Рус Eng Cn Перевести страницу на:  
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Библиотека
ваш профиль

Вернуться к содержанию

Культура и искусство
Правильная ссылка на статью:

Приморский Музыкальный Институт в истории развития академической музыки на Дальнем Востоке (1923-1924 гг.)

Матвеева Алина Игоревна

ORCID: 0000-0001-5780-1843

Помощник проректора по научной работе, Академия хорового искусства имени В. С. Попова, Москва, Россия

690014, Россия, Приморский край, г. Владивосток, пр. Красного Знамени, 121

Matveeva Alina Igorevna

Assistant Vice-Rector for Research, Victor Popov Academy of Choral Art, Moscow, Russia

690014, Russia, Primorsky Krai, Vladivostok, 121 Krasnogo Znameni Ave., sq. 115

krapiva_alina@list.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.7256/2454-0625.2023.8.43659

EDN:

UAYYED

Дата направления статьи в редакцию:

28-07-2023


Дата публикации:

05-08-2023


Аннотация: Статья рассматривает деятельность Приморского Музыкального Института (1923-1924 гг.), внёсшего вклад в развитие академической музыки на Дальнем Востоке в постреволюционный период, связанный с ликвидацией «буферного государства» Дальневосточной Республики (ДВР, 1920-1922 гг.) и её присоединением к Российской Советской Федеративной Социалистической Республике (РСФСР). Сквозь призму исторических документов и архивных материалов, фактология которых не попала в имеющуюся на сегодня аналитику, в музыкальную науку вводится корректирующая информация, которая, с одной стороны, формирует актуальный взгляд на деятельность Приморского Музыкального Института, в части сохранения традиций, обращая внимание на преемственные связи с Императорским Русским Музыкальным Обществом (РМО/ИРМО), сыгравшим особую роль в организации музыкальной жизни страны, и Дальнего Востока в период Императорской России. С другой, называет причины, по которым закрытие Института привело к невозможности исторического продолжения заложенной ИРМО поступательной линии развития в советизируемое время пост ДВР. Контекстное изучение позволяет осмысливать появление Приморского Музыкального Института во Владивостоке как следствие инерционно сохранившейся организационной работы Владивостокского отделения ИРМО (1909-1917 гг.), открывшего музыкальную школу при Отделении, и учредившего музыкальное Училище при РМО (1917-1922 гг.). Последующие этапы развития академической музыки на Дальнем Востоке начала советской эпохи, в части профессионального обучения музыкантов, были связаны с повсеместным закрытием высших музыкальных курсов и консерваторий прежних образцов. Однако, на базе сохранившихся традиций подготовки профессиональных музыкантов в 1962 г. вновь был открыт Дальневосточный педагогический институт искусств. Специальное изучение истории Приморского Музыкального Института открывает новые ракурсы осмысления, которые полноценно можно изучить только исследуя исторические процессы этого Института до открытия нового ВУЗа. Однако эта тема требует специального изучения.


Ключевые слова:

история русской музыки, музыкальная жизнь, Приморский Музыкальный Институт, Владивостокское отделение ИРМО, ВО ИРМО, ИРМО, преемственность музыкального развития, Дальневосточная республика, музыкальная среда, историческая память

Abstract: The article examines the activities of the Primorsky Musical Institute (1923-1924), which contributed to the development of academic music in the Far East in the post-revolutionary period, associated with the liquidation of the "buffer state" of the Far Eastern Republic (FER, 1920-1922) and its accession to the Russian Soviet Federative Socialist Republic (RSFSR). Through the prism of historical documents and archival materials, the factology of which did not fall into the analytics available today, corrective information is introduced into music science, which, on the one hand, forms an up-to-date view of the activities of the Primorsky Musical Institute, in terms of preserving traditions, paying attention to successive ties with the Imperial Russian Musical Society (RMO / IRMO), which played a special role in organizing the musical life of the country, and the Far East during the period of Imperial Russia. On the other hand, he names the reasons why the closure of the Institute led to the impossibility of the historical continuation of the forward line of development laid down by the IRMS in the Sovietized post-FER period. Contextual study allows the fact of the emergence of the Primorsky Musical Institute in Vladivostok to be comprehended as a consequence of the inertially preserved organizational work of the Vladivostok branch of the IRMO (1909-1917), which opened a music school at the Department, and then established a music school at the RMO (1917-1922).


Keywords:

history of Russian music, musical life, Primorsky Musical Institute, Vladivostok branch of the IRMS, VO IRMS, IRMS, continuity of musical development, Far Eastern Republic, musical environment, historical memory

В Отечественной истории развития академической музыки существуют не мало любопытных страниц, которые поднимают ряд проблем, связанных с сохранением традиций и их преемственностью. Решение этих проблем помогает объективизировать и конкретизировать события сложного периода перехода от Императорской России к России Советской. Многие из этих страниц посвящены особенностям регионального опыта, еще не до конца включенного в общую систему отечественного музыкознания. Одной из важных страниц такого опыта является изучение деятельности региональных отделений Императорского русского музыкального общества (далее РМО/ИРМО). Сегодня интерес к многомерному феномену РМО/ИРМО проявляется исследователями глобальных процессов, осмысливающих деятельность общества в качестве «сегмента зарождающейся культурной политики, обеспечившей историческую преемственность апробированных на практике моделей, форм и методов организации музыкально-управленческого, образовательного, информационно-просветительского векторов» [1, с. 154]. Известно, что среди векторов стратегического развития академической музыки дореволюционной России, заложенных РМО/ИРМО, были: просветительский, филармонический и образовательный векторы, условно обозначенные Гармаш О.А. как «информационно-просветительский, общественно-полезный творческий и образовательно-профессиональный» [2, c. 69]. Реализация образовательно-профессионального вектора была направлена на воспитание концертных исполнителей способных на уровне выпускников европейских консерваторий участвовать в филармонических концертах. Апробированная более чем 50-летняя практика существования консерваторий при РМО/ИРМО[1] способствовала формированию национальной исполнительской школы.

