Свобода и выбор аддиктивной личности: человек между "homo liturgicus" и "hackable animal"

Кангиева Алие Меметовна кандидат филологических наук научный сотрудник, НИИ крымскотатарской филологии, истории и культуры этносов Крыма при ГБОУ ВО РК КИПУ им. Февзи Якубова 295015, Россия, республика Крым, г. Симферополь, пер. Учебный, 8 Kangieva Alie Memetovna PhD in Philology Scientific Associate, Research Institute of Crimean-Tatar Philology, History and Culture of Ethnoses of Crimea of the Crimean Engineering and Pedagogical University named after Fevzi Yakubov 295015, Russia, respublika Krym, g. Simferopol', per. Uchebnyi, 8 aliye.kangiyeva@gmail.com Другие публикации этого автора

Цифровизация и виртуализация науки, культуры, образования, межличностных отношений и других сфер жизни человека, биотехнологии и биоинжениринг раскрывают новые горизонты развития и реализации человеческого потенциала. Вместе с тем, техногенная культура и производный из нее взгляд на человека как на hackable animal ^[21], «животное, которое можно взломать», обесценивает человека как самоценность, упраздняет за ненадобностью глубинный близкий контакт, на котором были выстроены все культуры и цивилизации на протяжении тысячелетий.

С утратой ценности человека и близости между людьми человечество сталкивается с эмоциональным голодом не мыслимого ранее масштаба. В попытках сбежать от собственной уязвимости, боли, голода, ощущения абсурдности своего бытия люди все чаще становятся заложниками, «рабами» аддикций. В попытках вернуть себе утраченный психологический комфорт, homo postmodernicus держится за любой аддиктин, который хотя бы на время снимает его боль, посттравматическую фрагментарность, бессмысленность, тревогу и голод. XX-XXI века подарили человечеству не только революционные открытия в сфере нейрофизиологии, генетики, биоинжениринга, технолоии, но и новые виды аддикций – от гаджетов и соцсетей до порнозависимости, от тяжелых химических до поведенческих аддикций. Расстройства пищевого поведения, булимия, анорексия, более «легкие» отклонения в форме постоянного чувства вины после приемов пищи, обессивного подсчета калорий стали реальностью большинства людей из «развитых стран» в ответ на нестихающую тревогу и неопределенность.

Общество потребления и спектакля ^[6] взрастило поколение шопоголиков, задействуя технологии нейромаркетинга и персонализированной рекламы. Сегодня технологии позволяют следить за потребительским поведением человека не только внешне, но и «под кожей», исследуя его головной мозг, о чем неоднократно говорит современный философ Юваль Ной Харари ^[21]. Стремление к контакту и близости с партнером часто приводит к созависимым отношениям ^[18] вместо здоровой традиционной семьи. Роль аддиктина в таких отношениях выполняет второй партнер, в то время, как первый отказывается от собственной субъектности, ощущения своей свободы и ответственности в отношениях с Другим.

Утрата традиций в построении семьи как пространства покоя, доверия и заботы, потеря традиций приема пищи, паттернов построения близких контактов с Другим раскрыла перед человеком пропасть неутолимого голода, тоски по покою, близости и контакту. Это пропасть зависимостей, в которой гибнут ежечасно как взрослые, так и дети.

«Перекинуть мост» через эту пропасть, найти выход, не разрушая современный мир и не пытаясь отменить настоящее ради прошлого, помочь людям в новой реальности обрести эмоциональные и коммуникативные смыслы, ощутить свою ценность, свободу, субъектность, ответственность – задача не только психологии, но и других наук социогуманитарного цикла.

Все изложенное указывает на актуальность исследования проблем аддиктивной личности и поиска решений проблем аддикций: как в сфере личностных смыслов и индивидуальных психических возможностей человека, так и в социокультурной сфере. Современная психологическая литература, посвященная зависимому поведению, по-разному подходит к понятию аддикции, к ее причинам и терапевтическим стратегиям. В статье мы используем аддикцию и зависимость как равнозначные по смыслу термины. Существенные отличия в подходе к психотерапии аддикций можно обнаружить в психоанализе ^{[19, 1]}, гештальт-терапии, когнитивно-поведенческой терапии, схема-терапии и в других подходах. На пересечении психологии, психиатрии и наркологии возникла аддиктология ^{[12, 15, 16]}.

Основным в лечении аддикций по-прежнему остается текст, разработанный в 1938 г. сообществом анонимных алкоголиков «12 шагов АА» ^[11]. Сегодня эти шаги применяются не только в лечении алкоголизма, но и переносятся на терапию иных видов аддикций. В статье мы будем использовать методику и подход канадских психотерапевтов-девелопменталистов Гордона Ньюфелда и Габора Матэ, которые описали проблемы аддикций с точки зрения утраты базовых необходимых привязанностей как в детстве, так и в зрелости и показали путь избавления от аддикций через возврат фундаментальных связей в жизнь человека. Данный подход авторы обосновали эмпирическими исследованиями, статистическими данными. Кроме того, данный подход в целом не противоречит другим направлениям.

