Французский Сенат о возможности выхода Великобритании из Европейского союза в 2015-2016 гг.

Байдаков Иван Михайлович ORCID: 0000-0003-0651-3029 Научный сотрудник, Лаборатория актуальной истории ИОН РАНХиГС, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации 119571, Россия, г. Москва, ул. Проспект Вернадского, 82 Baidakov Ivan Mikhailovich Research Fellow, Laboratory of Contemporary History of the Institute of Social Sciences of the Russian Presidential academy of National Economy and Public administration 82 Prospekt Vernadskogo str., Moscow, 119571, Russia Baydakovivan2612@gmail.com

Наумова Наталья Николаевна кандидат исторических наук доцент кафедры Новой и Новейшей истории стран Европы и Америки, Исторический факультет Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова 119192, Россия, г. Москва, ул. Ломоносовский Проспект,, 27к4 Naumova Natal'ya Nikolaevna PhD in History Associate Professor, Department of Modern and Contemporary History, M. V. Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, Moscow, Lomonosovsky Prospekt str.,, 27k4 naumovafrance@yandex.ru

В середине 10-х гг. вопрос о сохранении членства Великобритании в общеевропейском доме стал предметом оживленной политической полемики во Франции. Но не столько в стенах Национального собрания, где дискуссии по нему не носили системного характера, сколько среди членов Сената, выступавшего в качестве рупора «парламентской демократии» Пятой республики.

На сентябрьских выборах в Сенат 2014 г. – на второй год президентства социалиста Франсуа Олланда (2012-2017) – победили правоцентристы, основными представителями которых были члены Союза за народное движение (в мае 2015 г. он был преобразован в политическое объединение «Республиканцы») и Союза демократов и независимых (образован как партия в сентябре 2012 г. на базе одноименной парламентской группы). Вместе они получили в Сенате 190 мест из 348. Правящая президентская Социалистическая партия со своими союзниками имела 156 мест; два места впервые достались крайне правому объединению Национальный фронт. 1 октября 2014 г. председателем Сената был избран «республиканец» консервативных взглядов Ж. Ларше, ранее – в 2008-2011-х гг. – уже занимавший эту должность.

Именно в Сенате готовились и обсуждались ^{[20, 35]} три информационно-аналитические доклада, составленные Комитетом по европейским делам (16 апреля 2015 ^[27] и 28 января 2016 ^[34]) и Комитетом по финансам (1 июня 2016 ^[29]). Эти документы сыграли важную роль в формировании французского общественного мнения о целесообразности и перспективах британского членства в ЕС.

Следует отметить, что президент Олланд последовательно придерживался твердой линии на углубление европейской интеграции вплоть до федерализации, выделяя особую ответственность Франции в вопросах евростроительства и требуя проведения европейских реформ большей социальной направленности ^[23]. Он был убежден, что между участниками ЕС существует лишь «несогласованность» в деталях дальнейшего интеграционного движения и предполагал возможный «политический торг» Великобритании о своем «особом режиме». По его словам, «Франция желает, чтобы Великобритания осталась в ЕС. Мы думаем, что это в интересах Европы и Великобритании — оставаться вместе, но желание [британского – авт.] народа нужно уважать» [Цит. по: 14].

Французские СМИ в первой половине 10-х гг. редко публиковали специальные аналитические статьи о «неспокойном» членстве Великобритании в ЕС, хотя отмечали особые позиции британских политиков, нарастание в стране евроскептицизма и зачастую резкие, в связи с этими обстоятельствами, оценки европейских лидеров британских предложений реформировать основы Евростроительства.

* * *

Публично объявленный первым коалиционным правительством консерватора Дэвида Кэмерона (2010-2015) поворот Великобритании к решительному изменению ее положения в Евросоюзе в начале 2013 г. явился логичным продолжением предыдущих требований британского руководства в духе сохранения и расширения прав страны на национальную идентичность.

Еще в речи в Брюгге 28 сентября 1988 г. премьер-министр М. Тэтчер открыто продемонстрировала неприятие политики, согласованно проводимой президентом Франции Ф. Миттераном, канцлером Германии Г. Колем и президентом Еврокомиссии Ж. Делором с целью углубления евроинтеграции: англичане «не для того согласились убрать свои национальные границы, чтобы увидеть создание этих же границ на европейском уровне, при том, что европейское супергосударство командует из Брюсселя» ^[36]. (Тэтчер, безусловно, никоем образом не имела в виду административные границы государства. Она говорила в широком переносном смысле о цивилизационных границах, а в узком – об экономических границах.)