Интересно, что в период советизации, в новых социально-политических условиях, реализация названных векторов была существенно замедлена. Сегодня историки отмечают закрытие ряда высших учебных заведений бывшей Дальневосточной Республики (ДВР, 1920-1922 гг.): народной консерватории и школы в Хабаровске, а также Читинской народной консерватории «открытой в столице Дальневосточной республики в 1921 г., затем в 1923 г. преобразованной в техникум, закрытый в 1925 г. из-за финансовой несостоятельности» [3, с. 109]. Во Владивостоке логическим продолжением инерционного сохранения художественного потенциала ИРМО в новой Советской России стало открытие нового учреждения высшего музыкального образования - Приморского Музыкального Института (далее в тексте – Института). Открытие данного ВУЗа повторяло модель организации консерватории при музыкальном обществе[2], с той лишь разницей, что оно было организовано членами союза Рабис 19 сентября 1923 г. Согласно Протоколу заседания №43 Секретариата Приморского Губпрофсовета[3] [4, Л.1] открытие Института было разрешено новым органом, регулирующим образовательные учреждения - Губернским Отделом Народного Образования (Губоно[4]) 20 сентября 1923 г. [5, Л. 12]. ВУЗ находился в ведомстве Приморского Губернского Отдела Народного Образования по Профобру[5] [6, Л.11]. Контекстное изучение архивных материалов позволяет факт появления Приморского Музыкального Института во Владивостоке осмысливать как следствие инерционно сохранившейся организационной работы Владивостокского отделения ИРМО (1909-1917 гг.), основавшего музыкальную школу при Отделении, а затем учредившего музыкальное Училище при РМО (1917-1922 гг.). Линия преемственности между старой и новой эпохами просматривается и в решении задач профессионального обучения музыкантов, и в сохранении профессорско-преподавательского состава[6], работавшего в царское время, но она корректируется новыми политическими задачами власти большевиков. Теперь главная цель создания Института заключалась в «распространении музыкального образования и поднятии его культурного уровня в эстетическом направлении среди рабоче-крестьянского населения Приморья» (п.2.) [5, Л. 11].

Обращение к этой странице истории развития академической музыки в регионе позволяет проследить преемственные связи, которые в советизируемом обществе адаптировались, сохраняя жизненный потенциал предыдущей эпохи. Если в эпоху ДВР они всячески поддерживались музыкантами-профессионалами и представителями власти с целью сохранения установленных ИРМО ориентиров, то с началом советской эпохи образовательные стратегии, учебные планы и общий вектор развития Института, просуществовавшего лишь до 1924 г., приобрели классовый акцент.

Директором института был назначен «Свободный художник[7] Звягин» [4, Л.1], который, как сказано в документах: «назначается Губоно из лиц, обладающих образовательным цензом и педагогическим стажем не менее трёх лет. Кандидат на должность Директора Приморского Музыкального Института выдвигается союзом Рабис» [6, Л.13]. Выпускник Санкт-Петербургской консерватории, Исай Звягин (годы обучения 1908-1913 гг.) [9, Л. 1], волей судьбы явился носителем традиции ИРМО, при котором состояла Санкт-Петербургская консерватория. А значит, профессиональная преемственность дореволюционной традиции не подлежит сомнению.

Более подробно о составе коллектива преподавателей, добившихся открытия Института, как и о трудностях его существования, говорит Акт обследования Приморского Музыкального Института от 14.05.1924 года. Согласно этому документу, открытие Института было разрешено коллективу преподавателей в лице: И.М. Звягина, Е.Г. Хуциевой, А.М. Поляковой, С.Н. Лугарти, «для связи института с союзом Рабис, последний выделил из своего состава тов. Босич» [6, Л. 12].

Деятельность Института регламентировалась не Уставом (подобно Уставам РМО 1859 г. и ИРМО 1973 г.), а Временным положением [6, Л.11]. Если целью РМО, прописанной в Уставе общества в 1859 г. являлось: «развитие музыкального образования и вкуса к музыке в России» [11, Л.4], а в Уставе ИРМО (именуется Императорским с 1873 г.) прописано: «содействовать распространению музыкального образования в России, способствовать развитию всех отраслей музыкального искусства и поощрять способных русских художников (сочинителей и исполнителей) и преподавателей музыкальных предметов» [13, с. 1], то первые строки Временного положения Приморского Музыкального Института (главы I, п. 2) сразу фиксируют иделогизированный классовый подход новой власти: «Приморский Музыкальный Институт ставит своей задачей распространение музыкального образования <…> среди рабоче-крестьянского населения Приморья» [7, Л.11]. В сопроводительном письме в Приморский Губернский отдел Народного образования от 03 ноября 1923 дирекция Института приводит следующее процентное соотношение учеников: из общего числа 124-х человек 85% - «члены производственных (профессиональных) союзов, или дети таковых» [14, Л.2]. Примечательно, что обучение в Институте было платным и плата взималась в соответствии со шкалой оплаты труда[8] обучающихся. Согласно положению Института (ч. VI, п. 3) «лица, принятые в Институт, платят соответственно их имущественному положению. По постановлению Совета [Института – прим. автора[6, Л.15] условия поступления и платы за обучение были установлены Губпрофсоветом [13, Л. 2(об)]. Стандартная плата составляла 3 рубля. Для членов профсоюзов предоставлялись следующие скидки: «Получающие по 17 разр. сетке пользуются в специально-технических классах – скидкою до 50% нормальной платы. Получающие свыше 17 категор. – до 25%. Обучение в коллективных классах для первой категории 2 руб. вместо 3 руб.» [4, Л.1], «беднейшие учащиеся освобождаются от платы, за счет установленной Институтом стипендии по именам вождей революции и великих музыкантов» [5, Л.12(об)], также из положения ВУЗа (ч.VI, п. 3) следует, что количество свободных бесплатных мест устанавливалось Советом «при равенстве музыкальных данных предпочтение в приёме отдаётся красноармейцам и членам Профсоюзов и их детям» [6, Л.15].

Образование осуществлялось по ряду специальностей: класс фортепиано; класс пения; класс скрипки, виолончели и контрабаса; класс духовых инструментов: медных и деревянных; класс специальной композиции; дирижерский класс. Также существовали обязательные для изучения предметы: хоровое пение, музыкальная грамота и инструкторский класс.

Согласно Временному положению Института (II часть, п.7) предметы делились на основные и вспомогательные. По всем основным предметам в Приморском Музыкальном Институте существовало 3 курса (ступени обучения): подготовительный (в который могут поступать ученики без подготовки), младший курс (поступление по указанной программе) и старший (для поступления или перевода на который «следует держать экзамен по установленной программе») [6, Л. 11(об)].

