Криминогенная роль «частной протекции» как коррупциогенного фактора в судебном акте в свете деятельности современных «мафиозных» образований в России

Новицкая Надежда Павловна ООО "Компания "К" 198184, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Канонерский Остров, 1 Novitskaya Nadezhda Pavlovna Lawyer at "Company "C" LLC 198184, Russia, g. Saint Petersburg, ul. Kanonerskii Ostrov n.novitzckaya@yandex.ru Другие публикации этого автора

«Торжественно клянусь честно и добросовестно

исполнять свои обязанности, осуществлять

правосудие, подчиняясь только закону, быть

беспристрастным и справедливым…» (Закон

РФ от 26.06.1992 N 3132-1 «О статусе судей в

Российской Федерации», статья 8)

Настоящее исследование проводится с позиции когнитивного подхода к системе государственного управления и государственной службы, когнитивной аналитики, описанной А. М. Старостиным ^[1], так как формирование выводов и принятие решений происходит в «условиях сложной неопределенности и высоких рисков», «сложнорефлексивного взаимодействия», которые выделены автором как «кейсовые ситуации», в которых «решаются указанные выше основные функции управленческой когнитивной аналитики». Автором была построена когнитивная модель исследуемых ситуаций в системе российского правосудия («суть когнитивного моделирования состоит в том, чтобы сложнейшие проблемы и тенденции развития системы отразить в упрощенном виде в модели» - А. М. Старостин ^[1]), указывающая на негласное (скрытое) участие в системе российского правосудия таких элементов как «институт частной протекции» («мафиозное образование») и организованная преступность, т.е. выявлены факторы (элементы системы) и ранжирование факторов (выделение базисных и второстепенных) на этапе построения ориентированного графа, выявлены степени взаимовлияния факторов на этапе построения функционального графа, а затем, при помощи главного инструмента когнитивного анализа, которым, по мнению Р. Г. Болбакова ^[2], является «ассоциативное образное, вербальное мышление», были исследованы объекты анализа, которые, как полагает автор, взаимосвязаны и требуют изменения, усовершенствования, ликвидации или направленности на борьбу с ними.

Использование автором понятия «частная протекция» и «коррупциогенный фактор» это своего рода научная метафора, при этом «ранжируется» двухслойная модель метафоры, «представляющая собой действие, свершающееся не только на уровне слов, но и в области мыслей», которая, как указывает исследователь О. С. Зубкова ^[3], «становится… моделью истины и методом познания», так как в «метафоре через аналогии обнаруживаются новые семантические связи вещей, что позволяет избежать формальности познания».

Невозможно также не предварить настоящее исследование указанием на то, что на современной стадии развития мировой философии, как отмечает доктор философских наук Г. П. Меньчиков ^[4], изменились «познавательные стратегии», так как «возникла принципиально иная единая научная картина мира, которая сочетает в себе системные и ситуационные представления». Исследуя вопрос о всеобщих фундаментальных свойствах бытия, Г. П. Меньчиков ^[5] подчеркивает, что «введение в общей теории неоднородности и однородности самоорганизации систем фрактальных множеств позволяет объяснить и предсказать многие явления в самых различных областях». В. С. Поликарпов, Е. В. Поликарпова, В. А. Поликарпова ^[6] также отмечают, «фрактальная логика, оперируя парадоксальными логическими объектами, дает возможность решать задачи мышления, которые невозможно разрешить в рамках существующих логик».

Видимо, по этой причине, А. А. Гайдамакин ^[7] в работе «Фракталы в структуре юридического и административного дискурса», исследуя «дефекты управления по вертикалям и горизонталям власти», использует для этого понятие «фрактализация» и дает его описание: «Ошибка верхов, волной пробегая по нижестоящим инстанциям, воспроизводится и порождает в них такие же волны, на мелководье, доходя до конечного исполнителя в виде цунами; под их напором система управления не рушится только благодаря гибкости исполнителей и нарушению официальных предписаний... приводит к фрактализации порочного способа действия, его трансляции на нижние уровни иерархии, что имеет следствием некачественное выполнение работы, подделку отчетности, дачу взятки, превышение полномочий и т.п.».