В годы мирового финансово-экономического кризиса середины 70-х – начала 80-х гг. британское руководство боролось за сокращение взносов страны в бюджет Сообщества и пересмотр сельскохозяйственных цен, из-за которых страна несла большие финансовые убытки (т.к. британское сельское хозяйство более, чем у континентальных стран, было зависимо от государственных дотаций, сокращения которых требовал ЕС) [См. подр.: 7, с. 289].

Великобритания с 1978 г. активно противодействовала проекту создания Европейской валютной системы, а затем и европейской валюты. В сентябре 1992 г. кабинет консерватора Дж. Мейджора в момент падения фунта стерлингов вывел страну из Европейского механизма валютных курсов, лежавшего в основе создания евро. Когда же в конце XX в. Экономический и валютный союз начал функционировать, правительство Т. Блэра наотрез отказалось включать страну в еврозону, не согласившись с передачей новой части своего суверенитета наднациональным структурам.

Британские политики успешно противодействовали в ходе подписания Маастрихтского договора 1992 г. давлению франко-германского тандема по принятию единой европейской социальной политики и противились формированию общего чувства гражданской принадлежности к ЕС. В итоге участники диалога оставили вопрос о конечной цели Евросоюза фактически неурегулированным, несмотря на уступку Франции и ФРГ сторонникам конфедеративной модели объединения (Великобритании, Дании, Ирландии и Португалии): формулировка «союз с тенденцией к федерации», содержавшаяся в первоначальном проекте, была заменена на более аморфное выражение «все более тесный союз европейских народов» ^{[10, с. 89]}.

В октябре 1994 г. премьер-министр Дж. Мейджор, выступая в Лейдене [См.: 30], выдвинул британскую концепцию интеграции Европы (вскоре получившую название «à la carte» – «предпочти и выбери»), основанную на свободе государств в избрании сфер и скорости интеграции, а также возможности выборочного соблюдения требований руководящих, чаще всего наднациональных, организаций Евросоюза.

На саммите Европейского совета в Ницце (2000) британцы не допустили создания на базе структур ЕС «европейского ярда безопасности», сведя на нет намерения президента Жака Ширака создать «Европу-державу» («Europe-puissance»).

Наконец, в декабре 2011 г. британская сторона наложила вето на договор, регулирующий общеевропейские финансовые правила на основе наднациональных органов банковского регулирования и контроля, т.к. это потенциально угрожало интересам лондонского Сити как мирового финансового центра, замкнувшего на себя значительные объемы финансовых сделок в ЕС. («На Лондон – писало Агентство Bloomberg, – приходится около 86% валютных свопов, деноминированных в евро… почти половина ежедневных валютных торгов в евро и около 75% оборота производных процентных ставок, выраженных в евро» [См.: 28]).

При Кэмероне наблюдался фактический возврат к приоритетам внешней политики, сформулированным еще У. Черчиллем вскоре после окончания Второй мировой войны (1948) [См. подр.: 3], который говорил о том, что Великобритания должна активно использовать свое уникальное положение «единственной страны, играющей важную роль в каждой из трех орбит» [Цит. по: 22] – атлантической (все ведущие англо-саксонские государства), Содружества наций (взаимоотношения с бывшими колониями) и европейской. На европейском треке выдающийся британский политик прошлого отводил своей стране роль «друга и покровителя» будущего европейского объединения, объясняя это тем, что существуют, конечно, «общие интересы, но мы не хотим растворяться в [Европе – авт.] и потерять свое лицо» ^[19]. Следует отметить, что эта концепция, определяющая цели продвижения британских интересов во всех регионах мира для обеспечения всеобъемлющего влияния, была официально представлена правительством консерваторов под названием «Глобальная Британия» лишь в ноябре 2017 г. [См.: 25].

Как и его далекий предшественник, Кэмерон, будучи (по его собственному определению) «практичным и разумным» евроскептиком ^[26], стремился укрепить британские позиции в новом глобализированном мире и заставить услышать в европейском многоголосье мнение британской стороны, не согласной с дальнейшей федерализацией Евросоюза и с созданием в будущем Еврогосударства, где растворятся нации. Премьер-министр был нацелен на сохранение особого статуса Великобритании в ЕС и построение Евросоюза на базисе, гарантировавшем недопущение его «скольжения» в наднациональную общность. По мнению отечественного политолога С.А. Шеина, с конца 2011 г. в действиях британского руководства «наблюдалось возвращение “торийского евроскептицизма” в его агрессивной форме» ^[15].