Срок обучения в Институте был фиксированный (включая подготовительный курс), но не исключал досрочное окончание курсов. Обучение сроком в 7 лет велось в специальных классах: фортепиано, скрипки, виолончели; 5 лет обучались по классу композиции; 4 года обучались в специальных классах: сольного пения, контрабаса, духовых инструментов и инструкторском классе; 3 года составлял полный курс дирижирования, хорового пения; музыкальная грамота изучалось один год.

Анализ учебных программ Приморского Музыкального Института [15, Л. 3-9] позволяет выявить их содержательную схожесть с дореволюционными программами Санкт-Петербургской Консерватории, созданной при РМО в 1862 г. Одним из условий обучения было «обязательные занятия в хоровом классе для всех учащихся, кроме оркестрантов» [11, с. 83]. Существует различие в представленных специальностях: в Приморском Музыкальном Институте не был открыт специальный класс теории музыки, как и занятия органом для класса специального фортепиано. В связи с отсутствием разработанных учебных планов Института, сделать точный сравнительный анализ не представляется возможным. Но по лекалу учебных планов Санкт-Петербургской Консерватории, которые «подвергались переработке, иногда значительной <…> однако существо их до 1917 г. оставалось неизменным» [11, с. 83], и с помощью перечня Вспомогательных предметов Приморского Музыкального Института можно, для наглядности, реконструировать учебный план (Таблица 1) по специальности сольного пения с тем, чтобы понять степень различия:

Таблица 1.

Учебный план Санкт-Петербургской Консерватории при ИРМО от 1880 г. [11, с. 82-95]

Список вспомогательных предметов Приморского Музыкального Института (1923-1924 гг.) [15, Л. 3-1]

Специальный класс: сольное пение – 5 лет

Специальный класс: сольное пение – 4 года

Оперное пение на сцене – 5 лет

Оперный класс – 2 года

Игра на фортепиано – 3 года

Обязательное фортепиано – 3 года

Хоровое пение – 1 год

Хоровое пение – 2 года

Декламация, мимика и сценическая игра – 2 года

Дикция и декламация – 2 года

Танец, фехтование – 2 года

Пластика – 2 года

Итальянский язык – 3 года

Итальянский язык – 2 года

Элементарная теория – 1 год

Элементарная теория – 1 год

Гармония – 1 год

Гармония – 2 года

Сольфеджио – 2 года

Сольфеджио – 2 года

Контрапункт и формы – 1 год

Энциклопедия – 1 год

Инструментовка – 1 год

Инструментовка – 1 год

История музыки – 1 год

История музыки - 1 год

Эстетика и история искусств – 1 год

Эстетика – 1 год

История драматической литературы

-

Сравнительный анализ представленных документов показывает, что, по сути, перечень дисциплин Приморского Музыкального Института не имеет существенных различий, кроме сроков освоения отдельных дисциплин, и повторяет проверенную временем образовательную программу, разработанную в консерваториях РМО/ИРМО. Данное наблюдение свидетельствует о преемственности в части адаптации образовательных моделей при переходе от России Императорской к России Советской.

Из истории известно, что ко времени открытия Института Народно-Художественной Секцией[9] Государственного Ученого Совета Народного Комиссариата Просвещения (далее в тексте - ГУС Наркомпрос) от 9 сентября 1922 г. были разработаны и утверждены учебные планы музыкальных заведений [16, Л. 71-82], рассылаемые от центрального отделения в регионы. Представленные планы описывают 3 уровня музыкального образования и содержание внутри этих уровней – трёх ступеней музыкального образования: школа (I, II ступеней) – техникум (I, II ступеней) – консерватория. Образовательный уровень Консерватории содержал 5 отделений: научно-теоретическое, творческое, исполнительское, инструкторско-педагогическое. Для каждого отделения были определены обязательные предметы, и описаны программы по каждому из триместров.

В задачи Наркомпроса входило вести «методическую и программную работу по вопросам социального воспитания, профессионально-технического образования, политико-просветительной, научно-исследовательской и научно-художественной деятельности. В основном деятельность ГУС’а сводилась к разработке, рассмотрению и утверждению как принципиальных вопросов системы народного образования в стране, так и основных программно-методических материалов по всей линии народного образования; к объединению работы местных методических органов; к общедирективному руководству программно-методической работой управлений Наркомпроса; к утверждению кандидатов на преподавательские должности в ВУЗах и к общему руководству делом подготовки научных работников» [17, с. 557]. Сегодня исследователи в области истории и педагогики первых лет деятельности Наркомпроса РСФСР характеризуют их как «период отрицания всего того ценного, что было накоплено отечественной школой за длительный период ее существования усилиями видных российских педагогов и бесчисленного числа учителей-практиков» [18, с. 95]. «Наркомпрос, как представляется, и был тем идеологическим центром, который воплощал положения “пролетарской культуры”, ставшие основой культурной революции власти» [19, с. 246].

Практика показывает, что в Приморском Музыкальном Институте учебные программы, предписанные ГУС’ом не были соблюдены. Это видно из проверки Института со стороны центральных органов власти. Документом такой проверки служит Акт обследования Приморского Музыкального Института от 14.05.1924 [5, Л. 12]. Из Акта (р. III. Учебный план и программы) следует, что основной причиной несоблюдения предписаний Наркомпроса стало отсутствие более свежих материалов, попустительство вышестоящих органов. «Комиссии был предъявлен учебный план, разработанный Коллективом на основании материалов из старых консерваторий и личного опыта коллектива. Более свежих материалов, по заявлению тов. Звягина, не имеется и в центре <…> По заявлению тов. Звягина Завгубоно [А.А. Корольков – прим. автора] всегда говорил: “Существуйте пока, как частное учебное заведение” <…> Материалы от Губпрофобра получены, но до сих пор не выработано никакого зафиксированного плана» [5, Л. 12].

Срок жизни Приморского Музыкального Института, сохранившего традиции музыкального образования прошлой эпохи, длился всего один учебный год (1923-1924 гг.). Уже в августе 1924 г. Всероссийский союз работников искусств в письме в Губоно сообщает о расформировании Музыкального Института, который «в практике работ не создал экономической возможности дальнейшего существования на хозрасчете <…>. Вопрос открытия Музыкального Техникума I-ой и 2-ой ступени, при условии предоставления бесплатного помещения для таковых можно обсудить на совместных заседаниях представителей обоих заинтересованных сторон» [20, Л. 86]. Открытие техникума не состоялось. Вслед за закрытием ВУЗа была открыта городская музыкальная школа, которая стала «тем ядром, из которого в дальнейшем развилась вся система государственного музыкального образования в Приморье» [21].

