировку «N : XXXV : XVIII : VII» следует читать как «пушка № 35, весом 18 скеппспундов и 7 лиспундов».

Франция до 1794 г. использовала собственную версию фунта (poid de marc): 1 Livre (ливр, фунт) = 16 унций = 0,4894 кг; 1 Once (унция) = 576 гран = 30,588 г. Вес на стволы наносился в цифровом формате: на пушке 1551 г. – «1201», на мортире 1683 г. – «2840» или в формате буква + число: «Р1250» (612 кг). На базовом кольце бронзовой пушки 1787 г. надпись: «A 1787 № 48 P 7243» ^[3]. После 1794 г. вес маркировался по тому же принципу, но в килограммах: «К1250». Маркировались, в основном, цапфы.

В основе португальской весовой маркировки был положен местный вариант фунта (Arratel) и надпись выглядела так: 8Q 2A 12A (8 Quintal 2 Arroba 14 Arratel). Quintal (58,75 кг) = 4 Arroba, Arroba = 32 Arratel, Arratel = 0,459 кг. Вес ствола составлял 505 кг.

Испанская артиллерия тоже маркировалась с помощью Quintal и Arroba, которые несколько отличались от португальских, и формуляр надписи выглядел иначе: «64 Q 35 L» (64 Quintales 35 Libras) кастильского веса. Quintal (46,13 кг) = 25 Arroba, Arroba = 25 Libra, Libra = 0,460 кг. Вес ствола – 2968 кг. Другим вариантом испанской маркировки может быть «P^o C^o 42 qq^s 49L» ^[4], но способ расчета веса остается стандартным.

Венецианский арсенал маркировал вес пушек только числовым значением, в основе которого заложен венецианский фунт (Libbre – 0,303 кг).

Генуя для фиксации веса стволов своей артиллерии пользовалась средиземноморской единицей Cantaro, которая равнялась 100 Rotoli и меняла значение в зависимости от времени и места исчисления. Генуэзская марка веса выглядит так: CA 9 – R° 53 (Cantara 9 – Rotoli 53). Cantaro = 100 Rotolo (47,6 кг), Rotolo = 1,5 Libbre (0,476 кг), Libbre = 0,317 кг. Вес ствола – 454 кг.

Австрийская монархия и немецкие земли, как принято считать, пользовались нюрнбергским фунтом для маркировки веса пушек. Но эта единица не была универсальной на всей территории империи в разные времена. Формальная запись веса на стволах немецкого происхождения выглядит так: 5 : С. 4 : Pf. (5 : Center (Zentner). 4 : Pfund) ^[5]. Но к расшифровке марки надо подходить осторожно. Дело в том, что нюрнбергский фунт имеет два значения: 0,682 кг и 0,509 кг. На территории Венгрии для инвентаризации крепостной артиллерии использовался венский фунт: 0,5612 кг с XVI в. и 0,560 кг для в. п. XVIII в. Кроме того, существовал еще и венгерский фунт (XVI в.) со значением 0,409 кг ^[6].

Голландцы маркировали вес пушек числом, выраженным в амстердамских фунтах (0,494 кг), обычно с добавлением буквы «А»: «2305А», что соответствовало 1161 кг. Надпись традиционно высекали в верхней части базового кольца, потому, скажем, надписи в диапазоне между 1650А и 1789А иногда ошибочно трактуются как датировка ствола. Кроме того, ближе к ХІХ в. кроме буквы «А» появляются и другие варианты, например буквы «В», «К» или монограмма «LB», которые непросто объяснить ^[7].

Для того, чтобы понять огромную вариативность символики и эпиграфики на голландской артиллерии, нужно понять принцип самого государственного образования этой страны, с ее уникальным сотрудничеством областей и торговлей. Признание необычно высокой степени автономий (во всем) играет ключевую роль в истории голландской артиллерии. Именно этот дух сотрудничества породил такой всемирный феномен, как VOC (Vereenigde Oost-Indische Compagnie – Голландская Ост-Индская Кампания) – акционерную кампанию в современном смысле этого слова. Девиз Голландии в ее золотой век Concordia res parvae crescunt, который символизирует дух сотрудничества, был довольно необычным в период господства абсолютизма. Поэтому на маркировках пушек кампании представлено столько разных городов. Без учета этой городской символики на маркировке пушек невозможно объяснить даже такие, на первый взгляд, простые вещи, как, например, единицы веса и длины в Голландской Республике. Децентрализация административной структуры, ее политическая динамика и экономические основы, а также взаимосвязь между этими факторами внутри Конфедерации сформировали историю голландской артиллерии.