Точкой отсчета публично объявленного Великобританией поворота к подобной постановке вопроса стала «Европейская речь» Кэмерона 23 января 2013 г. [Текст речи см.: 21]. В ней излагались британское понимание «основных вызовов», стоящих перед ЕС, и «видение нового Евросоюза XXI в. … для всего ЕС, а не только для Британии», базирующееся на новом основополагающем Договоре. Эти предложения – в случае отказа от них – Кэмерон подкрепил угрозой проведения общенационального референдума о членстве Великобритании в ЕС, предупредив европейцев: «Если мы оставим Евросоюз, то это станет билетом в один конец».

Новые принципы построения ЕС, по мнению Великобритании, сводились к следующему: в основе Сообщества «должен быть Общий рынок», а не политическая структура; вторым принципом функционального обновления ЕС явилось требование придания ему гибкости – превращения ЕС в «структуру, которая может вместить многообразие ее членов ... чей основной предпосылкой является Общий рынок, а не единая валюта»; третьим принципом функционирования было названо равновесие наднациональной и национальных властей, имея ввиду, что вмешательство Брюсселя возможно лишь в те вопросы, которые не могут быть решены на национальном уровне. (Несколько позже – 11 июня 2015 г. – посол Великобритании в Париже П. Рикеттс сформулировал это следующим образом: «Национальное, где возможно, европейское, где необходимо» [См.: 20]). Четвертый принцип основывался на повышении роли национальных парламентов: «единый европейский демос не существует» и потому «именно национальные парламенты есть и будут оставаться истинным источником реальной демократической легитимности и подотчетности в ЕС». Пятым принципом Кэмерон назвал «справедливость» – общеевропейские программы поддержки евро должны устанавливаться не на уровне еврозоны, а Общего рынка, участие в котором «и способность устанавливать правила в нем являются главной причиной членства» Великобритании в ЕС ^[21].

Выводы и требования программной речи премьер-министра были детально обоснованы в подготовленном в 2012-2014-х гг. по поручению британского правительстваАналитическом исследовании ^[33], которое Кэмерон обозначил как «обзор баланса компетенций, предназначенный дать информированный и объективный анализ» ^[21] взаимоотношений Великобритании с Евросоюзом. Над документом в течение трех лет работали британские министерства, парламент, исследовательские институты и эксперты, написавшие 32 доклада и обосновавшие необходимость кардинальных реформ ЕС, «не упустив [по мнению французских сенаторов – авт.] из виду ни одной компетенции … Евросоюза» ^[27].

Окончательный вариант исследования в начале 2015 г. был направлен по дипломатическим каналам всем государствам-членам Евросоюза. Во время его обсуждения в Сенате Франции было указано на отсутствие официальной реакции континентальных стран ЕС, т.к. они «не желают сообщать о своей позиции до каких-либо переговоров», однако отмечено, что документ «не остался незамеченным в канцеляриях» ^[27].

Именно необходимость выработки французской позиции по положениям поступившего британского документа явилась причиной начавшихся обсуждений по вопросу возможного Брексита в Сенате. Комитет Сената по европейским делам создал группу под руководством заместителя председателя Комитета Ф. Келлер (независимый сенатор) для подготовки соответствующего доклада. Группа рассмотрела само британское исследование, проанализировала «Европейскую речь» Д. Кэмерона и более раннее выступление М. Тэтчер в колледже в Брюгге. Ею были проведены встречи с 20-ю представителями политических, общественных и экспертных кругов Великобритании. Выводы работы группы обсуждались Сенатом 16 апреля 2015 г. [Обсуждение доклада см.: 27].

В докладе сенатского Комитета перечислялись основные аспекты, вызвавшие британскую критику современного состояния дел в ЕС.

В первую очередь констатировалось утверждение британцев об «отсутствии прозрачности и демократического контроля» над процессом принятия решений в ЕС, о несоблюдении принципов субсидиарности и пропорциональности, чему «недостаточно препятствуют другие [европейские – авт.] страны». Великобритания считала необходимым «усилить роль национальных парламентов … на всех этапах процесса принятия решения … поддерживая идею красной карточки, то есть права вето для них», а также высказывалась за принцип «лучшего и меньшего количества [общеевропейского – авт.] законодательства».

Второй значимой проблемой в британском документе сенаторы увидели «дискриминацию между членами и нечленами еврозоны из-за продолжающейся интеграции, которая отдает приоритет решениям, принимаемым еврозоной», вследствие чего разработка на уровне ЕС «механизмов координации экономической политики выходит за рамки компетенции Евросоюза и затрагивает сугубо национальные компетенции».