Уникальность сложившейся в Приморье исторической ситуации позволяет проанализировать как вопрос преемственности традиций, так и вопрос их усовершенствования, о которых пишет М.В. Бондарь: «Традиции профессиональной музыкальной подготовки, заложенные ещё во 2-й половине XIX в. и усовершенствованные в советский период, сохраняют свой потенциал вплоть до сегодняшнего дня» [22, с. 3]. Если вопрос преемственности не вызывает сомнения и подтверждается уже самой попыткой повторить дореволюционный опыт учреждения музыкального ВУЗа при общественной организации (Рабис), то вопрос усовершенствования представляется дискуссионным как в части отсутствия других примеров подобного воспроизведения в советской эпохе модели ВУЗа при общественной организации, так и в части новой практики, давшей в советскую эпоху автономию ВУЗам.

Известно, что создание ВУЗов при РМО/ИРМО экономически обеспечивалось, с разной степенью эффективности, системой частно-государственного партнёрства, с включением механизмов спонсорства. В новой исторической ситуации эта система оказалась не годной к воспроизводству. Экономические сложности, связанные с хозрасчетом стали главным препятствием в трансляции прежней модели, апробированной в иных политических и экономических условиях. Потребовалось время для поиска новых решений.

Вполне понятна позиция В.А. Королёвой [23; 25], интерпретирующей факты закрытия высших музыкальных курсов и консерваторий прежних образцов (Чита, Хабаровск), как «разрушение складывающейся в течение четверти века системы образования», сведённой «до единственной и единой начальной формы – школы» [25, с.108]. Совершенно очевидно, что утрата образовательных уровней училище/техникум - ВУЗ не решала в Приморье проблему подготовки концертно-исполнительских кадров. Открытие в 1962 году Дальневосточного Педагогического Института Искусств в прерванном поступательном движении развития академической музыки в регионе стало важной вехой, которая в советское время подтвердила жизнеспособность потенциала образовательной системы, ведущей начало от первых российских консерваторий.

[1]Как известно, первой консерваторией, открытой Русским Музыкальным Обществом стала Санкт-Петербургская консерватория в 1862 г., далее была открыта Московская консерватория в 1966 г. при Московском отделении РМО.

[2]Таким образом, модель открытия консерватории при музыкальном обществе (ИРМО, а затем Рабис), дававшая свои плоды на протяжении более 50 лет в Санкт-Петербурском и Московском отделениях дореволюционной России, также была перенята в начале советского периода на Дальнем Востоке. Однако, оказалась экономически не универсальной в новых социально-политических условиях, в которых система частно-государственного партнерства, созданная ИРМО, была невыполнима.

[3]Губпрофсовет – Губернский совет профсоюзов.

[4]Губоно – Губернский отдел народного образования, орган власти и структурная единица в общесоюзной системе Народного Комиссариата Просвещения «в связи с образованием Приморской губернии Дальревкомом 1 марта 1923 г. был создан губернский отдел народного образования (Губоно). Подчинялся губисполкому и Наркомату просвещения РСФСР» [7].

[5]Профобр – местный орган управления профессиональным образованием, подчиняющийся Главпрофобру (Главному управлению профессионального образования). Главпрофобр входил в состав Наркомпроса РСФСР в период 1920-1930-х, учреждён в состав Наркомпроса с 29 января 1920 г., в Приморье данная структура появилась после самороспуска ДВР и вхождения в состав РСФСР [8].

[6]Современные исследователи отмечают, что в период досоветской России «в разные годы в классах ВО ИРМО преподавали профессиональные музыканты, выпускники Санкт-Петербургской (П.Д. Добросмыслов, И.Н. Устюжанинов, О.М. Гезехус-Кучерова, Е.Г. Хуциева, А.А. Епинатьев), Московской (Н.С. Лысенко, В.А. Пудов), Парижской (Ф. Гендон, В. Мергаут) и Дрезденской (К. Шуберт) консерваторий» [24, с. 191]. Среди преподавателей музыкальной школы Владивостока, участвовавших в музыкальной жизни города как в период Императорской России, так и во врем России Советской, можно отметить: выпускников Санкт-Петербургской консерватории: Добросмыслова П.Д., Добротворскую В.А., Кнауф-Каминскую М.Ф., Кудреватых М.Н., Панафидину Л.Н., Черненко Я.

[7]По окончанию полного курса высшего отделения консерватории и успешного прохождения внутренних и внешних (с присутствием публики) экзаменов выпускникам консерватории присуждалось звание «Cвободный художник» [11, с. 60].

[8]В 1921-1922 гг. в РСФСР «внедрялась новая шкала оплаты труда, утвержденная на III съезде профсоюзов (апрель 1920 г.) и содержавшая 17 градаций (от ученика до специалистка высшего уровня)», в сетку категорий не входили лица, занимавшие высшие административные должности, такие как нарком партии и пр. [14, с. 180].

[9]Из Декрета от 11 февраля 1921 года о Народном Комиссариате по Просвещению (п.4, 5): «Органами Народного Комиссариата Просвещения являются академический центр, организационный центр и 4 главных Управления <…> Академический центр или центр общего теоретического и программного руководства распадается на две секции: А) Научную Секцию (Государственный Ученый Совет ) с тремя подсекциями: а) научно-политической, б) научно-технической и в) научно-педагогической» [8]. Таким образом, в 1921 г. появившаяся позже научно-художественная секция и её деятельность ещё не описаны. Однако, в декрете от 25 октября 1925 г. эта структурная единица уже фигурирует в III отделе 1 главы.