Цель данной работы – проанализировать аддикцию в контексте теории привязанности Ньюфелда; раскрыть основания и способы преодоления аддикции; предложить концептуальные основы возврата субъектности и ответственности аддиктивной личности. Предметом исследования данной статьи является аддикция, ее биологические особенности, происхождение и возможность обретения трезвости.

1. Зависимость как здоровое состояние психики ребенка

1.1. Завиисимость как психологическая утроба для созревания

Когда в нашем сознании возникает термин "зависимость", одновременно с ним возникает множество негативных коннотаций. При этом, часто упускается из виду тот факт, что есть здоровая зависимость - это зависимость ребенка от своего взрослого. Все дети по умолчанию приходят в мир зависимыми и слабыми. Это их естественное состояние. Чем более щедро взрослый приглашает зависеть от него, чем более доступен для ребенка и готов стать ответом на его нужды, тем больше вероятность, что ребенок превратится из зависимого существа во взрослую самодостаточную личность ^[7].

Изучение явления зависимостей целесообразно начинать со здоровой зависимости ребенка в детстве. В работе «Ключи к благополучию детей и взрослых» ^[14] д-р Ньюфелд показывает, что покой ребенка и дальнейшее развитие из точки покоя возможны лишь из состояния зависимости, принятия опеки и заботы. Когда ребенок может позволить себе «упасть в привязанность и заботу своего взрослого». Ребенок зависим от матери «биологически, физически, эмоционально, психологически» ^{[14, с. 5]}. Это абсолютная норма. Задача матери - обеспечить ему условия для вызревания. Развитие с дальнейшей сепарацией возможны лишь после длительного периода жизни в «психологической утробе взрослого»: в семье, которая является «утробой для истинного взросления» ^{[14, c. 31]}.

Более того, взрослый, который хочет помочь созреть и сепарироваться своему ребенку, превратиться в самостоятельную личность, должен щедро приглашать зависеть от себя в детстве. Только после длительной зависимости от взрослого возможна дальнейшая индивидуация и становление ребенка. Взрослый адресует ребенку альфа-самопрезентацию, встраивает ребенка в иерархию «Альфа-зависимый», «Дающий опеку и принимающий опеку», «Обладающий властью как способом реализации опеки и идущий за этой властью, уважающий, берущий пример».

Напитавшись заботой своего взрослого, ребенок наполняется покоем. А из покоя в ребенке зарождается энергия дерзновения, желание самостоятельно реализовать себя через предельное раскрытие собственного потенциала. Далее, на стадии формирования «внутреннего родителя» в человеке появляется желание реализовать себя как источник заботы.

Если держать в поле зрения здоровую форму зависимости в исследовании её нездоровых форм, то любую аддикцию можно рассмотреть как сепарационный комплекс ^[13]. Aддиктивная личность, независимо от возраста - это личность, которая столкнулась с отделением от источника психического покоя и удовлетворения своих нужда ранее, чем она к этому была готова. Личность, которая оказалась в контексте независимой самостоятельной жизни взрослого человека, будучи не готова к этой жизни.

1.2. Сепарационный комплекс

Фундаментальное обучение в Институте Ньюфелда для психологов и родителей включает в себя отдельный интенсив, который называется «сепарационный комплекс». В данном курсе не рассматривается проблема аддикций, однако в нем дается подробный анализ того, что происходит с ребенком, который столкнулся с разделением до того, как был к этому готов. В рамках курса рассматривается термин «защитная перепривязанность», восходящий к понятию защитных механизмов психики Фрейда.

В отличие от здоровой сепарации, аддикцию можно рассматривать как состояние психики, которая не напиталась здоровой зависимостью от своего взрослого на базовых шести уровнях привязанности в детстве ^[14]. В таком случае агент аддикции будет выступать как средство защитной перепривязанности для незрелой, не готовой к самостоятельности психики.

Если рассматривать зависимость как естественную потребность психики и тела ребенка вплоть до его взросления, то взрослые болезненные зависимости могут раскрыться перед нами как одно из следствий родительской депривации. Эту мысль раскрывает Габор Матэ в работе «В царстве голодных призраков: лицом к лицу с зависимостями» ^[11]. В пятой части книги Матэ рассматривает понятие «аддиктивность», в которой дает унитарный подход к объяснению всех аддикций и утверждает, что аддикции взаимозаменяемы. Т.е. аддиктивная личность – это личность, склонная компенсировать «внутреннюю пустоту» через аддиктин, не важно при этом в какой форме он будет выражен. Нейрофизиологические исследования головного мозга детей с материнской депривацией и мозга аддиктивных личностей подтверждают гипотезу о том, что аддикция – это следствие нарушения привязанности и отсутствия здоровой зависимости в детстве.

