Архетипическая литературная критика и структурализм

Куан Сюли кандидат культурологии аспирант, кафедра культурологии, Санкт-Петербургский государственный университет, st091475@student.spbu.ru 199034, Россия, Санкт петербургский область область, г. Санкт-Петербург, ул. 5-Я линя в.о., 66 Kuang Xiuli PhD in Cultural Studies Graduate student, St. Petersburg State University, st091475@student.spbu.ru 199034, Russia, Saint Petersburg region, Saint Petersburg, ul. 5th linya V.O., 66 2322650412@qq.com Другие публикации этого автора

Ян Чэньбэй аспирант, кафедра Теория и история культуры, Санкт-Петербургский Государственный Университет 199178, Россия, Санкт-Петербургский область область, г. Санкт-Петербург, ул. 5-Я линия в.о., 66 Yang Chen'bei Graduate Student, Department of Theory and History of Culture, St. Petersburg State University 199178, Russia, Saint Petersburg region, Saint Petersburg, ul. 5th line V.O., 66 st091475@student.spbu.ru

Введение

Рассмотрение литературного творчества с точки зрения теории архетипических образов и структурный анализ культурных текстов являются двумя ключевыми тенденциями из всех. При всей разнице двух данных подходов, обусловленной разными точками зрения на (теория архетипов коренится в психологии, точнее, в психоанализе, тогда как в основе структурализма лежит лингвистика, а именно учение Ф. де Соссюра о двуплановой природе языка) обе теории не противоречат друг другу, но скорее дополняют одна другую. Нашей целью было показать, в чем заключается глубинное сходство обоих теоретических подходов, какие именно аспекты их объединяют. Причина, по которой архетипическая критика мифа может быть соотнесена со структурализмом, заключается в том, что оба подхода сосредоточиваются на поиске глубинных закономерностей и элементарных составляющих.

За этими двумя теориями в рамках, казалось бы, очень разных систем лежит много удивительных сходств и пересечений. Эта статья направлена на изучение их пересечения в теории и методе, а также на выявление взаимосвязи между архетипом и структурой. Однако для того, чтобы обнаружить точки соприкосновения между ними.

Понятие архетипа

Термин «архетип» происходит от греческого слова «archetypon», означающего «примитивная или первоначальная форма». Платон использовал этот термин для обозначения идеального происхождения вещей. «Понятие архетипа, которое является неотъемлемым коррелятом идеи коллективного бессознательного, указывает на существование определенных форм психики, которые, как видится, присутствуют всегда и везде. В мифологических исследованиях их называют "мотивами"; в психологии первобытных людей они соответствуют концепции Леви-Брюля о "коллективных представлениях", а в области сравнительной религии они были определены Губертом и Мауссом как "категории воображения". Адольф Бастиан давно уже называл [их] "элементарными" или "первичными мыслями"». ^{[9, с13]}. Юнгианское понятие архетипа полностью завязано на идею коллективного бессознательного, которую он предложил, и они неразделимы как пара концептуальных терминов. Согласно Юнгу, архетип харакеризуется двумя ключевыми моментами: 1) архетип подразумевает мифический образ, совокупность этих образов составляет коллективное бессознательное; 2) внешняя форма проявления архетипа может быть очень разной, но суть архетипы всегда повторяются.

С точки зрения Юнга, архетипы — это типичные паттерны понимания, и всякий раз, когда мы сталкиваемся с универсальными последовательными и повторяющимися паттернами понимания, мы имеем дело с архетипами. Хотя юнговское определение архетипа не очень ясно, понятна его духовная суть, то есть архетип — это определенная форма определенного духа, которая повторяется на психологическом уровне.

Архетиическая критика Г.Н. Фрая

При всей своей психологичности, юнгианская теория архетипов оказалась весьма востребована за пределами собственно психологии. Одним из первых специалистов, применивших ее для анализа культурных феноменов, а именно художественного творчества, оказался канадский литературовед и литературный критик Герман Нортроп Фрай. Он глубоко исследовал сущность мифов, господствовавших в западной культуре, систематически устанавливал архетипическую критику, и внес выдающийся вклад в развитие теории литературы во всем мире.

Фрай заставил архетипическую концепцию проникнуть из области психологии в область литературной критики. Его определение архетипа: «Архетип — это передаваемый символ», «типичное или повторяющееся изображение». Фрай подчеркивает, что архетип — это повторяющийся образ, который обладает коммуникативной и символической функцией. Позже Фрай утверждал, что архетип может быть семантической ассоциацией, которая повторяется в произведении и имеет конвенциональное и единое символическое значение, Он переосмыслил архетип с точки зрения литературы. Для Нортропа Фрая литературные архетипы «играют важную роль в преобразовании материальной вселенной в альтернативную вербальную вселенную, понятную и жизнеспособную, поскольку она адаптирована к основным человеческим потребностям и заботам» ^{[1, с 224-225]}.