Библиография
1. Ефимова, Н.И. Инновации Императорского Русского музыкального общества второй половины XIX века: диалог власти и музыкального сообщества //Проблемы музыкальной науки, 2018. No 4. С. 154−160.
2. Гармаш, О.А. Менеджмент академической музыки в России: генезис явления : диссертация .. кандидата искусствоведения: 17.00.02/ Гармаш Ольга Александровна; [Место защиты: Рост. гос. консерватория им. С.В. Рахманинова]. – Москва, 2017. 223 с.
3. Королёва, В.А. Музыкальная культура и театр на Дальнем Востоке России 1923 – начала 1930-х гг. вектор новой парадигмы. Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов:Грамота, 2015. № 8 (58): в 3-х ч., Ч. II. C. 108-111.
4. Выписка из протокола №43 заседания Секретариата Приморского Губпрофсовета от 19-го сентября 1923 года об открытии коллективом преподавателей Приморского Музыкального Института (1923)// РГИА ДВ. Ф.р-87. О.1. Д.711. Л. 1–1(об).
5. Акт обследования Приморского Музыкального Института от 14.05.1924. Зав П/о Профобра Губоно тов. Огарков, Губинспектор школ тов. Помилуйко, представитель Губотдела Всерабиса тов. Босич (1924) // РГИА ДВ. Ф.р-87. О.1. Д.711. Л. 12-12(об).
6. Временное положение о Приморском Музыкальном Институте (1923)// РГИА ДВ. Ф.р-87 О.1 Д.711, Л.11-15.
7. Приморский губернский отдел народного образования (ГУБОНО) (1923-1926 гг.)// Путеводитель по российским архивам. URL: http://guides.rusarchives.ru/node/21052 (дата обращения: 20.05.2023).
8. Декрет от 11 февраля 1921 года о Народном Комиссариате по Просвещению (положение) // справочная правовая система «КонсультантПлюс».1921. URL: http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=9503#046205063147465397 (дата обращения 05.05.2023).
9. Личное дело ученика Санкт-Петербургской консерватории Звягина Исая (1908-1913)// ЦГИА СПб Ф.361 О.1 Д.1485 Л.1.
10. Устав Русского Музыкального Общества 1859 г.// РГАЛИ. Ф.1286. О.27. Д.267. Л. 4.
11. Из истории Ленинградской консерватории. Материалы и документы. 1862-1917 / Ленингр. ордена Ленина гос. консерватория им. Н. А. Римского-Корсакова.-Ленинград : Музыка. [Ленингр. отд-ние], 1964. 328 с.
12. Устав Императорского Русского Музыкального Общества. Высочайше утвержденный 4-го (16-го) июля 1873 г., с изменением, последовавшим с Высочайшего разрешения, 9-го (21-го) августа 1885 г. – Москва: Товарищество «Печатня С.П. Яковлева», 1889. 19 с.
13. Сопроводительное письмо в Приморский Губернский отдел Народного образования от 03 ноября 1923 №66 (1923)// РГАЛИ. Ф.1286. О.27. Д.267. Л. 4.
14. Головин, С.А. Имущественная дифференциация доходов населения СССР в 20 – 30-е годы XX века // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, 2008. № 66. С. 177-186.
15. Учебные программы Приморского Музыкального Института (1923)//РГИА ДВ. Ф.р-87. О.1. Д.711. Л. 3–9.
16. Учебные планы музыкальных учебных заведений, утверждено Научно-Художественной секцией ГУСа от 09.09.1922г. (1922) //РГИА ДВ. Ф.р-87. О.1. Д.711. Л. 71–82.
17. Ципкин, Ю.Н. Дальневосточная республика //электронная версия «Большая Российская энциклопедия» (БРЭ) [Электронный ресурс]. URL: https://bigenc.ru/domestic_history/text/2628291 (дата обращения 29.04.2023).
18. Помелов, В.Б. Программно-методическая работа Наркомпроса РСФСР в первые годы советской власти // Вестник Вятского государственного университета.– Киров: изд-во ФГБОУ ВО «Вятский государственный университет», 2018. – № 4. – С. 95-104.
19. Андрианова, Н.Ю. Роль Наркомпроса как идеологического центра в Советской России (1917-1920 гг.)// Вестник РГГУ. Серия «Международные отношения. Регионоведение», 2014. – №7 (129). – С. 245-255.
20. Письмо РАБИС в Губоно о расформировании Приморского Музыкального Института (1924)// РГИА ДВ. Ф.р-87. О.1. Д.711. Л. 86.
21. Королёва, В.А. Приморский край. Музыкальная культура// Лаборатория компьютерных технологий ДВГИ ДВО РАН URL: http://www.fegi.ru/primorye/culture/cul_mus.htm (дата обращения: 03.02.2023).
22. Бондарь, М.В. Деятельность музыкальных образовательных учреждений по сохранению и развитию музыкальной культуры на юге Дальнего Востока в конце XX-начале XXI вв. : автореферат дис. ... кандидата культурологии : 24.00.01 / Бондарь Марина Владимировна; [Место защиты: Дальневост. гос. техн. ун-т].-Владивосток, 2009. 28 с.
23. Королёва, В.А. Императорское Русское музыкальное общество и Пролеткульт на Дальнем Востоке России: союз или конфронтация// Художественная Культура./ «Art and Culture Studies» электронное периодическое рецензируемое научное издание. М., 2013. №2 (7). URL: http://artculturestudies.sias.ru/2013-2/istoriya-i-sovremennost/600.html (дата обращения 20.06.2023).
24. Фиденко, Ю.Л. Музыкальная жизнь Владивостока и деятельность местного отделения Императорского русского музыкального общества (1909-1920г.)// Музыка в системе культуры: научный вестник Уральской консерватории. Вып. 17. Императорское Русское музыкального общество: на переломах истории: Материалы Международной научно-практической конференции/ Отв. ред. Е.Е. Полоцкая; Урал. Гос. консерватория имени М.П. Мусоргского. – Екатеринбург: УГК, 2019. С. 190-195.
25. Королева, В.А. Музыкальная культура и театр на Дальнем Востоке России 1923-начала 1930-х гг. Вектор новой парадигмы // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики.– Тамбов: Грамота, 2015. № 8 (58): в 3-х ч. Ч. II. C. 108-111
References
1. Efimova, N.I. (2018) Innovations of the Imperial Russian Musical Society in the second half of the 19th century: a dialogue between the authorities and the musical community. Problems of Musical Science, 4, pp. 154-160.
2. Garmash, O.A. (2017) Management of academic music in Russia: the genesis of the phenomenon: dissertation .. candidate of art: 17.00.02 / Garmash Olga Aleksandrovna; [Place of protection: Rost. state conservatory. S.V. Rachmaninov]. – Moscow. 223 p.