Сенаторы обратили внимание и на поднятые британцами в вопросе налогообложения требования четкого разделения компетенций государств-членов и ЕС. По мнению британских аналитиков, Евросоюз мог вмешиваться лишь в области, непосредственно и исключительно регулирующие внутриевропейский рынок. Особо подчеркивалась британская «враждебность возможности введения налога на финансовые операции», напрямую затрагивавшего интересы лондонского Сити. (Еще на саммите ЕС в декабре 2011 г. французский президент Н. Саркози отметил: «у Кэмерона навязчивая идея: защитить лондонский Сити, оставить за ним звание офшорного центра» [См.: 11]).

В сенатском докладе подчеркивалось британское недовольство европейским бюджетом, который «непропорционален», и общеевропейской сельскохозяйственной политикой, «слишком дорогостоящей, неадекватной и слишком забюрократизированной … цели которой расплывчаты».

Сенаторы отмечали доминирующее в британском обществе негативное отношение к «плачевному» состоянию миграционной проблемы. В качестве его важнейшей причины было названо стремление британцев противостоять «атмосфере колонизации», которую активно насаждают иммигранты, создавая «свои цивилизационные анклавы в местах заселения». («Характерно, что, выступая против мигрантов, – писал отечественный исследователь Н.Ю. Кавешников, – британцы (и политики, и простые люди) не делают большого различия между гражданами других стран ЕС и приезжими из стран Азии или Африки» ^{[6, с. 24]}).

Также в британском документе, и это зафиксировали французские сенаторы, указывался ряд проблем, требующих дальнейшего изучения для понимания, нужны ли реформы ЕС по этим направлениям (социальное обеспечение и занятость, свободное движение финансовых услуг, рыболовство).

По мнению французских парламентариев, сферой, более-менее удовлетворяющей Великобританию, оказалась общеевропейская внешняя политика. При этом подчеркивалась убежденность британцев, что существующий в ЕС принцип единогласия формирует «сложность определения четкой стратегии [внешнеполитического курса – авт.], отсутствие лидерства, медленное принятие решений», причем «в данной области ничего не представляется возможным [изменить – авт.], пока Великобритания, Франция и Германия не договорятся». У Великобритании возникли сомнения в совместимости принципов единогласия и реализации своих суверенных прав в вопросах безопасности и обороны при «неэффективности европейской внешней политики». Вследствие этого британцы задавались вопросом о возможности «взять на себя инициативу в европейской обороне».

В исследовании подчеркивалось, что европейское строительство для Великобритании – это «экономический проект: общий внутриевропейский рынок ... но не политический, а тем более не геополитический проект».

Однако, утверждалось в сенатском докладе, хотя Великобритания и «опасается [федерализации – авт.] Европы ... а среди британцев существует общий и устоявшийся евроскептицизм … на данный момент аспекты антиевропейских настроений не являются решающей угрозой… Пока [британское – авт.] общественное мнение остается уверенным в способности страны отстаивать свои национальные интересы и традиции, референдум о сохранении Великобритании в ЕС не представляет опасности».

Главный вывод доклада, который лег в основу первоначальной французской позиции по проблеме выхода Великобритании из ЕС, сводился к тому что «Брексит – много шума из ничего», который был оговорен важным дополнением, оказавшимся, в определенной степени, пророческим: «Если консерваторы победят [на предстоящих майских 2015 г. выборах – авт.], нам придется готовиться к референдуму о сохранении Великобритании в Европе; но мы должны перестать говорить об этом как о русской рулетке, если только мы не заметим … что Кэмерон регулярно добавляет еще одну пулю в ствол» ^[27].

* * *

Убедительная победа на британских выборах в мае 2015 г. Консервативной партии дала возможность Кэмерону сформировать правительство большинства. Ведущие французские СМИ отмечали, что победа консерваторов позволит им «без перехода перейти от предвыборной кампании к подготовке референдума и занять [темой Брексита – авт.] большую часть общественных дебатов и энергии политических лидеров» ^[18].

Обсуждая итоги британских выборов, Комитет по европейским делам французского Сената 7 июня заслушал своего председателя – члена руководства «Республиканцев» Ж. Бизе [Речь Ж. Бизе в Сенате 7 июня 2015 г. см.: 20]. Говоря, в том числе, о возможном референдуме по Бреситу, Бизе утверждал, что «65% британцев не желают покидать Евросоюз... Но референдум – это политический инструмент ... который очень чувствителен к общей среде, особенно потому, что избиратели часто отвечают не на прямо заданный вопрос, а исходя из их оценки правительства, задающего его». Вследствие этого, по прогнозу сенатора, правительство Кэмерона сосредоточится после переизбрания не столько на «европейском досье», сколько на реализации внутренней социально-экономической программы, что, в свою очередь, обеспечит поддержку населения в вопросе Брексита того мнения, которое будет фактически продвигать консервативный кабинет, а значит, создаст определенные риски «двойной игры» со стороны британского руководства.