Публикация «Анатомии критики» Н. Фрая знаменует собой подъем архетипической критики. В этой книге Фрай подробно излагает свою точку зрения на литературу в целом, то есть схватывание закономерностей общности и эволюции литературных типов в целом, причем при анализе и исследовании литературных произведений следует обращать внимание не только на жанровую модель, но и обратите внимание на внутренние мотивы произведения. Произведения следует изучать в соответствующих фоновых и смежных областях, то есть литературные произведения нельзя рассматривать в изоляции от культурного контекста, а следует изучать в общей взаимосвязи литературы, рассматривая литературное творчество как единое целое с макроперспективы.

Структурализм

Однако пробудившийся в XX веке интерес к бессознательным механизмам человеческой психики связан не только с психоанализом. Этот интерес характерен также для одного из ключевых направлений, на несколько десятилетий определивших ход развития социогуманитарных наук на Западе, а именно для структурализма.

Ключевым понятием в структуралистской антропологической системе Леви-Стросса является «структура». Его определение структуры таково: «структура есть сумма элементов, и отношения между элементами. Эти отношения в ряде деформационных процессов остаются неизменными». «Термин “структура” или “социальная структура” не имеет ничего общего с эмпирической реальностью, но с моделями, основанными на эмпирической реальности». Структура состоит из модели, которая отвечает следующим конкретным требованиям:

(1) структура должна раскрывать природу и смысл вещей;

(2) структура состоит из нескольких частей; изменение любого из компонентов вызовет изменение всех остальных компонентов;

(3) структура полна бинарно противоположных элементов и отношений;

(4) структура — это постоянно меняющаяся динамическая форма, а не вечно неизменная статическая форма, но этот переход не выходит за пределы самой структуры. По мнению Леви-Стросса, «структура не имеет определенного содержания; естественные отношения являются проекцией или даже результатом концептуальных игр, происходящих в уме.

Согласно формулировке Е.Н. Ярковой, «исходным теоретико-методологическим положением структурализма является представление о наличии у человека универсальных инвариантных, бессознательных ментальных структур, организующих и упорядочивающих жизнедеятельность человека и общества и выступающих в роли основных механизмов реакции человека на комплекс воздействий природной и культурной среды» ^{[10, c. 232.]}.

Бессознательные структуры объективируются в символические формы. Они обладают приоритетом над субъектом и сознанием (что образно выражается как «смерть субъекта»). Язык, мифология, религия, искусство, традиции квалифицируются как знаково-символические системы, как тексты, построенные исходя из универсальных структурных закономерностей.

Структурализм — это методология, изучающая элементы культуры с точки зрения их положения в более крупной, всеобъемлющей структуре. Литературная теория структурализма основывается на постулате, что в основе всех произведений лежат базовые универсальные структуры, а выводы о произведении и системах, из которых оно возникает, могут быть сформулированы путем соединения данных базовых шаблонов. Эта универсальная структура, лежащая в основе каждого текста, дает опытному читателю возможность легче интерпретировать текст, чем тому, кто лишен большого читательского опыта. Таким образом, структурализм исследует языковые единицы в тексте, универсальные базовые структуры текста и анализирует то, как автор использует структуру для передачи смысла. Структурализм анализирует универсальные, лежащие в основе структуры текста, устремится установить связь текста с другими произведениями, поскольку исследует общие основные структуры.

Структурализм переосмысливает идеи формалистов, снимая противопоставление формального и содержательного. Он предложил изучать и тот, и другой аспект как манифестацию одних и тех же глубинных структур; основой послужила теория Ф. де Соссюра о двух планах языка – плане выражения и плане содержания, – которые имеют каждый свою материю и форму, по которой они организованы (то есть структуру), при этом их структуры частично соответствуют друг другу (в противном случае было бы невозможно понимание языка). Основополагающим орудием их описания стали бинарные (то есть двоичные) оппозиции: сложные системы смысла и формы рассматриваются как комбинации элементарных пар. Структурное описание смысла привело к лишению смысла всякого ореола мистики: точность анализа вскрывала скрытые в тексте идеологические смыслы, подобно тому как это проделывал Ролан Барт с помощью своей теории коннотации. В процессе эволюции структурализм переместился от собственно литературных к общекультурным проблемам и распространил знаковые модели на общие закономерности социального поведения, строения общества и культуры.