3. Koroleva, V.A. (2015) Musical culture and theater in the Russian Far East in 1923-early 1930s. new paradigm vector . Historical, philosophical, political and legal sciences, cultural studies and art history. Questions of theory and practice Tambov: Gramota, 8 (58) pp. 108-111.
4. Extract from the protocol No. 43 of the meeting of the Secretariat of the Primorsky Provincial Trade Union Council of September 19, 1923 on the opening of the Primorsky Musical Institute by a team of teachers (1923)// Russian State Historical Archive Far Eastern Branch (RGIA DV). F.r-87. O.1. D.711. L. 1–1 (ob).
5. Inspection report of the Primorsky Musical Institute dated 05/14/1924. Head of the P / o Profobra Gubono comrade Ogarkov, Provincial inspector of schools comrade Pomiluyko, representative of the Guboddel Verabis comrade Bosich (1924)// Russian State Historical Archive Far Eastern Branch (RGIA DV). F.r-87. O.1. D.711. L. 12-12 (ob).
6. Temporary regulation on the Primorsky Musical Institute (1923)// Russian State Historical Archive Far Eastern Branch (RGIA DV). F.r-87 O.1 D.711, L.11-15.
7. (2023) Primorsky provincial department of public education (GUBONO) (1923-1926). Guide to the Russian archives. Retrieved from: http://guides.rusarchives.ru/node/21052.
8. (2023) Decree of February 11, 1921 on the People's Commissariat for Education (regulation). Reference legal system "ConsultantPlus" Retrieved from: http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req= doc&base=ESU&n=9503#046205063147465397.
9. Personal file of a student of the St. Petersburg Conservatory Zvyagin Isai ( 1908-1913)// Central State Historical Archive of St. Petersburg (CGIA SPb) F.361 O.1 D.1485 L.1.
10. Charter of the Russian Musical Society (1859)// Russian State Archive of Literature and Art (RGALI). F.1286. O.27. D.267. L. 4.
11. (1964) From the history of the Leningrad Conservatory. Materials and documents. 1862-1917. Leningrad: Music, 327 p.
12. (1889) Charter of the Imperial Russian Musical Society. Highly approved on July 4 (16), 1873, with a change that followed with the Highest permission, on August 9 (21), 1885. Moscow: S.P. Printing Partnership. Yakovlev", 19 p.
13. Covering letter to the Primorsky Provincial Department of Public Education dated November 03, 1923 No. 66 (1923)// Russian State Historical Archive Far Eastern Branch (RGIA DV). F.r-87. O.1. D.711. L. 2-2 (ob).
14. Golovin, S.A. (2008) Property differentiation of incomes of the population of the USSR in the 20-30s of the XX century. Izvestiya of the Russian State Pedagogical University. A.I. Herzen, 66, pp. 177-186.
15. Curricula of the Primorsky Musical Institute (1923)// Russian State Historical Archive Far Eastern Branch (RGIA DV). F.r-87. O.1. D.711. L. 3–9.
16. Curricula of musical educational institutions, approved by the Scientific and Artistic Section of the GUS on 09/09/1922 (1922)// Russian State Historical Archive Far Eastern Branch (RGIA DV). F.r-87. O.1. D.711. L. 71–82.
17. Tsipkin, Y.N. (2023) Far Eastern Republic // electronic version of the "Great Russian Encyclopedia" (BRE) RL: https://bigenc.ru/domestic_history/text/2628291.
18. Pomelov V.B. (2018) Program and methodological work of the People's Commissariat of Education of the RSFSR in the first years of Soviet power // Bulletin of the Vyatka State University.-Kirov: Publishing House of the Federal State Budgetary Educational Institution of Higher Education "Vyatka State University", 4, pp. 95-104.
19. Andrianova, N.Y. (2014) The role of Narkompros as an ideological center in Soviet Russia (1917-1920) // Bulletin of the Russian State Humanitarian University. Series “International Relations. Regional Studies", 7 (129), pp. 245-255.
20. Letter from RABIS to Gubono about the dissolution of the Primorsky Musical Institute (1924)// Russian State Historical Archive Far Eastern Branch (RGIA DV). F.r-87. O.1. D.711. L. 86.
21. Koroleva, V.A. (2023) Primorsky Krai. Musical Culture// Laboratory of Computer Technologies of the Far Eastern Geological Institute of the Far Eastern Branch of the Russian Academy of Sciences Retrieved from: http://www.fegi.ru/primorye/culture/cul_mus.htm.
22. Bondar, M.V. (2009) The activities of musical educational institutions for the preservation and development of musical culture in the south of the Far East in the late XX-early XXI centuries. : abstract dis. ... candidate of cultural studies: 24.00.01 / Bondar Marina Vladimirovna; [Place of protection: Dalnevost. state tech. university]. – Vladivostok, 28 p.
23. Koroleva, V.A. (2013) Imperial Russian Musical Society and Proletcult in the Far East of Russia: union or confrontation// Artistic Culture. Moscow "Art and Culture Studies" electronic periodical peer-reviewed scientific publication, 2 (7). Retrieved from: http://artculturestudies.sias.ru/2013-2/istoriya-i-sovremennost/600.html.
24. Fidenko Y.L. (2019) Musical life of Vladivostok and the activities of the local branch of the Imperial Russian Musical Society (1909-1920). Music in the system of culture: scientific bulletin of the Ural Conservatory. Issue. 17. Imperial Russian Musical Society: at the Turns of History: Proceedings of the International Scientific and Practical Conference. Yekaterinburg: UGK , 17, pp. 190-195.
25. Koroleva, V.A. (2015) Musical culture and theater in the Russian Far East in 1923-early 1930s. Vector of a new paradigm // Historical, philosophical, political and legal sciences, cultural studies and art history. Issues of theory and practice.-Tambov: Gramota, 8(58), pp. 108-111