Взрослые зависимости можно рассматривать как регрессию в детскую зависимость с утратой собственной субъектности – способности контролировать свой выбор и нести ответственность за свою жизнь. В таком случае проблему всех аддикций можно раскрыть в рамках психологии развития как попытку адаптироваться к фрустрирующей реальности через менее зрелые, но более доступные модели поведения, которые обеспечивают немедленное ощущение защищенности, безопасности, покоя, прекращение тревоги и боли. Раскрывая функции аддиктина как фактора снижения фрустрации можно обратиться к метафоре и представить, как взрослый пытается добраться на детском электромобиле до пункта назначения. В то время, как пешее преодоление пути было бы проще и эффективнее, не говоря уже о ресурсах взрослого человека, позволяющих использовать различные виды реального транспорта.

Исследуя аддикцию как регрессию в детскую зависимость, мы заметим в аддикте безуспешную попытку найти детскую привязанность по модели «Альфа-зависимый» уже во взрослом возрасте. Мы обнаруживаем в аддикте попытку произвести аттрибуцию ценности и статуса «Заботливой Альфы» (условной «Мамы») – аддиктину. Такой взгляд позволяет аддиктивной личности реинтерпретировать травмирующее событие не как сигнал для поиска своей «Альфы», а как вызов, потенциальный источник роста. Но у любого человека с сохранным интеллектом и нервной системой, при отсутствии органических повреждений, всегда есть возможность адекватно ответить на фрустрирующий фактор как на вызов, на давление внешней среды, на внутренние конфликты и противоречия. Каждая личность способна найти в себе энергию дерзновения ^[14] в силу адаптивных способностей психики, не прибегая к условной «Маме» в виде наркотика или компульсивных разрушающих, неуправляемых покупок при шопоголизме.

Более подробно о том, какие ресурсы роста скрывают внутренний конфликт и травма, ситуация страдания или тревоги, будет изложено в третьей части статьи.

1.3. От зависимости к любви

Что происходит с детьми, которые вполне удовлетворили свою потребность в зависимости от взрослого? В теории привязанности, сформированной Джоном Боулби и далее детализированной Гордоном Ньюфелдом речь идет о том, что «чувство Ты в человеке», потребность в связи, стремление к близости сохраняются как одна из базовых потребностей психики на протяжении всей жизни.

Благодаря долгому вызреванию в «психологической утробе», ребенок проходит путь психологического рождения как зрелой личности. Водораздел между зрелостью и инфантильностью Ньюфелд проводит через три термина психических процесса:

1) становление как способность, желание и решимость полностью реализовать свой личностный потенциал;

2) адаптация как качество зрелой личности находить силы менять ситуацию или меняться самому при встрече с фрустрирующим фактором, проявлять гибкость и устойчивость, встречая вызовы и конфликты внутри себя или снаружи;

3) интеграция как способность ощущать себя частью общества, различных социальных групп, взаимодействовать, уважать чужие традиции и взгляды, не теряя при этом себя, сохраняя себя как отдельного индивида, без слияния и потери Я, но и без противопоставления себя обществу или группам с иными взглядами.

Тот ребенок, который достаточно долго был в зависимости от своего взрослого, был привязан, достаточно напитался, прошел эти три этапа созревания и стал психически взрослым – трансформирует свою детскую способность крепко привязываться в способность к любви.

У влюбленности и любви много общего с аддикциями: это прежде всего аффективная и химическая составляющая. Более того, в Википедии мы можем прочесть тезис о том, что «влюбленность… как и переедание, … или шопоголизм… являются социально приемлемыми формами аддикции».

Однако если посмотреть на созревание мозга и психики в парадигме психологии развития на основе привязанности, то отношения любви как способ реализации потребности в близости является здоровым и необходимым психическим состоянием. Любовь происходит со зрелым человеком, перешедшим за водораздел зрелости - этапы становления, адаптации и интеграции. А значит, способным к зрелому построению контакта с другим зрелым партнером. Ведь любовь и близость в ее нормальном и здоровом течении предполагает не только физиологическое созревание и половую зрелость как способность оставить потомство. Но также и психологическую зрелость, которая предполагает сохранение субъектности в отношениях, ощущение своего выбора, своей воли, реализацию своей свободы в отношениях, а значит, и ответственность личности за эти отношения, что отсутствует в аддиктивных отношениях.

Болезненная влюбленность упомянута в «Аддиктологии» Г. В. Старшенбаума как аддикция отношений, «безумная любовь» и «любовная аддикция». Такие состояния, на наш взгляд, некорректно упоминать в связи с любыми отношениями любви, как любой принимающий пищу человек – не обязательно является аддиктом. Поэтому, нецелесообразно перечислять влюбленность наряду с шопоголизмом и РПП без оговорок о ее болезненном течении.