Вес, зафиксированный на стволе, во многих случаях не является неоспоримым доказательством происхождения пушки, но только показателем вероятности. К примеру, десятки пушек английского производства и голландских стволов с символикой VOC известны под шведской весовой маркировкой; индонезийские пушки – с французской технической эпиграфикой; украинская артиллерия с российскими высеченными надписями; турецкие пушки – с английскими весовыми формулярами, и множество других комбинаций. История, очевидно, не признает линейного развития и в основе своей поливариативна. Но не исключаются случаи, когда именно правильно расшифрованная техническая маркировка может поставить точку в идентификации средневековой пушки.

К приобретенной эпиграфике технического характера также следует отнести буквенные обозначения успешно проведенных испытаний на полигоне: что-то подобное современному штампу ОТК. Этот тип знаков (или клейм) наносился независимыми организациями, иногда через довольно длительный промежуток времени с момента литья самого орудия, но «испытательная» традиция была присуща всему мировому артиллерийскому арсеналу.

Так, в 6-летнем контракте 1532 г., составленном между королем Польши Сигизмундом І и литейщиком Георгием Альгером, указывалось, что «…facetas vero pixides et machinas tribus vicibus de more probare debet…» […после литья стволов результат работы следует проверять установленным способом на соответствующих машинах…]. Формальное выражение «установленным способом» свидетельствует об устоявшейся, принятой всеми традиции. Дальше в документе находим интересный нюанс: «Si auitem aliquae pixides in proba constantes non fuerint, eas ipse suis impensis de novo facere debebit» [Если отлитые орудия не будут поддаваться установленным испытаниям, мастер сам, на свои деньги должен провести такое испытание] ^[8].

В Украине также существовали «страховые» механизмы европейского происхождения, которые должны были гарантировать качество монументального бронзового литья. У литейщиков-пушечников обычная гарантия «antiquo more» [по старинному обычаю] состояла в троекратном испытании пушки выстрелами, которые должен был произвести сам мастер. В случае неудачи проводилось расследование инцидента, как это произошло с некачественным орудием львовского мастера Феликса Зелинского (Жулковского-Щенсного), изготовленным в соавторстве с Гансом Мильнером для кн. Андрея Вишневецкого. Во время испытания пушка разорвалась и для установления причины «конфуза» была создана специальная комиссия в составе Мельхиора Герля, Даниэля Кроля и сына Феликса – Станислава Жулковского. Эксперты, вместе с представителем заказчика, пришли к выводу, что ствол треснул из-за низкого содержания олова в бронзовом составе. Городские власти обязали литейщиков-неудачников на протяжении 7 недель перелить княжескую пушку заново собственными средствами ^[9].

В коротком контракте 1567 г., согласно которого львовский литейщик Леонард Герль обязуется отлить орудие по заказу краковского воеводы, последним пунктом записано обязательное испытание изделия в присутствии представителя заказчика: «Laus Dei 1567 anno: Ja Piotr Kinczel wiznawam zem panu Lenartowi puszkarzowi lwowskiemu dal sztuką, ktora pulczwarta kamienia, od roboti za kamien mam dacz zloti, a ma mij odliacz sztuką, ktora zawazi pulczwartha czentnara, bądz mnieji albo wiączej, a czo szwoie spize przilozi, mam mu dacz od czętnara fl.22 z robotą, ne thoch zadal fl.16, a ma bycz gotowo na świąto Piotra Pawla, a kiedy mij będzie oddawal ma trzi krocz pijrweij strzelicz z niego, ijakoz temu ijest obijczai…» [Хвала Господу, 1567 года: Я, Петр Кинчель, признаю, что отдал три с половиной камня материала львовскому пушкарю Леонарду, и должен заплатить за работу 1 злотый от каждого камня. Он же должен отлить пушку весом около трех с половиной центнеров, а если добавит своей бронзы, то (я) должен ему заплатить за центнер 22 флорина с работой. Должна быть готова (пушка) на праздник Петра и Павла. А когда (литейщик) мне будет отдавать (пушку), должен сначала выстрелить из нее три раза, согласно обычаю] ^[10].

Словом, традиционные собственноручные испытательные выстрелы из новой пушки в присутствии представителей заказчика плюс записи в литейном контракте снимали необходимость в специальных маркировках, которые бы подтверждали проведение проверки ствола. Но это действовало в период XV – начала XVII вв., когда превалировали индивидуальные пушечные заказы или небольшие серии идентичных стволов. Мануфактурное, а потом – заводское массовое пушечное производство, которое неизбежно должно было привести к снижению качества изделий, требовало упрощения и формализации как проведения испытания, так и его подтверждения через внедрение специальных маркировок.