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

Предмет исследования отражен автором в заголовке («Приморский Музыкальный Институт в истории развития академической музыки на Дальнем Востоке времени пост ДВР»), а также разъяснен в тексте статьи и раскрыт на некотором теоретическом уровне.
Вместе с тем рецензент отмечает, что использование в заголовке аббревиатуры в составе сложного термина «пост ДВР», определяющего видимо по мнению автора однозначно рассматриваемый период, в некоторой степени сомнительно: 1) имеет место нарушение принятой нормы научного стиля об использовании аббревиатур только после полного описания означающего после первого упоминания; 2) к «пост ДВР» можно отнести достаточно большой промежуток времени, вплоть до текущего момента; то, что автор все же поясняет этот термин в тексте статьи не оправдывает его вынесение в заголовок. Учитывая, что редакция журнала четко не регламентирует подобный стилистически-терминологический казус, значительно снижающий, по мнению рецензента, презентабельность научной публикации, автор вправе проигнорировать это замечание, уповая на лояльность читателей.
Для рецензии все же необходимо проговорить рассмотренный предмет в обозначенном автором объекте. Им является Приморский Музыкальный Институт (1923-1924), который рассмотрен в историческом процессе становления и развития советской системы музыкального образования в Дальневосточном регионе. Уточнение объекта исследования, чего, к сожалению, автор не сделал, так же имеет важное значение в плане снятия накала развернутой в статье полемики.
Автор, по существу, в достаточной степени аргументировано с опорой на архивные документы отстаивает тезис, «что достигнутый в Имперской России уровень профессионального образования в Дальневосточном регионе не получил должного продолжения в начале советского времени… достигнутый уровень был прерван, получив продолжение значительно позднее». Полемизируя с Мариной Владимировной Бондарь, автор для дополнительной аргументации вырывает из контекста слова Валентины Алексеевны Королевой, статья которой с привлечением значительного биографического материала свидетельствует немного об ином: о том, что традиции музыкального просветительства и образования, заложенные членами РМО / ИРМО, были сохранены и приумножены в Дальневосточном регионе несмотря на перипетии строительства государства нового типа (экономический кризис, разрушение дореволюционной системы образования, вынужденную эмиграцию интеллигенции, репрессии и пр. следствия большевистской культурной революции). Тезис Валентины Алексеевны как раз подтверждает выводы Марины Владимировны о более существенном потенциале культурных традиций по сравнению с модернистским волюнтаризмом культурной революции межвоенного периода. Поэтому между наблюдаемым автором прерыванием достигнутого в дореволюционный период уровня музыкального образования в Дальневосточном регионе и преемственностью высокого образовательного уровня советской музыкальной школой в 1960-1980-х гг. нет существенного противоречия. Традиции высокой музыкально-интеллектуальной культуры ИРМО были не только сохранены её сподвижниками в Советской России, но и укреплены благодаря вливанию в неё поколения, рожденного и воспитанного уже в СССР. Автор в своем исследовании засвидетельствовал критический момент развала консерватории как института высшего образования и импотенцию руководящих членов Рабис во главе с секретариатом Губпрофсовета по строительству новой образовательной системы, однако отечественные музыкально-академические традиции не только советскую систему народного образования ассимилировали, но и заложили академические музыкальные традиции в Китае, Японии и США, значительно усилив, в том числе, и европейскую музыкальную культуру. По мнению рецензента, как раз уточнение объекта исследования помогло бы автору избежать накала полемики и не совсем корректной апелляции к оппонентам: исторический процесс намного сложнее свидетельств архивных источников. Если рассматривать исторический процесс системно, то он всегда является результатом противоречий традиций и новаций. Если же автор в качестве объекта исследования определит какой-либо отдельный сегмент исторического процесса (например, кризис института профессионального музыкального образования в Дальневосточном регионе), то и обобщения не должны выходить за логически определенные рамки. Сами же источники, автором проанализированные, указывают на основную причину кризиса: Институт «в практике работ не создал экономической возможности дальнейшего существования на хозрасчете…». Иными словами, европейская консерватория Антона Григорьевича Рубинштейна, основанная на платной основе, приказала долго жить, а для воплощения идей народного образования за казенный счет у молодого Советского государства недоставало ни организационных, ни экономических ресурсов. Тщательно проанализированные автором образовательные программы, свидетельствующие о методической преемственности дореволюционной консерватории и Приморского Музыкального Института, не были причиной его закрытия, а для раскрытия истинных причин (экономические, политические), по всей видимости нужны дополнительные материалы.
Таким образом, несмотря на хорошо проработанный эмпирический материал, автор допускает логическую ошибку в выводе: фактически подтверждая мысль М. В. Бондарь о том, что «Традиции профессиональной музыкальной подготовки, заложенные ещё во 2-й половине XIX в. и усовершенствованные в советский период, сохраняют свой потенциал вплоть до сегодняшнего дня» на примере методической преемственности дореволюционной консерватории и Приморского Музыкального Института, делает ложное обобщение о прерывании традиций, основываясь только на отсутствии их отражения в номенклатуре поднятых им казенных документов. Рецензент, к примеру, убежден, что «российская система музыкального профессионального образования является одним из значительных культурных достояний страны» не благодаря казенным распоряжениям, а во многом вопреки им, благодаря неявному ценностному потенциалу традиций наставничества — сохранению и передачи из поколения в поколение высоких стандартов музыкального и педагогического мастерства.
Для разрешения выявленного в представленной работе логического противоречия между традициями профессионального музыкального образования и кризисом образовательной системы автору достаточно снизить уровень полемики с М. В. Бондарь, обратив внимание на то, что проанализированные им материал дополняет уже известные факты, раскрытые, в том числе, в статье В. А. Королевой и диссертации М. В. Бондарь. Тогда, быть может, и безосновательно сформулированный автором вывод о том, что «Последующие этапы развития академической музыки на Дальнем Востоке, в части обучения музыкантов были связаны с повсеместным закрытием высших музыкальных курсов и консерваторий прежних образцов, что “отбросило” былые достижения в области высшего музыкального образования на почти 40 лет (!)…», обретет иное содержание, ведь «в 1962 г. был открыт Дальневосточный педагогический институт искусств» не на пустом месте, а на базе сохранившихся традиций профессиональной музыкальной подготовки, заложенных ещё во 2-й половине XIX в. А ключевой вопрос, по мнению рецензента требующий особого исследовательского внимания, состоит в определении и изучении более жизнестойких механизмов трансляции культурного опыта нежели переживающая бесконечные «оптимизации» и «модернизации» образовательная система ВУЗов.
Методологии исследования автор не уделил должного внимания. Возможно, по этой причине и спутал традиции профессиональной музыкальной подготовки, заложенные ещё во 2-й половине XIX в., с деградацией социальных структур и институтов. Автору следует четко сформулировать объект исследования. Какой из исторических процессов он изучает: процесс сохранения традиций, процесс строительства в СССР системы народного образования или процесс деградации буржуазной образовательной системы в условиях социалистического строительства? Несмотря на то, что эти процессы могут пересекаться и дополнять друг друга, они могут не совпадать в критических точках своего развития.
Актуальность затронутой автором темы высока по причине переосмысления музыкально-педагогической общественностью современной России ценностей и потенциала традиций профессиональной подготовки, которые и сегодня, к сожалению, сохраняются и развиваются во многом вопреки общим тенденциям развития образовательной системы.
Научная новизна статьи состоит во включении в научный оборот ряда источников, в значительной степени восполняющих пробелы региональной истории. Однако выводы, сделанные автором сомнительны. Они, по мнению рецензента, не вытекают из проведенного автором анализа эмпирического материала.
Стиль текста выдержан в целом научный, хотя отдельные моменты требуют авторского внимания. Совершенно не ясен смысл отдельных высказываний автора: 1) «В истории развития академической музыки в России существуют не мало любопытных страниц, которые все еще не вписаны в общую картину формирования национальной музыкальной истории [что такое «национальная музыкальная история»?]. Многие из этих страниц сопряжены с особенностями регионального опыта включения в единое академическое пространство страны» [что такое «региональный опыт включения в единое академическое пространство страны»?]; 2) «Во Владивостоке логическим продолжением инерционного сохранения художественного потенциала дореволюционной России в новой Советской России стало открытие нового учреждения высшего музыкального образования - Приморского Музыкального Института (далее в тексте – Института), которое было организованно членами союза Рабис 19 сентября 1923 г., что нашло отражение в Протоколе заседания №43 Секретариата Приморского Губпрофсовета[2]
[3, Л.1 Открытие Института было разрешено Губоно[3] 20 сентября 1923 г. [4, Л. 12], ВУЗ находился в ведомстве Приморского Губернского Отдела Народного Образования по Профобру[4] [5, Л.11]. ].»???.
Структура статьи в целом отражает логику изложения результатов научного исследования, однако содержание введения, основной части, полемики с коллегами (обсуждения) и итогового вывода не согласуется ввиду неопределенности объекта исследования и путаницы в ключевых понятиях.
Библиография в целом отражает предметную область исследования, но описание источников содержит множество мелких недочетов (небрежностей), поэтому не отвечает требованиям редакции и ГОСТа.
Апелляция к оппонентам в отмеченной выше рецензентом дискуссии автора с коллегами некорректна, в остальном приемлема.
Статья после доработки с учетом замечаний рецензента может представлять интерес для читательской аудитории журнала «Культура и искусство».