Подводя итог, следует сказать о том, что в психологии развития на основе привязанностей также выделяют зависимость здоровую, что дополняет понимание вопроса болезненных зависимостей. Учитывая здоровые зависимости, сепарационный комплекс и нарушения привязанности в детстве может дополнить формирование унитарной теории аддикций. Дальнейшее освобождение от аддикций в данном контексте может происходить через осознанный, волевой акт формирования здорового контакта и близости как одной из ключевых психических потребностей как детей, так и взрослых. Разница в удовлетворении потребности в близости у взрослых и детей лишь в том, что ответственность за глубокий контакт ребенка лежит на взрослом, а не на ребенке. Во взрослом же состоянии ответственность за утоление любого голода, устранение любого дефицита, в том числе и потребности в контакте, лежит на самом человеке.

2. Аддиктивная личность

2.1. Биология зависимости

В четвертой части своей работы «В царстве голодных призраков» Матэ подробно разбирает биологию и химию зависимостей. Основательно ссылаясь на различные медицинские исследования, Матэ указывает, что в аддикции всегда участвуют три системы головного мозга:

1) дофаминовые контуры пооощрительно-мотивационной системы;

2) опиодный контур системы привязанности-вознаграждения;

3) регуляторные центры префронтальной коры и в частности орбитофронтальная кора (ОФК) ^{[11, c. 311]}.

«Плохая стимуляция» или нехватка «хорошей стимуляции» данных структур мозга в раннем детстве (преимущественно речь идет о первом годе жизни) приводят к тому что во взрослой жизни человек живет в состоянии постоянной подавленности и угнетенности, не справляется с собственным тревожным состоянием, а мозг не может обеспечить «химию крови», необходимую для полноценной комфортной и спокойной жизни. Участки мозга, ответственные за обработку негативных сигналов, усвоение и инсталляцию позитивных стимулов недоразвились. Матэ сравнивает этот процесс с ребенком, которого в течение нескольких лет в начале жизни держали в темноте, в результате чего его зрительный нерв недоразвился, и теперь ребенок обречен на слепоту.

Здесь же можно вспомнить феномен «диких детей», упомянутый нами в статье о коммуникативной природе средневековых мистических источников ^[9]: дети, чьи речевые центры с детства не получали достаточной стимуляции с рождения в течение нескольких лет в силу того, что дети по каким-то причинам оказались под опекой животных (дети-Маугли), вырастали уже не способными к речи и обучению.

По каким причинам три базовые структуры, участвующие в формировании зависимостей во взрослой жизни, оказываются недостаточно развиты? Многочисленные исследования Матэ показывают, что главная причина – это травмы, насилие в детстве. Под травмой автор понимает не только причинение вреда, но и отсутствие заботы, отказ в близости, отказ в удовлетворении потребности в эмоциональном контакте. Это и многочисленные случаи клинической депрессии у матерей, на которые мозг младенца зеркально отвечает депрессией, алкоголизм и наркомания у родителей.

2.2. Травма и аддикция

Исследуя тему здоровой зависимости из первой главы, мы указали, что она возможна только «в танце Альфы и зависимого», как говорит Ньюфелд. Однако, как было указано во введении, сегодня ритуалы и паттерны, оберегающие отношения, разрушены, сюда же относится и традиция альфа-родительства, где есть источник ответственности и тот, кто принимает опеку. В литературе по детской психологии редко где можно встретить информацию о важности иерархии, зависимости, эмоциональной привязанности, более важной, чем дисциплина и поведение ребенка. По-прежнему популярен бихевиористский подход. Хотя поведенческий подход в воспитании напоминает дрессировку и давно опровергнут естественнонаучными данными о созревании мозга ребенка, о его способности к самоконтролю и регуляции, отсутствующей в детстве в силу недоразвитости префронтальной коры, неокортекса.

Когда здоровая иерархия и самопрезентация взрослым себя перед ребенком как Альфы, источника власти и опеки – редкость, традиционные паттерны разрушены, родители вступают в родительство из незрелой позиции. Инфантильность, незрелость родителей располагает к зависимостям, когда нагрузка, связанная с воспитанием и заботой, выглядит как непосильная, способности к адаптации нет, становление себя как источника заботы с последующей Альфа-гордостью не происходит. А как известно, «дети не способны воспитывать других детей». Физиологическая зрелость, способность родить ребенка физически часто не связана с психической зрелостью: готовностью, решимостью, намерением стать ответом на нужды незрелого ребенка, контролировать свои импульсы, аффекты, гнев, усталость, руководствуясь ответственностью за благополучие ребенка. И в таких условиях ребенок остается один со своими нуждами. Нет того, от кого он мог бы безопасно зависеть. Ребенок растет в тревоге и депривации родительской ласки. Усугубляют проблему и тенденции к формированию мононуклеарных семей, когда бабушек-дедушек дистанцируют от внуков, ребенка растят «в одни руки» и ребенок растет в тревоге и эмоциональном голоде.