Собственно говоря, большинство стволов так или иначе проходили проверку испытательными выстрелами, но визуализация общепринятого знака качества, который вызывал доверие, действовала успокоительно как на собственников, так и на пушкарей, придавая уважение самому изделию. Кроме того, наличие проверочной маркировки влияло на повышение рыночной стоимости орудия.

К примеру, в начале XVII в. английский рынок вооружений наполнился некачественной импортной артиллерией, стволы которой иногда не выдерживали первого выстрела. Устранить проблему решили путем создания в 1631 г. «Gunmakers Company» [Товарищества оружейников] с официальным правом проверять/испытывать оружие. На весомость новой контрольной организации указывает тот факт, что орудия, не прошедшие испытание и не получившие соответственного клейма (корона, увенчанная буквой «А»), запрещались к продаже. С тех пор на всех английских армейских стволах проставляли три маркировки, размещенные в районе запального отверстия: две от «Gunmakers Company» и одна от производителя. Нижняя буква «V» под короной свидетельствовала, что ствол осмотрен («viewed») и принят к испытанию. Средняя марка «GP» [«Gunmakers Proved» или «Gunmaker Proof»] под короной подтверждала испытание ствола стрельбой. Верхняя маркировка производителя обычно состояла из двух символов, зарегистрированных кампанией-испытателем. Форма маркировки «Gunmakers Company» изменялась в 1672 и 1702 гг., превратившись в букву «Р» под короной. В украинских музеях также находится несколько образцов испытанных английских орудий с маркировкой «Р» в донной части ствола: две чугунные 18-фунтовые пушки начала XIX в. возле диорамы «Штурм Измаила» (г. Измаил); бронзове пушки Ф. Кинмана (конец XVIII в.) в Уманском, Корсунь-Шевченковском и Черкасском краеведческих музеях.

Наследуя английскую традицию, с п. п. XVIII в. маркировать проверенные орудия буквой «Р» (или зеркальным ее отражением), начали и россияне. В украинских музеях сохранились маркированные чугунные фальконеты 1730-х гг., предназначенные для бортовой артиллерии запорожской Днепровской флотилии. Две из них находятся в музее Национального заповедника «Хортица», три орудия – в Запорожском краеведческом музее, четыре – в Днепропетровском историческом музее, и по одному стволу - в Никопольском, Переяславском и Очаковском краеведческих музеях. Все стволы отмечены высеченной буквой «Р» ^[11]. В связи с этими орудиями следует упомянуть одну показательную деталь: на пушечных вертлюгах в месте соединения вилки и штыря также проставлена маркировка «Р» ^[12]. Возможно, она свидетельствует об отдельном испытании поворотного механизма пушки (вертлюги), от прочности которого зависела ее функциональность.

Французская артиллерия, изготовленная на королевских заводах, согласно указу 1786 г. маркировалась монограммой «МА» на базовом кольце, которая подтверждала, что орудие прошло через испытательные выстрелы. Дефектные, но все еще пригодные к эксплуатации стволы маркировались буквой «Т» ^[13].

Формально любое официальное (зарегистрированное) клеймо изготовителя могло считаться «знаком качества» и подтверждением того, что ствол прошел проверку на заводском полигоне. Скажем, все пушки, предназначенные на продажу или на распределение в провинции через Амстердам, за исключением необходимых для стандартного вооружения собственных кораблей, согласно амстердамских законов, проверялись испытательными выстрелами. Делалось это как для повышения эксплуатационной безопасности, так и для защиты международной репутации военной промышленности Амстердама, а вместе с тем – для поддержания прибыльности торговли артиллерией. В Артиллерийском музее Санкт-Петербурга хранится мортира 1695 г. голландского мастера Клауди Фреми, отлитая по заказу российского правительства, маркированная амстердамским клеймом в виде стилизованного фонаря. Однако, при этом, маркировка Амстердама часто не отвечала реальному месту отливки орудия (Энхайзен, Хорн, Гаага и др.). Функцию, аналогичную амстердамской марки, выполняло клеймо Варшавского арсенала во в. п. XVIII в. ^[14].