Весьма показательны выводы, к которым пришел В.Я. Пропп, анализировавший волшебную сказку (которая, как известно, есть десакрализованный миф), применяя именно структуралистский подход:

1.В текстах заложены объективные, не зависимые от человека автоматизмы или алгоритмы мышления, по которым он движется и освещает реальность.

2.Эти алгоритмы необходимо обнаружить, выявить, разбив на единицы мышления: анализ и синтез, поскольку они лежат не на поверхности.

3.В результате – вывод: существуют объективные структуры языка вне связи с субъектом (позже Леви-Стросс выразил это так: не люди думают мифами, а мифы обмениваются мыслями между собой).

Ярким примером подобного подхода может также служить труд В.Н. Топорова и Вяч.Вс. Иванова «Славянские языковые моделирующие семиотические системы» (1965), в котором предпринимается попытка восстановить мифологическую картину мира древних славян, пользуясь вышеуказанным методом поиска бинарных оппозиций, ключевых для миропонимания народа, жившего тысячу лет назад. Таким методом выводятся пары: «жизнь – смерть», «свое – чужое», «дом – лес», «правое – левое» и т.д. ^[5]. Итогом реконструкции славянской картины мира и ее сопоставления с картинами мира других индоевропейских народов следует считать «теорию основного мифа» о поединке героя с хтоническим змеем. Обращаем внимание на то, что конкретным мотивом как змея, так и змееборца может быть что угодно, однако принципиально значимой является именно общая структура.

То же самое наблюдается, когда структурализм выходит за пределы языкового творчества, скажем, в области антропологии наиболее заметной фигурой является Клод Леви-Стросс. По словам Эндрю Самуэлса, «…Леви-Стросс, как и Юнг, решил обнаружить природу коллективных явлений. В сво­ем подходе к структуре и значению мифа Леви-Стросс заклю­чил, что настоящие явления — это трансформации более ранних структур или инфраструктур, «структура примитивных мыслей присутствует в нашем сознании». […] Сейчас очевидно, что такие теории, как концепция бессоз­нательного («вселенная правил», лишенная содержания) у Леви-Стросса поразительно напоминают мысли Юнга. Действительно, временами Леви-Стросс пишет как Юнг, особенно когда раз­мышляет о родстве и инцесте» ^[8].

Следующим витком структуралистской мысли стало учение Ролана Барта, вплотную подводящее нас к теории интертекстуальности, у которой также можно обнаружить немало общего с теорией архетипов. Литература как отражение духовного мира человека не может выйти за пределы психологии и памяти, а психология в этом отношении всеобъемлюща. Память как психологический механизм наверняка станет вечной темой, которой литература не сможет избежать.

Хотя между теорией архетипов Фрая и теорией Леви-Стросса существуют большие различия, в то же время они также обнаруживают большое сходство, в основном отраженное в следующих моментах:

1. Наличие лежащих в основе бессознательных структур.

Бессознательная структура присуща человеческому разуму, она определяет сознательное поведение людей, производит различные социальные явления и тем самым становится глубинной структурой последнего. С первобытных времен длительное накопление общечеловеческого психологического опыта от поколения к поколению «осаждение» в каждой бессознательной глубине его содержание не индивидуальное, а коллективное, является проекцией в исторической «памяти народа» и поэтому называется коллективным бессознательным. Коллективное бессознательное, скрывающееся в глубинах психики, никогда не выходит в область сознания, о его существовании можно судить только по нескольким признакам. Проявлением коллективного бессознательного является архетип. Согласно терминологии аналитической психологии Юнга, произведение искусства представляет собой «автономный сюжет», процесс его создания не полностью контролируется автором.

Господство сознательного, которое оно отражает, не есть все содержание личного бессознательного автора, но уходит своими корнями в надличностное более глубокое «коллективное бессознательное». Фрай открыл «бессознательную структуру» - «архетип» в литературе через мифологию и на основе данного открытия создал свою систему критической теории.

Произведение современного искусства, кажется, поддерживает фундаментальную ностальгическую связь с произведениями прошлого. Оно не находится в гармонии ни с собой, ни со своим автором, ни со своим временем. Это тень, отбрасываемая классическими произведениями, это также память, жест, обращенный в прошлое, которое ушло и никогда не вернется.

Эта точка зрения еще раз подтверждает утверждение Юнга о том, что нет ничего нового под солнцем и все «новые идеи» имеют некий прообраз в прошлом – собственно, архетип. Н. Фрай также согласен с этой идеей: центральное положение теории Н. Фрая составляет понимание литературы как системы архетипических моделей.