Очевидным представляется факт травматизации психики ребенка, когда речь не идет о физическом либо сексуальном насилии. Однако, когда ребенок попадает в руки незрелого родителя, не готового стать ответом на психоэмоциональные нужды ребенка, негативные последствия для развития головного мозга ребенка также могут привести к травмам. Речь идёт о тех случаях, когда психика родителей недостаточно созрела, чтобы стать пространством для безопасного вызревания другого человека. И это само по себе, как показывает д-р Матэ, достаточное условие для развития «аддиктивной личности» в будущем в ребенке. Личности, которая не в состоянии справляться с дискомфортом, болью, тревогой ответственно, без деструктивных последствий для собственной личности.

Матэ показывает связь между случаями тяжелого насилия в детстве и тяжелой наркозависимостью. Таким образом, среда влияет на формировании «зависимого мозга» существеннее, чем гены либо индивидуальные особенности.

2.3. Выбор и ответственность аддикта

В то же время, несмотря на существенную обусловленность аддиктивности средой, на наш взгляд автор недооценивает фактор выбора и свободы человека-аддикта. В своем авторском документальном фильме «Мудрость травмы», Матэ говорит своим пациентам-наркозависимым: «Вы думаете, вы выбрали наркотик? Нет, выбор был запрограммирован в вашем мозге».

Глава 17 книги автора называется «У мозга не оставалось выбора». В канадском Ванкувере Матэ работает в государственной клинике, где по государственной программе наркозависимым выдаётся аддиктин и медсестры следят за тем, чтобы пациенты их употребили.

Психотерапевт интерпретирует такой подход как «сострадательное любопытство» к личности наркозависимых, участие, интерес и милосердие к перенесенной ими боли.

С большим уважением относясь к человеколюбию автора, мы в то же время считаем, что такой подход унижает человеческое достоинство. Из него следует полная обусловленность актов выбора некими факторами – неважно, средой, генами, физиологией. А это означает отсутствие свободы, а значит, закономерную абсурдность ответственности за жизнь и каждый акт выбора. Вопрос границы свободы и выбора сложен и неоднозначен, однако современное общество, закон, концепция дееспособности и ответственности не могут сочетаться с полной обусловленностью актов выбора дееспособного человека его физиологией. В таком случае вся юридическая наука и правосудие сводилось бы к абсурду.

В данной работе, говоря об ответственности, мы подразумеваем не юридическую ответственность, необходимость предстать перед судом (действительно, разные страны подходят по-разному к вопросу регулирования обращения наркотических и психотропных средств). Под ответственностью мы понимаем философско-психологическую категорию как способность «отвечать» на вызовы жизни, руководствуясь своей свободой в некоем пространстве выбора, который как раз и осознается в момент психического созревания.

Это пространство выбора, которое человек начинает ощущать после полноценной сепарации от своего Взрослого, – и есть его психические границы. Выход из слияния с миром, с матерью как раз и означает ощущение себя актором, субъектом, хозяином своей жизни, своего пути, своей души. Потребность в Другом сохраняется, однако ответственен и уполномочен на удовлетворение этой потребности сам человек. Его ресурсов достаточно, чтобы строить контакт с Ты без потери Я. С ответственностью за счастье Я, за связь на самом Я.

Подход, в котором мы смотрим на наркозависимых либо других аддиктов как на «недолюдей», которым не повезло в детстве – является проявлением неуважения к их свободе и достоинству, к их общей правосубъектности.

Матэ проблематизирует влияние раннего детского опыта на формирование аддиктивной личности, однако, на наш взгляд, эта информация прежде всего должна быть адресована родителям, воспитателям, учителям, социальным работникам.

Для самих зависимых, напротив, важно подчеркивать их свободу, их способность выбирать, компоненту их произвольного выбора, чистого от принуждения, когда они делают шаг к аддиктину.

Именно здесь, в осознании и ощущении своей свободы, в решимости и намерении быть свободным – кроется освобождение от аддикций.

Справедливости ради отметим, что приводя текст программы 12 шагов из «Большой книги анонимных алкоголиков» в собственной интерпретации, Матэ говорит и о свободе, и об ответственности, и о готовности наносить вред себе и другим.

Однако некоторые высказывания автора в интервью и даже названия глав его книги вносят путаницу в понимании его позиции и, на наш взгляд, порой являются контрпродуктивными в лечении аддикций разной этиологии.