В настоящем исследовании автор посмотрел на проблему «дефектов управления по вертикалям и горизонталям власти» под несколько другим углом зрения, используя фрактальный подход как методологическое основание взаимосвязи по типу модели «мафиозных образований», «элитарной коррупции», «частной протекции», вызывающих волновой эффект в виде «коррупциогенного фактора в судебном акте» и определяющих тем самым «порочное» поведение исследуемой системы современного правосудия, высказав положение о применении фрактальной методологии в юриспруденции для исключения искажений понимания сущности коррупции в судебной системе и причин ее устойчивости («живучести»).

При соблюдении определенной степени научной корректности автор исследует в настоящей работе такое явление как «коррупционное правонарушение судьи». В. А. Сергевнин и В. А. Авдеев ^[8], исследуя вопрос об основных направлениях уголовно-правовой политики США по противодействию коррупции, что в полной мере применимо и к российской уголовно-правовой политике, отмечают, «представляется очевидной необходимость отграничения коррупционного преступления, связанного с получением взятки, от другого, сходного с ним коррупционного правонарушения». Автор соглашается с высказанной точкой зрения и в настоящем исследовании преследует цель показать необходимость введения в российское законодательство понятия «коррупционное правонарушение судьи», установление его признаков и ответственности судьи за коррупционное правонарушение, чем и объясняется обширный объем представленных примеров судебной практики, так как их «наглядность» более эффективна в достижении поставленной цели.

Тема настоящего исследования позволяет начать его с обращения к работам ученых-криминологов об организованной преступности («мафии»). М. М. Биркин ^[9] в своем исследовании «Организованная и профессиональная преступность в России» отмечает: «Важной отличительной особенностью организованной преступности является ее способность за счет использования методов коррупции и дискредитации, шантажа и «ликвидации» препятствующих ей лиц перестраивать под себя общественные институты, включая экономические и политические, с образованием новой крупной общественной подструктуры криминального общества, в которое вовлекаются в том числе и широкие массы граждан, с собственными политическими, экономическими, нравственными, социальными и иными порядками».

Как полагает автор, представителям организованной преступности («мафии») удалось перестроить под себя и такой институт как судебная система. Настоящее исследование напрямую связано с явлением, обозначенным в юридической науке как «частная протекция», и направлено на выявление причин появления «коррупциогенного фактора» в судебных актах на примере ряда исследованных автором судебных дел. Особенность данного исследования заключается в том, что автор, являясь участником исследуемых событий, владеет большей информацией, чем она представлена в опубликованных (или неопубликованных) судебных актах.

В настоящем исследовании автор представляет примеры из судебной практики, позволяющие найти ту грань, которая отделяет «коррупциогенный фактор» в судебном акте от основанного на законе «внутреннего убеждения» судьи или его неумышленной ошибки. Исследование было проведено с целью восполнить указанные пробелы в познании правовой теории и правоприменительной практики по данному вопросу.

Появление «коррупциогенного фактора» в судебном акте связано не только с дефектным правосознанием судьи, но и с дефектами действующего российского законодательства. Именно поэтому автор полагает необходимым начать настоящее исследование со статьи 90 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации о межотраслевой преюдиции, соглашаясь с Н. В. Азарёнком ^[10] в том, что «законодатель допустил методологический просчет, когда в 2010 году ввел в уголовный процесс неопровержимую преюдицию». Благодаря такому «широкому жесту» законодателя, автор (как и многие другие «потерпевшие») до настоящего времени не может добиться не только возбуждения уголовного дела по факту фальсификации доказательств в гражданском деле, но и защиты своих прав и интересов в другом гражданском деле, где предметом является защита чести, достоинства и деловой репутации, неприкосновенность частной жизни, так как для защиты в данном гражданском деле требуется часть документов, которые в некоторой степени фигурировали в гражданском деле с использованием сфальсифицированных доказательств, а оно продолжает сохранять силу, ведь для его отмены, в соответствии с пунктом 2 части 3 статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (далее - ГПК РФ) ^[11], требуется приговор суда по факту фальсификации доказательств, а уголовное дело не возбуждают, ссылаясь на статью 90 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (далее - УПК РФ) ^[12], и что сегодня суд активно использует, чтобы создать препятствия в защите.