2. Внимание на изучении структуры литературы

Коротко говоря, Фрай провел комплексное исследование развития западной литературы и ее исторических аспектов, дал схематическую структуралистскую интерпретацию прототипа развития западной литературы — от доисторической жертвенной культуры к современной сатирической литературе. Цель структуры отдельного мифа состоит в том, чтобы обеспечить общую архетипическую «концептуальную основу» для литературной критики и установить общую критическую систему.

Леви-Стросс также указывал, когда исследовал подсознательную структуру различных институтов, различных культур и различных обычаев: «Если... бессознательная деятельность ума состоит в добавлении формы к содержанию, если эти Формы в основе своей одинаковы во всех умы — старые и современные, примитивные и культурные... Принципы интерпретации, общие для институтов и обычаев». Из этого видно, что Леви-Стросс очень ясно указывал, что для того, чтобы стать настоящей наукой, структурализм должен найти себе онтологическую основу, то есть глубинную структуру языка, т. е. бессознательную структуру. Он указывал, что «языковое поведение в основном происходит на уровне бессознательного. Когда мы говорим, мы не осознаем правила синтаксиса и морфологии фонемы к существованию набора фонетических контрапунктов с особыми значениями». Его цель состоит в том, чтобы довести до сознания эти глубокие бессознательные структуры и прояснить их.

3. Сосредоточенность на изучении литературных произведений в целом.

Одна из сильных сторон архетипической критики заключается в ее понимании целостности произведения. Это требует общего понимания общности и эволюции литературы. Согласно точке зрения Фрая, мы должны использовать «дальний взгляд», то есть макроскопическую и панорамную литературную перспективу, чтобы поместить для исследования различные литературные явления во все литературные отношения. Точно так же, как оценить картину маслом Нам нужно не только стоять перед ней, чтобы наблюдать за ее изящными мазками, но и «отходить в сторону», сосредоточиться на общей картине, рассмотреть композицию литературных произведений под более широким углом, прорваться через один или два вида литературы, чтобы добиться четкого понимания общего плана литературы. Очевидно, что такого рода архетипическая критика открыла новое мышление для западной литературной критики с ее макроскопической природой космоса.

Одной из важнейших черт структуралистского подхода Леви-Стросса является также его понимание целостности произведения, то есть принятие целостности в качестве основной черты структуры. Целостность подчеркивает органическую связь между различными компонентами вещей. Только когда составные части вещей рассматриваются как органическое целое, мы можем найти внутреннюю связь вещей и взаимное влияние между функциями. С общей точки зрения в литературоведении мы не будем отрываться от общей связи произведения и вычленять отдельные факторы.

4. Акцент делается на раскрытии глубинной структуры литературных произведений

Изменения в правилах и способах соединения частей внутри целого отразятся на выразительности статьи и глубине мысли. Фрай встраивает произведение в повествовательную поверхностную структуру, состоящую из образов, и глубинную структуру, состоящую из архетипов, чтобы раскрыть истинный смысл произведения через разбросанные намеки на архетипы.

Согласно архетипической теории Фрая, «критик — это антрополог, специалист по выявлению мифических паттернов в различно смещенных формах или в виде фрагментов. Критик попытается описать и классифицировать — но комментировать не будет». Это также основная цель архетипической критики.

В то же время та же тенденция наблюдается и в структурной критике Штрауса. Он унаследовал теоретические взгляды Хомского на создание и преобразование языка и еще больше усовершенствовал свою структурную теорию и методы. Он утверждал, что теория Хомского о том, что структура языка имеет поверхностную и глубокую структуру, имеет весьма общее значение и может быть использована для объяснения всех социальных явлений. Истинный смысл вещей заключается не в поверхностной структуре постоянно меняющихся явлений, предстающих перед нашими глазами, его внутренняя логика действительно заключена в глубинной структуре, именно она регулирует и господствует над вечно меняющимися и хаотическими поверхностными явлениями. Исходя из этого, Леви-Стросс призывал антропологов открыть «бессознательную структуру каждой условности, каждого обычая, чтобы

Приобретение принципов толкования, которые в равной степени действительны для других обычаев других обычаев.