Также хотелось бы отдельно отметить замеченное на страницах многих трудов об аддикциях явление – попытку романтизировать некоторые виды аддикций, как стимулирующие к творчеству, способствующие возникновению энергии дерзновения, покоя и силы жить. Это наблюдается в частности в описанной Габором Матэ истории выдающегося хирурга Уильяма Стюарта Холстеда, который «занимался продуктивной работой», принимая морфин ^{[11, c. 505-506]}. На ум приходит «Морфий» Чехова, где история врача показана полностью и реалистично. Известна также судьба самого Фрейда и последствия его никотиновой зависимости. Любой аддиктин в конечном итоге ведет к разрушению личности. Любое вещество или стимуляция, которые имеет власть над человеком, в итоге разрушают его субъектность, какие бы творческие горизонты они ни раскрывали. Единственный источник энергии, творчества, восстановления целостности, сопоставимый по степени влияния с наркотическими средствами, однако не несущий потенциал разрушения, позволяющий расширять границы психики Я – это осознанная, ответственная любовь к Ты. В этой связи, в рамках государственной антинаркотической политики РФ более целесообразным представляется пропаганда трезвости вместо романтизации вызванных вследствие химических средств ИСС.

Таким образом, подводя итог, можно заключить, что нейрофизиология сегодня позволяет сформировать особенности головного мозга аддиктивной личности. Эти особенности в существенной степени формируются под воздействием раннего детского опыта. В то же время, это воздействие не означает обусловленность, а скорее предполагает «более сложные исходные условия» для реализации потенциала личности. Невозможность отрицать у дееспособного, правоспособного человека его ответственность – требует от нас признания его свободы, выбора и субъектности. В том числе его свободного выбора при формировании аддикции.

3. Аддикция и посттравматический рост

3.1. Чувство «Ты» в человеке

Рассматривая развитие аддикций как закономерный результат травматичного опыта в детстве, описывая процессы формирования зависимости как в высокой степени обусловленные, запрограммированные, мы упускаем из виду, что травма часто приводит не только к расстройствам. Травма содержит в себе потенциал роста. Осознание страдания, осознанное переживание трагедий, лишений может быть сопряжено с ощущением глубины и полноты жизни, её богатства и осмысленности.

Ньюфелд говорит о двух экзистенциальных приглашениях, которые при благоприятных условиях ребенок получает от родителей:

1) приглашение быть в жизни родителей,

2) приглашение оставаться собой.

Ребенку будто бы адресуется: «Живи! Будь со мной! Будь собой!»

Приглашение «Будь со мной!» постулирует жизнь взрослого как утробу, пространство для развития и безопасного роста ребенка, а самого взрослого как достаточную, просторную, устойчивую опору для новой жизни. Во втором приглашении «Будь собой!» происходит манифестация самостоятельной ценности, ненасилия в адрес ребенка, позволение его жизни проявлять себя так, как ей хочется, без ожиданий, давления и условий, чтоб жить. Ненасильственная, бережная забота, помогающая новой жизни расти, проявляться, без оглядки на ожидания источника заботы. Власть родителя проявляется исключительно как способ опеки.

В данном контексте травмой можно назвать любое событие, состояние, которое влияет на эти два приглашения: аннулирует их, ставит под сомнение. И ребенок вместо: «Живи, будь, цвети!» слышит тишину либо посыл «Не живи!». В этом суть травмы.

Однако невозможно представить ребенка, который бы вырос без ссадин на локтях и коленях, без травм и ушибов. Так же невозможно представить развитие психики ребенка без травм. И так же, как физическая жизнь запрограммирована на самовосстановление и укрепление после столкновении с вызовами, жизнь и психическое развитие, при столкновение с травмой не останавливаются, а потенциально могут усилиться, углубиться, получить новый объем и интенсивность.

Ньюфелд пишет: «Пиаже обнаружил, что проживание противоречивых мыслей и чувств является движущей силой умственного развития. Противоречивые сигналы – это основа для развития глубины и перспективы во многих областях роста, включая зрение, тонус мышц, сенсорную интеграцию, решение задач, развитие полушарий мозга и т.д.» ^[14].

Мы не знаем, какой степени интенсивности травма должна быть, чтобы тело и мозг «посттравматично окрепли», а когда это событие не может быть обработано и приведёт к расстройству, физическому либо психическому.

Однако, сам факт наличия такого явления, как посттравматический рост, привносит в явление травмы многогранность, неоднозначность, ресурсность. Об этом говорит и важность «слёз тщетности» для созревания личности – слёз, пролитых из-за невозможности контролировать и менять фрустрирующие обстоятельства в жизни. Через травму человек учится адаптироваться и расти в разных обстоятельствах, в том числе, и в детстве. Через конфликт укрепляется его способность к интеграции и смешиванию разнонаправленных импульсов, аффектов, эмоций, с целью получить сбалансированное устойчивое поведение.

Травма, детская либо взрослая, всегда обнаруживает экзистенциальную несамодостаточность, уязвимость человека и его жизни, его ранимость. Травма будто расщепляет личность на части, как показал травматерапевт Онно Ван дер Харт ^[16]. Фрагментарность, ощущение «рассыпания себя на части» и невозможность в дальнейшем «склеить» себя в тех же условиях толкает человека к расширению границ личности, психики, способности к интерпретации, чтобы вместить травмирующий опыт, но сохранив целостность, своё Я.