Направленное Д. Кэмероном 10 ноября 2015 г. председателю Европейского совета Д. Туску официальное письмо с требованиями реформировать ЕС ^[17] вновь привлекло внимание сенаторов к проблеме Брексита. В письме премьер-министра излагались наиболее значимые положения, ранее представленные в «Европейской речи»: гарантии недискриминации стран-нечленов еврозоны, включая добровольность участия в общеевропейском регулировании финансовой сферы; приоритетность принципов построения ЕС как Общего рынка; неприятие попыток втянуть Великобританию в «еще более тесный [политический – авт.] союз»; необходимость повышения роли национальных парламентов с предоставлением им права блокировать нежелательные инициативы Европарламента. Также в нем были озвучены требования, связанные с разразившимся весной-осенью 2015 г. в Европе миграционным кризисом (о «миграционном цунами» 2015 г., вылившемся в «миграционный кризис ЕС», см.: ^[16], газеты Le Monde и Le Figaro за 21-25 сентября 2015 г.), который дестабилизировал политический ландшафт в странах ЕС: ограничить свободу передвижения мигрантов и получения ими социальных пособий в целях предотвращения их перемещений из «бедных» стран в «богатые» и «компроментации» британской идентичности. (Как отмечалось в докладе французского Сената от 16 апреля 2016 г., «54% населения Великобритании … чувствует себя неловко перед жестоким и быстрым явлением [миграционного кризиса – авт.] ... которое ставит под сомнение его [британскую – авт.] идентичность». См.: 27). По всему комплексу вопросов Кэмерон предлагал выработать соответствующее «соглашение, которое будет обязательным и – при необходимости – закрепленным в учредительных договорах ЕС».

Письмо премьер-министра руководству Евросоюза встретило неоднозначную реакцию британского общества. По словам отечественного англоведа Е.В. Ананьевой, им остались «недовольны и сторонники ЕС (завышенные требования), и его противники (слишком малы)» ^{[1, с. 99]}.

Заместитель председателя Комитета по европейским делам французского Сената Ф. Келлер в преддверии заседания Европейского совета 17-18 декабря, на котором должны были обсуждаться инициативы Великобритании, представила 3 декабря 2015 г. сенатскому Комитету по европейским делам справку [Справку Ф. Келлер см.: 20]. В документе подчеркивалось, что политикам следует принять во внимание возможность двойной игры Кэмерона, когда тот «окажется на опасной грани: …если напряжение [в Консервативной партии – авт..] станет слишком высоким, возникнет существенный вопрос [что предпочтительнее для него – авт.]: победить ли на референдуме [в пользу членства в ЕС – авт.] или сохранить единство партии, если эти два условия будут несовместимы?» Келлер также писала, что, «опасаясь распространения “заразы” [инициации выхода из ЕС других стран – авт.], Брюссель сочтет оформление особого статуса Великобритании меньшим злом».

Во время последующих дебатов по справке Ф. Келлер в сенатском комитете (15 декабря 2015) отмечалось (например, в речи сенатора-экологиста А. Гаттолину), что «стратегия британского премьер-министра более чем опасна… В Лондоне он не борется с антиевропейскими устремлениями своего общественного мнения, а предпочитает выдвигать новые требования [ЕС – авт.] ... что является неприемлемым шантажом» ^[20].

В день начала саммита Европейского совета 17 декабря 2015 г., рассмотревшего предложения Кэмерона, британский парламент принял Акт о проведении референдума по вопросу членства страны в ЕС. Вряд ли совпадение событий было случайным.

На саммите ЕС достичь полного компромисса между британской позицией и взглядами континентальных стран-членов не получилось, и главные дискуссии по предложенным инициативам были перенесены на февральский 2016 г. саммит Евросоюза.

В преддверии будущего саммита французский Сенат 28 января 2016 г. обсудил второй информационно-аналитический доклад заместителя председателя Комитета по европейским делам Ф. Келлер «Великобритания и Евросоюз: что ответить на британские требования?» ^[34]. В нем рассматривались британские оценки состояния взаимоотношений страны с ЕС и проанализированы позиции основных британских внутриполитических сил по проблеме Брексита. При подготовке доклада делегация Сената посетила Лондон.