М.М. Бахтин писал: «Даже прошлые, то есть рождённые в диалоге прошедших веков, смыслы никогда не могут быть стабильными (раз и навсегда завершёнными, конечными) — они всегда будут меняться и обновляться в процессе последующего, будущего развития диалога. В любой момент развития диалога существуют огромные, неограниченные массы забытых смыслов, но в определённые моменты дальнейшего развития диалога, по ходу его, они снова вспомнятся и оживут в обновлённом (в новом контексте) виде». ^{[3, с. 373]}

Ролан Барт писал, что «понятие интертекста придает теории текста социальный объем: весь язык в целом, как предшествующий, так и современный, поступает в текст, но поступает не путем опознаваемой филиации или сознательного подражания, но путем диссеминации» ^{[2, c. 94]}.

Однако нельзя не сказать и о существенной разнице между архетипической критикой и поиском интертекстуальных связей. Наиболее важным отличием нам видится то, что архетип прежде всего бессознателен, тогда как к интертекстуальным приемам авторы прибегают произвольно; если же автор осознанно задействует в произведении какой-либо архетип, то он не апеллирует к какому-либо конкретному произведению другого автора – в отличие от интертекстуальности, при которой (в идеальном случае) всегда можно установить источник заимствования. Иными словами, архетип обезличен, интертекстуальность же, вопреки Ролану Барту, продолжает рассматривать конкретный текст как порождение конкретной авторской мысли.

Сравнение архетипического и структуралистского подходов.

В результате нашего анализа можно установить, что у архетипической критики и структурализма имеется немало общих черт.

Структурализм основывается на бинарных оппозициях; теория архетипов тоже в какой-то мере на них основывается. Согласно концепции К. Юнга, мир состоит из пар противоположностей. Противоположности перетекают друг в друга (это состояние называется «энантиодромия»), их полярность является условием течения энергии, а соединение (конъюнкция) приводит к появлению более высоких уровней организации бытия ^[6].

Так, дух и материя предстают перед нами как дихотомия архетипов единого unus mundus. Архетипу духа отвечает мужской архетипический образ Небесного отца, а архетипу материи — женский образ Великой матери (Матери-Земли). Так же обходится Юнг с индивидуальными архетипами. В наиболее близком к сознанию слоя есть такая пара противоположностей, как персона и тень. В более глубоком слое архетипов души встречается пара анима и анимус. В ещё более глубоком слое архетипов духа — мудрый старец и хтоническая мать ^[4].

1.Архетипическая критика ищет древние образы; структурализм не заявляет своей целью поиск древних образов, однако он так или иначе к ним приходит. Например, любой роман о становлении личности человека, по Фраю, с неизбежностью воспроизводит ход обряда инициации. Автор может ничего об этом не знать, но этого и не нужно, поскольку он ревитализирует в своем творчестве один из вариантов коллективной памяти – это акт бессознательного. Таким образом, архетип – это не просто древние ветхие образы, это универсальные прообразы культуры или искусства. Здесь можно вспомнить труд В.Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки», в которых магистральной линией проводится та же самая идея: сказка – это отголосок обряда инициации.

2.Критики обоих подходов обнаруживали за ними одни и те же недостатки. К минусам критики Н. Фрая относили сознательное принижение роли индивидуального начала в искусстве, то есть история литературы оставалась без имен; крайним проявлением можно считать сведение анализа к поискам устойчивых мифологических образов. Ровно в том же самом упрекали и структуралистов: им вменяли детерминизм (в структурализме декларируется отрицание субъектности у человека: как заявлял К. Леви-Стросс, «не люди думают мифами, а мифы обмениваются мыслями между собой / мыслят в людях без их ведома», то есть ментальные структуры предопределяют человеческий дух и ограничивают его возможности. Как писал Поль Рикёр, согласно структурализму, культурные универсалии объявляются врождёнными, следовательно, человек не может создать ничего нового и лишь рекомбинирует уже существующие возможности ^[7].

При всём при этом нельзя не отметить и разницу между архетипической критикой и структурным анализом. Ключевая разница между двумя подходами в том, что архетипическая критика исследует художественное творчество в диахронии, ее интересуют исторические корни сюжетов и жанров, тогда как структуралистское литературоведение, искусствоведение, культурология и т.д., следуя заветам де Соссюра, отказываются от всякой диахронии. Их не интересуют какие-либо первичные прообразы, они анализируют структурные элементы нарратива в том виде, в котором он явлен анализатору, пусть на выходе и получаются данные о прошлом состоянии системы, как, например, у В.Н. Топорова и Вяч.Вс. Иванова.

В заключение следент отметить, что литература, как способ постижения человеком мира, есть результат всеобъемлющего творчества, и текст, как форма выражения этого результата, также имплицитно или эксплицитно проявляет черты синтеза, и теория архетипической критики, и теория структурализм обращают внимание на целостность объекта, что фактически является единодушным признанием всеобъемлющих характеристик объекта критических литературных текстов.