Травма будто отбирает приглашение жить и быть собой. И чтобы вновь начать слышать это приглашение, человек после травмы ищет Другого, через которого возвращается осмысленность его бытия. Другой своим сознанием, будто зеркалом, отражает человека целостным и красивым, несмотря на травму. Так человек, увидев целый образ себя в психике «Ты», вновь возвращает себе ощущение: «Я есть. Я цел. Хорошо, что я есть».

Вот человек вырос и осознал невыносимость холода и эмоциональной отстраненности матери, насилия со стороны отца. Это осознание расщепляет его психику на «жить невыносимо», «жить больно», «жить опасно». Но к этому опыту добавляется иной: опыт взаимодействия с жизнеутверждением природы, опыт осознания себя как источника радости для Других, заботы, поддержки. Травма дает импульс смыслообразованию и расширению границ психики.

Избежать травмы не выйдет. И возможно, стоит делать акцент на ресурсном потенциале травмы не менее, чем и на разрушающем. Это же будет в дальнейшем помогать в преодолении ПТСР.

Травма проживается как расщепление либо потеря фрагментов своего Я. Но после утраты, мы делаем шаг к Ты ^[3] и вновь обретаем целостность Я. Мы теряем «куски себя», чтобы найти настоящего целого себя с новым осознанием и новой глубиной: "Я – это то, что выбирает Ты". Эта нерушимая целостность обретается через отказ от себя на пути к Ты. И этот «отказ не отнимает, отказ одаривает силой бытия» ^[20].

Вновь обретенная целостность не статична, она проживается как цикл расщепления и возврата целостности вновь, в ритмической парадигме. Вот в зрелости вновь пришло событие, вызвавшее ощущение: «Жизнь тяжела, ответственность за жизнь неподъемна, невыносима».

Но если «Я – это то, что идет к Ты», то неподъемная ответственность Я сужается: «Я отвечаю не за жизнь, а за шаг к Ты. За выбор-к-Ты. Усилие-к-Ты. С открытыми глазами. К реальному Ты, а не к иллюзии в моей голове, когда вместо Ты Я продолжает быть в аутичном болоте "Я"». И это вновь место роста и осознания: место осознания своих границ, границ своей экзистенциальной ответственности, выбора и влияния. Моя ответственность – распространяется на шаг к Ты. Я делаю шаг к живому Ты. И Ты возвращает мне: "Живи!" Ты выбирает меня. Ты говорит: "Будь собой, будь со мной!". И я жив. Цел.

Нет смысла бояться травм, пытаться их избегать. Не всякая травма несет в себе посыл разрушения, аддиктивного рабства перед веществом и стимуляцией, посттравматического расстройства. Напротив, важно переосознать травму как место роста и раскрытия потенциала движения к Ты, потенциала глубокой правдивой любви, ответственности за эту любовь и осознанного решения быть ей верным. Проживание тщетности в объятиях близкого - единственный путь к зрелости.

И если в детстве ребенок зрелых родителей слышит: «Живи, будь!» по умолчанию, то в зрелости он ответственен сам войти в ту коммуникацию, где сможет адресовать "будь" Другому и услышать "будь" в ответ. Где сможет возвращать себе целостность и помогать обрести целостность Другому, выйти из фрагментарности.

Осмысленность, целостность всегда коммуникативна, динамична, надрациональна, и проявлена через Заботу-к-Ты. Когда сердце обращается к Ты, оно обретает вектор и берега. Избавляется от расщепления и застоя.

При травматических расстройствах электромагнитный импульс, переданный по нейронам в головной мозг, замыкается в амигдале и зацикливается, возвращаясь назад в тело. Негативное переживание не выполнило свою функцию, не вытолкнуло к «Ты», за границы «Я», в открытость, расширение, рост. Импульс «застрял» в Я и разрушает его целостность. С помощью различных подходов и техник психотерапевт помогает вывести импульс из миндалевидного тела в неокортекс. Новая кора обрабатывает импульс, облекает в слова.

И если эмоции возникают как «энергия трения психики о внешний мир», то самые глубокие и сильные эмоции, способные поднять самую суть человека, – возникают при «трении о сознание Другого», при столкновении с Ты, при встрече с Другим.

Так травма становится источником смыслообразования, переживания возросшей полноты жизни, ее богатства и осмысленности, которую возможно сочетать, при этом, с полномасштабными переживаниями трагедии и утраты, правдиво и без защит.

Ссылаясь на Фрейда, Эриксона, Юнга, Пиаже и их понимание внутренних противоречий и конфликта, Ньюфелд пишет ^[14]: «Мы обнаружили, что внутренний конфликт играет центральную роль в эмоциональном развитии, представляющем сегодня основной интерес для нейробиологии».

Учитывая сказанное, изображение травмы доктором Матэ как фундамента для многих аддикций, с дальнейшим освобождением от ответственности аддиктов – может быть осмыслено как неполное. Мы видим смысл в раскрытии позитивного потенциала травмы и изображения травмы как пути к полноценному созреванию личности.