Как указывалось в докладе, британцам была свойственна «фундаментальная уверенность, что Великобритания, внутри или вне Евросоюза, всегда останется Великобританией… Любая попытка использовать создание Общего рынка для продвижения политического строительства федеративной Европы осуждается ими как маневр, которому они отказываются подчиняться… ЕС перестал быть легитимным в глазах значительной части британского общественного мнения, которое хочет, чтобы государства-члены восстановили большую часть своего суверенитета и чтобы действия Брюсселя находились под эффективным контролем… [Налицо – авт.] бессилие Европы перед миграционным кризисом… После [финансово-экономического кризиса – авт.] 2008 г. Евросоюз озабочен только спасением единой валюты… Для Лондона создание единой валюты является иллюстрацией стремления Брюсселя идти форсированным маршем к федерализму», при том, что Великобританию вполне устраивает выгодная для нее ситуация, когда «без принятия ею единой валюты … на ее территории находится финансовый капитал ЕС и [проводится – авт.] большинство операций, связанных с евро». (Несколько ранее 9 декабря 2015 г. Ф. Келлер отмечала, что «Великобритания обеспокоена угрозами интересам лондонского Сити – государства в глобализированном государстве… [который, по ее мнению, – авт.] должен оставаться финансовым центром Европы» ^[20].)

В подобной атмосфере конфликта интересов и неопределенности, с тревогой отмечали французские сенаторы, Лондон счел «совершенно законным предоставить слово избирателям», и излишний «оптимизм в отношении положительного исхода референдума [т.е. безусловной поддержки большинства британцев участия Великобритании в ЕС – авт.] в настоящий момент уже не уместен». Однако, как писалось в докладе, «ставки [на Брексит – авт.] не так уж велики», а посему «британские требования … не должны вести к тому, чтобы ставить под сомнение основополагающие принципы европейского строительства» ^[34].

В преддверии февральского саммита Евросоюза (17 февраля 2015), который был посвящен исключительно обсуждению британских предложений и поиску компромисса, сенатор П. Шиллингер из группы социалистов, характеризуя позицию англичан, подчеркнула, что «внесенные [в письме Кэмерона Туску – авт.] предложения не содержат каких-либо обязательств [в отношении ЕС – авт.] со стороны Великобритании», а компромисс с ней «чреват ослаблением европейского проекта» ^[35].

* * *

19-20 февраля 2016 г. в Брюсселе на саммите ЕС состоялось многочасовая полемика по поиску возможных договоренностей с Великобританией. В день его открытия, чтобы подчеркнуть серьезность и неизменность британской позиции, Кэмерон объявил дату будущего референдума по членству страны в ЕС – 23 июня 2016 г. И хотя это повергло многих европейских политиков в шок, перед началом встречи континентальные лидеры заявили, что никакие обстоятельства «не могут помешать Европе двигаться вперед» ^[32] и на саммите будут обсуждаться не интеграционные основы Евросоюза, а возможные особые условия участия в нем Великобритании.

Несмотря на достигнутые на саммите договоренности [См. подр.: 2] – Кэмерон получил от европейцев заверения, что «Соединенное Королевство никогда не будет частью сверхдержавы Евросоюза, страна никогда не перейдет на евро, не будет участвовать в тех инициативах ЕС», в которых не заинтересована Великобритания ^[24], – принятые решения не соответствовали британским требованиям кардинальных реформ самого Евросоюза (а не особого положения для своей страны), обозначив для британцев лишь «красные линии», через которые континентальная Европа не готова переходить. С другой стороны, они породили у континентальных лидеров совершенно ошибочную уверенность, что Великобритания, говоря о «серьезной реформе Сообщества», лишь создает «пространство для торга» с целью получения новых бонусов своего статуса в ЕС. (От британцев Кэмерон снял требования заключения нового основополагающего Договора Евросоюза, формально согласившись лишь на особые условия нахождения в ЕС для своей страны, но, естественно, не отменив решений по проведению в Великобритании референдума о членстве в ЕС [См.: 9]).

И хотя европейские СМИ подчеркивали, что «решение саммита по британскому вопросу не следует принимать всерьез и что оно не предусматривает никакого изменения основополагающего договора» ^[8], во французском Сенате звучали уже менее оптимистичные оценки: сенатор – член партии «Республиканцы» Р. Данези 31 марта 2015 г. утверждал, что достигнутый на февральском саммите компромисс «пресекает в зародыше любые амбиции политической, федеративной Европы. По сути, ЕС превратится в обширную либеральную экономическую организацию, в которой будут процветать конкуренция между работниками, экономиками и государствами», что позволит «Великобритании у всех на глазах стать налоговой гаванью с ее 17% ставкой корпоративного налога» ^[20].