Результаты процедуры повторного рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

В журнал «Культура и искусство» автор представил свою статью «Приморский Музыкальный Институт в истории развития академической музыки на Дальнем Востоке (1923-1924 гг.)», в которой проведено исследование становления системы музыкального образования в переходный период от России Императорской к России Советской.
Автор исходит в изучении данного вопроса из того, что появление Приморского Музыкального Института во Владивостоке явилось следствием инерционно сохранившейся организационной работы Владивостокского отделения ИРМО (1909-1917 годы), основавшего музыкальную школу при Отделении, а затем учредившего музыкальное Училище при РМО (1917-1922 годы). Автор усматривает линию преемственности между старой и новой эпохами в решении задач профессионального обучения музыкантов, в сохранении профессорско-преподавательского состава, работавшего в царское время, но с определенными коррективами в условиях новых политических задач власти большевиков.
Актуальность исследования, следовательно, определяется тем, что решение проблем, связанных с сохранением традиций и их преемственностью, помогает объективизировать и конкретизировать события сложного периода перехода. Особый интерес к данной проблеме наблюдается автором у исследователей глобальных процессов, осмысливающих деятельность общества в качестве сегмента зарождающейся культурной политики, обеспечившей историческую преемственность апробированных на практике моделей, форм и методов организации музыкально-управленческого, образовательного, информационно-просветительского векторов.
Цель данного исследования заключается в анализе преемственных связей развития академической музыки, которые адаптировались к новым социально-политическим условиям, сохраняя жизненный потенциал предыдущей эпохи. Методологическую базу составил комплексный подход, включающий общенаучные методы анализа и синтеза, историко-культурный, хронологический, компаративный анализ. При работе с первоисточниками применялись специальные методы источниковедческого анализа. Эмпирическую базу исследования составили архивные материалы по изучаемой проблеме.
В статье отсутствует анализ научной обоснованности изучаемой проблематики, что затрудняет вынесение предположений о научной новизне исследования.
В статье автором представлен последовательный анализ функционирования Приморского музыкального института: создание, преподавательский состав, решаемые задачи, векторы образования, преподаваемые специальности.
Анализ учебных программ Приморского Музыкального Института позволил автору выявить их содержательную схожесть с дореволюционными программами Санкт-Петербургской Консерватории, созданной при РМО в 1862 году. Сравнительный анализ представленных документов показывает, что перечень дисциплин Приморского Музыкального Института не имел существенных различий и повторял проверенную временем образовательную программу, разработанную в консерваториях РМО/ИРМО, что свидетельствует о преемственности в части адаптации образовательных моделей при переходе от России Императорской к России Советской.
Уникальность сложившейся в Приморье исторической ситуации позволила автору проанализировать как вопрос преемственности традиций, так и проблемы функционирования традиционной модели высшего образования. Вопрос ее усовершенствования представляется автору дискуссионным как в части отсутствия других примеров подобного воспроизведения в советской эпохе модели ВУЗа при общественной организации, так и в части новой практики, давшей в советскую эпоху автономию ВУЗам. В новой исторической ситуации система спонсорства и частно-государственного партнерства, столь распространенная в дореволюционный период, оказалась не годной к воспроизводству. Экономические сложности, связанные с хозрасчетом, стали главным препятствием в трансляции прежней модели, апробированной в иных политических и экономических условиях. Следствием возникновения данной сложности стало упразднение института всего лишь через год после его учреждения.
В заключении автором представлен вывод по проведенному исследованию, в котором приведены все ключевые положения изложенного материала.
Представляется, что автор в своем материале затронул актуальные и интересные для современного социогуманитарного знания вопросы, избрав для анализа тему, рассмотрение которой в научно-исследовательском дискурсе повлечет определенные изменения в сложившихся подходах и направлениях анализа проблемы, затрагиваемой в представленной статье.
Полученные результаты позволяют утверждать, что изучение функционирования институтов художественного образования в определенных социально-политических условиях представляет несомненный научный и практический культурологический интерес и заслуживает дальнейшей проработки.
Следует заметить, автор достиг поставленной цели. Представленный в работе материал имеет четкую, логически выстроенную структуру, способствующую более полноценному усвоению материала. Библиографический список исследования состоит из 25 источников, что представляется достаточным для обобщения и анализа научного дискурса по исследуемой проблематике.
Следует констатировать: статья может представлять интерес для читателей и заслуживает того, чтобы претендовать на опубликование в авторитетном научном издании.