Неспособность увидеть созидательный потенциал травмы мы могли бы выразить словами Ньюфелда: «Беда в том, что в современном обществе очень много взрослых, лишенных способности ко внутреннему конфликту, не умеющих смешивать чувства. Они не смогли реализовать свой внутренний потенциал» ^[14].

3.2. Путь к трезвости и свободе

Состояние трезвости и отсутствия аддикций можно попробовать выразить через метафору дерева. Если потенциал личности, его полную реализацию сравнить с цветением и плодоношением, то солнцем, к которому тянется дерево, укрепляясь на своем стволе, станет красота Ты. В психологии развития на основе привязанности, реализация потенциала человека происходит только в близости и контакте с другим человеком. Это касается не только детей, но и взрослых ^[13]. Поэтому жизненная сила, которая обеспечивает рост, несмотря на препятствия, стремление к солнцу, развитие с сохранением укоренённости в земле – это зрелая Воля-к-Ты ^[3].

Если дерево, которое тянется к солнцу, цветет и плодоносит – это метафора зрелости и реализации потенциала личности, метафора свободы от аддикций, то аддикция будет выглядеть как гниение и разложение. Превращение в почву тех молодых ростков, листьев, почек, которые не смогли вытянуться вверх и окрепнуть. Это потеря субъектности, потеря ощущения себя Актором своей жизни, ощущения выбора и ответственности за путь.

Аддикция способна лишить субъектности человека, забирая у него контроль над жизнью и лишая волевого движения к Другому, к Ты. Вместо субъектной самореализации навстречу к Другому, человек смешивается с окружающей средой: бесконтрольно позволяет наркотическим средствам поражать головной мозг, пище – поражать тело, зависимости от секса – уничтожать его потенциал физической близости с любимым человеком.

Метафоризируя феномен здоровья и аддикции, мы должны сделать оговорку: отличие человека от дерева в том, что Воля-к-Ты находится в сфере ответственности человека. Признавая за каждым дееспособность, правоспособность и субъектность, мы презюмируем, что каждый способен реализовать свою Волю-к-Ты: строить глубокий контакт, близость с Другим. Быть открытым для ответа Другого, меняться навстречу к Другому. Об этом и программа «12 шагов» – о Воле-к-Богу, Воле-к-Другому.

Связывая возникновение аддикций с травмой, важно показать иной путь после травмы – не путь расстройства, а путь роста. Этот путь столь же вероятен, что и путь болезни. Осознание широких возможностей посттравматического роста могло бы помочь жертвам насилия или детям, выросшим в эмоциональной отстраненности взрослых, более осознанно смотреть на свой выбор жизненного пути. Травма неизбежна. Высшая реализация конструктивного потенциала травмы – ее способность вытолкнуть за пределы границ психики и сознания навстречу к сознанию Другого и обрести целостность рядом с Ты. Сохраняя ответственность за пространство между Я и Ты.

Заключение

В результате работы был проанализирован феномен аддикции в рамках психологии развития на основе привязанности, разработанной Гордоном Ньюфелдом. Были предложены направления для реинтерпретации травмы с точки зрения ее способствования росту личности. Сделан акцент на выборе, свободе, ответственности аддиктивной личности за реализацию собственного потенциала как самостоятельного, способного к зрелой любви и близости человека.

Было показано, что зависимость может быть здоровой и необходимой, когда это касается зависимости ребенка от своего взрослого. И напротив, материнская депривация чаще всего формирует среду, благоприятную для дальнейшего развития болезненных зависимостей.

Аддикции в данном контексте были проанализированы как регрессия к менее адаптивным способам реагирования на вызовы внешнего мира.

В работе раскрыт путь трансформации здоровой зависимости в зрелую любовь, не имеющую признаков аддиктивного поведения. Водораздел между аддикцией и любовью в данном случае проходит через линию зрелости. Зрелость понимается как состояние психики, сложенное из трех аспектов: становления, адаптации, интеграции.

В работе была показана связь аддикции с нарушением привязанности в детстве, травмами и насилием в раннем возрасте. Обоснована важность глубокого межличностного контакта и близости с Другим в терапии любых видов аддикций и несостоятельность попыток преодолеть аддикции вне контекста глубоких здоровых привязанностей.

Была показана возможность посттравматического роста аддиктивной личности через осознанный возврат ответственности за свою жизнь к себе и решение жить в трезвости и осознанное выстраивание собственных опор. Обоснована ответственность личности за удовлетворении различных видов психологического и физического голода без разрушения себя и других.

Коммуникативное пространство между Я и Ты для аддикта способно стать для аддикта тем юнгианским vas sacrum, сакральным сосудом, в котором переплавляются боль, пустота, отчаяние, происходит углубление в травму без страха потерять Я. Аддиктивная личность через ответственность, выбор, Волю-к-Ты возвращается к Я новому, целому, зрелому, счастливому.