Решения саммита, по сути, означали провал британских требований кардинального реформирования ЕС, гарантирующего, как добивался Д. Кэмерон, предотвращение дальнейшей федерализации Евросоюза «для всего ЕС, а не только для Британии» ^[21]. По словам отечественного англоведа Н.К. Капитоновой, «в [британских – авт.] СМИ достигнутые премьером договоренности сравнили с приобретением билета на “Титаник”, уже после того, как он столкнулся с айсбергом, действия Кэмерона – с политикой умиротворения агрессора, проводимой Чемберленом и Болдуином, а заверения со стороны Брюсселя — с обещаниями Гитлера» ^[8]. После февральского саммита 2016 г. у Великобритании исчезли все мотивационные причины для дальнейшего продвижения в сторону европейского единства, и британское правительство продолжило подготовку к проведению референдума. А в конце февраля оно опубликовало формулировку вопроса, выносимого на референдум: «Должно ли Соединенное Королевство остаться членом Европейского союза?»

Положение Кэмерона как лидера тори оказалось весьма сложным. В партии наметился серьезный и весьма опасный раскол по дилемме: поддержать выход Великобритании из ЕС или пребывание в нем на особых условиях, и подобная неопределенность позиции грозила консерваторам потерей части министерских постов, правительственным кризисом с последующим переходом в оппозицию. Статус антибрекситера, публично озвучиваемый Кэмероном, был для него предпочтителен, т.к. позволял решать внутри страны, как минимум, и две другие задачи: не дать возможности иным политикам занять место лидера противников Брексита (в докладе французского Сената от 26 января 2016 г. среди британских политиков-антибрекситеров выделялся Алан Джонсон, которому «лейбористы могут доверить кампанию за ЕС» [См.: 34]) и сохранить возможность политического маневра с однозначно поддерживавшими членство в ЕС Шотландией и Северной Ирландией [См. подр.: 12].

Во внешнеполитической сфере для Кэмерона декларируемый им еврооптимизм также казался наиболее выигрышным в диалоге с континентальными партнерами, т.к. последние были заинтересованы в сохранении членства Великобритании в ЕС, а, как известно, в дискуссиях положение сторонника и союзника всегда дает больше переговорных возможностей. По мнению отечественного политолога и англоведа Ал.А. Громыко, Кэмерон, на самом деле оставаясь «на позициях евроскептицизма, но не твердолобого и местечкового, а сознательного … играл двойную игру» ^{[4, с. 6-7]}.

Еще 20 февраля 2016 г. премьер-министр на заседании правительства отменил принцип «государственной солидарности», предоставив таким образом возможность министрам открыто высказывать свое мнение по вопросу членства страны в ЕС. Это и призыв Кэмерона к депутатам-консерваторам «голосовать сердцем», т.е. не связывать свой голос с официальной позицией лидера партии, нельзя интерпретировать иначе, как фактическое содействие премьер-министра сторонникам Брексита.

Однако, в ходе мартовских дебатов французские сенаторы, обсуждая информацию Ф. Келлер о состоянии «европейского проекта» (31 марта 2015), исходили, в основном, из «искреннего убеждения необходимости поддержки Кэмерона в борьбе против Брексита» ^[20].

15 апреля 2016 г. в Великобритании в рамках борьбы за голоса избирателей по вопросу выхода страны из ЕС, вынесенному на референдум 23 июня, начались оживленные агитационные кампании евроскептиков и еврооптимистов, задействовавших все СМИ. По свидетельству посла Франции в Лондоне С. Берман (27 января 2016), общее финансирование агитации и пропаганды в поддержку Брексита существенно превосходило расходы на продвижение идей еврооптимистов ^[31], а большинство английских СМИ, используя аргументацию евроскептиков, действовало против членства страны в ЕС. (Схожее мнение высказывает и Н.К. Капитонова: «Не столько сам миграционный кризис, сколько его представление сторонниками Брексита в агитработе» воздействовало на британских избирателей голосовать на референдуме в пользу выхода страны из ЕС [Цит. по: 13]). По справедливому замечанию отечественного политолога А.В. Жидкова, «без влияния медийного конгломерата Великобритании Брексит вряд ли бы состоялся» ^[5].