В случае проведения нестандартных испытательных действий, пушечный ствол оснащался целыми «объяснительными записками». Скажем, когда обычную российскую мортиру 1702 г. попытались усовершенствовать согласно требованиям изобретателя Винера, в 1751 г. была сделана надпись: «МАРТИРА 5 ПУД. СДҌЛАНА СҌ ЛАФЕТОМҌ ДЛЯ ПРОБЫ БРОСАНІЯ БОМБЪ ПО ИНВЕНЦІИ ВЫПИСАННАГО ИЗЪ НҌМЕЦКИХЪ КРАЕВЪ АРТИЛЕРИСТА ВІЕНЕРА 1751 ГОДА ФЕВРАЛЯ 22 ДНЯ.» ^[15].

В другом случае чеканенная надпись 1819 года свидетельствовала о испытании стволов в 1808 г.: «ВЪ 1819 ГОДУ ПРИ УЧРЕЖДЕННОМЪ КОММИТЕТѢ ДЛЯ СРАВНЕНИЯ СЪ ЧЕТЫРМЯ ВНОВЪ ВЫЛИТЫМИ ПРИ КОММИТЕТѢ ОРУДИЯМИ ВЫСТРЕЛЕНО 2000 БОЕВЫХЪ СНАРЯДОВЪ ПО 130 ВЫСТРЕЛОВЪ КАЖДОЙ ДЕНЪ» ^[16].

Общеизвестна пространная надпись о испытании так называемой «секретной» гаубицы П. И. Шувалова: «В 1753-М ГОДУ НОЯБРЯ 10 ДНЯ ТОГО ГОДУ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩИМЪ СЕНАТОМЪ ВОЕННОЮ КОЛЛЕГИЕЮ И ГЕНЕРАЛИТЕТОМ ПРОБОВАНА И УСМОТРЕНА ВО ВСЕМЪ В ОТМЕННОМЪ ЕЮ ДЕЙСТВЕ ПЕРЕД ПРЕЖНИМИ И ПОЛЕЗНЕЙШЕЮ ПРОТИВ НЕПРИЯТЕЛЯ. КАКОВОЙ ДОНЫНЕ ИЗОБРЕТЕНО НЕ БЫЛО» ^[17].

Довольно необычной ситуацией, порождавшей новую эпиграфику, была «реанимация» устаревших списанных орудий. Классическим примером являются чугунные орудийные стволы приморских городов (Одесса, Севастополь, Измаил, Балаклава, Кронштадт и др.), которые закладывались в основу молов и причалов, а также выполняли функцию швартовых тумб. Историографически самым известным является пример Одессы, где устаревшие орудия (скажем, воронежского литья 1739 г.) для использования в качестве кнехтов, были получены по приказу Артиллерийской государственной коллегии в ответ на просьбу герцога де Ришелье 1809 г. Стволы установили только в 1815 г., когда Одесский Строительный Комитет (структура, которая занималась обустройством города и порта) окончательно рассчитался за них с военным ведомством ^[18]. Следующую партию пушек-кнехтов из Севастополя одесский порт принял в 1834 г. в рамках акции по ликвидации последствий сильного шторма, повредившего гидротехнические сооружения. Очевидно, севастопольские пушки были более современными, поскольку во время Крымской войны именно их сняли с причалов, проверили по всем правилам и использовали для формирования новых береговых батарей. После окончания военной кампании орудия снова заняли место в порту в качестве швартовых тумб. В это же время на другом конце Империи, защитники Соловецкого монастыря установили три батареи, куда входили арсенальные пушки "старинного маниру и в употреблении совсем не способные", а также добытые из земли древние стволы, которые использовались для швартовки суден ^[19].

В коллекции украинской исторической артиллерии свидетельство о повторно проведенном испытании сохранилось на 24-фунтовой чугунной пушке XVIII в., установленной у входа в Белгород-Днестровский краеведческий музей. В донной части ствола под стандартной «испытательной» маркировкой «Р», вырезана надпись: «ПРОБ : АВГ : 13 : ДН : 1805 ГО:».

Другим случаем, когда пушка почти автоматически получала новую эпиграфику технического, учетного, информационного или символического характера, было ее попадание в плен. Высеченные и чеканные надписи на трофейных стволах увековечивали героические усилия и были элементом государственной идеологической пропаганды. «Литературным творчеством» над трофеями занимались почти все, кто имел желание, вдохновение, место хранения и, что особо важно в данном случае, – возможности экспонировать «пленные» орудия. Инскрипции на вражеских пушках можно считать протовариантом современных музейных легенд-подписей. В нашем рабочем артиллерийском эпиграфическом каталоге их скопилось немало, но здесь мы остановимся на примере двух молодых наций-«драконов», которые в свое время готовы были бороться со всем миром за свои геополитические интересы.