Необходимость реформирования ЕС, но в сторону дальнейшего углубления интеграции, не вызывала сомнения у подавляющего большинства французских парламентариев, что стало основной темой совместного заседания 17 мая Комитета Сената по европейским делам и аналогичного Комитета Национального собрания с приглашением французских членов Европейского парламента [Выступления парламентариев на заседании 17 мая см.: 31]. В ходе дискуссии депутат-социалист К. Кареш отметил, что Евросоюз приблизился к переломному моменту, и проблема Брексита лишь «подчеркнула недостатки, связанные с незавершенностью интеграционного процесса». Депутат Европарламента социалист Г. Балас и руководители комитетов Ж. Бизе (партия «Республиканцы») и Д. Аурои (депутат-экологист) не сомневались, что независимо от итогов британского референдума «Евросоюз должен быть реформирован. Это может происходить в рамках еврозоны – единственного существующего наднационального инструмента», предоставляющего шанс «возрождения европейских настроений среди наших сограждан».

Следует отметить, что сенаторы-члены Национального фронта Марсель-Стефан Равье и Давид Рашлин в обсуждениях вопросов, связанных с Брекситом, до момента объявления итогов британского референдума активного участия не принимали.

По мере приближения даты референдума французские сенаторы, исходя из имеющихся данных о возрастании евроскептицизма в британском обществе, стали всерьез рассматривать перспективу Брексита и задумываться о его последствиях для государств-членов Евросоюза. 1 июня 2016 г. они заслушали информационно-аналитический доклад заместителя председателя Финансового комитета Сената, члена руководства партии «Республиканцы» А. де Монгольфера «Брексит: экономические и бюджетные последствия?» ^[29]. В нем содержался углубленный анализ различных вариантов экономических взаимоотношений Великобритании и ЕС после возможного Брексита.

По убеждению А. де Монгольфера, «британский референдум, каким бы ни был его исход, поставит под сомнение стабильное развитие европейского строительства. На основе только экономического проекта невозможно бороться с незаинтересованностью, даже с растущим разочарованием в ЕС. Чтобы восстановить связь со своими гражданами, Евросоюзу потребуется полностью осознать проблемы, присущие внутренней безопасности, внешней защите и даже иммиграции. Последствия выхода Великобритании из ЕС будут в целом неблагоприятными как для ее экономики, так и для других европейских государств… Что касается Франции, то уровень ВВП на душу населения [в этом случае – авт.] снизится на 0,06-0,27%». Выход Великобритании из ЕС повлечет за собой «значительные бюджетные расходы для других государств-членов. Например, Франция столкнется с увеличением своего взноса в бюджет ЕС» на 1,2 млрд евро (+ 5,6%). Однако, подвел итог докладчик, произойдет «Брексит или нет, [Франции – авт.] не грозит катастрофа».

21 июня – за два дня до британского референдума – сенаторы, резюмируя все предыдущие слушания по проблеме Брексита, достаточно оптимистично смотрели на будущее Евросоюза. Выражая общее мнение, правый центрист, член партии Союз демократов и независимых И. Поццо ди Борго отметил, что «не имеет значения, выберут британцы выход из Евросоюза или нет… Главное, чтобы члены [ЕС – авт.] были полны энтузиазма в отношении реализации существующего общего политического и экономического проекта интегрированной и более федералистской Европы» ^[35]. Еврооптимизм подавляющего большинства французских сенаторов, во всяком случае, на официальном уровне, не вызывал сомнения.

* * *

Проведенное исследование показало, что в годы первого премьерства Д. Кэмерона (2010-2015), когда он поставил вопрос о необходимости реформирования Евросоюза для предотвращения его дальнейшей политической федерализации и укрепления национальных начал в политике Великобритании, французская политическая элита увидела в британских инициативах лишь способ получения дополнительных бонусов, желание сохранить и расширить особые привилегии страны в ЕС и, возможно, стремление британских политиков накануне парламентских выборов 2015 г. привлечь на свою сторону евроскептически настроенный электорат. На начальном этапе французские политики не оценили опасности вынесения Великобританией проблемы своего участия в ЕС на общенациональный референдум.

Но, по мере нарастания в Евросоюзе кризисных явлений, а в Великобритании евроскептицизма, расширения раскола британских элит, включая находящуюся у власти Консервативную партию, и демонстрации вновь избранным в 2015 г. премьер-министром Кэмероном желания услышать «глас народа» по проблеме членства страны в интеграционном строительстве, нацеленном на создание Еврогосударства, настроения французских парламентариев изменились. Теперь они отражали настороженность и опасения, прежде всего экономического характера, связанные с возможным Брекситом. Однако, даже накануне британского референдума 23 июня 2016 г. во французских политических кругах преобладало убеждение в приверженности большинства британцев общеевропейскому интеграционному проекту, а в случае гипотетической победы евроскептиков – в сплоченности рядов государств ЕС на пути дальнейшей федерализации (может быть, из-за Брексита еще более быстрой) единой Европы.