И даже постановление Конституционного суда Российской Федерации № 30-П от 21 декабря 2011 года о проверке конституционности положений статьи 90 УПК РФ ^[13] не разрешило указанную проблему. Вернее, единственный раз Василеостровский районный суд Санкт-Петербурга в деле № 3/10-136/2015 по жалобе в порядке статьи 125 УПК РФ (раздел на сайте суда: «производство по материалам») признал незаконным и необоснованным постановление органа дознания об отказе в возбуждении уголовного дела, обосновавшего отказ ссылкой на статью 90 УПК РФ, указав, что в «материалах дела имеются неисследованные при разбирательстве гражданского дела данные, указывающие на подлог и фальсификацию доказательств». Однако, последующие события показали, что на судей, по всей видимости, в исследуемых автором судебных делах, оказывается давление, так как их поведение и выносимые ими решения стали указывать на явный «коррупциогенный фактор», а статья 90 УПК РФ стала для судей и правоохранительных органов спасительной «мантрой».

Н. В. Азарёнок ^[10] в своем исследовании подчеркивает, «межотраслевая неопровержимая преюдиция в уголовном судопроизводстве противоречит положениям доказательственного права», так как «в уголовном процессе… исследуется истинность самих фактов преступных деяний, с которыми связаны юридические последствия, в гражданском процессе - истинность заявлений сторон о фактах», а поэтому «недопустимо ставить знак равенства между приговором и судебным решением по гражданскому делу, поскольку первый должен соответствовать реальности (т.е. фактическим обстоятельствам дела) либо приближаться к ней, а второе может отражать только позицию сторон по определенным правоотношениям».

Однако, в исследуемых автором «кейсовых ситуациях», территориальные подразделения Следственного комитета Российской Федерации, полиция и прокуратура твердо стоят на своей позиции, основанной на статье 90 УПК РФ. После принятия Конституционным судом Российской Федерации определения от 12 марта 2019 года № 578-О ^[14] у автора появилась надежда на изменение позиции не только правоохранительных органов, но и суда при оценке решений и действий (бездействия) должностных лиц правоохранительных структур, но напрасно. Суды продолжили проявлять при осуществлении правосудия по жалобам в порядке статьи 125 УПК РФ коррупциогенную заинтересованность, основанную на предпочтении защиты интересов должностных лиц правоохранительных органов.

Казалось бы, правовую корректность (путем проведения своеобразной «антикоррупционной экспертизы») в выносимые судами решения с целью снижения коррупционных рисков должна привнести квалификационная коллегия судей (ККС), однако, здесь сразу же возникают проблемы, при этом не только по той причине, что, как отмечает Т. В. Фарои ^[15] «судьбу судей решает глава исполнительной власти при участии своих подчиненных, но не судьи и не общественность», но и потому что судебная система не заинтересована в демонстрации «относительной коррумпированности» судебной системы. При этом, по мнению старшего научного сотрудника отдела уголовного, уголовно-процессуального законодательства и судоустройства Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, д.ю.н. О. А. Степанова ^[16], действующее законодательство допускает «привлечение судьи к дисциплинарной ответственности за вынесение явно незаконного судебного акта, правда, если его незаконность подтверждена вышестоящей судебной инстанцией», т.е. подтверждена в процессуальном порядке. И вот она первая проблема, так как там, где имеется «коррупциогенный фактор», никогда не будет вышестоящими судами признана незаконность судебного акта в порядке процессуального обжалования. И этим пользуются квалификационные коллегии судей, вплоть до Высшей квалификационной коллегии судей Верховного Суда Российской Федерации, которые в качестве отписок направляют «рекомендации» обжаловать судебные акты в процессуальном порядке. Квалификационными коллегиями судей вывод о «явной незаконности судебного акта» никогда не будет сделан, так как в посягательстве на имидж суда судебная власть не заинтересована.

О. А. Степанов ^[16] в своем исследовании поясняет, «судья должен привлекаться к дисциплинарной ответственности не за мнение, выраженное в судебном акте, а за совершение действий, нарушающих требования Закона РФ «О статусе судей в Российской Федерации» от 26.06.1992 N 3132-1, так как в статье 3 Закона сказано, что судья при исполнении своих полномочий должен избегать всего, что могло бы умалить авторитет судебной власти, достоинство судьи или вызвать сомнение в его объективности, справедливости и беспристрастности. Вынесение явно незаконного судебного акта, безусловно, умаляет авторитет судебной власти и вызывает сомнение в его объективности, справедливости и беспристрастности судьи». Однако, данный подход не реализуется на практике, о чем свидетельствуют и последние полученные автором ответы из квалификационной коллегии судей Санкт-Петербурга. При этом О. А. Степанов ^[16] отмечает, что в настоящее время квалификационные коллегии судей не могут эффективно выполнять поставленные перед ними задачи и «в целях гарантии объективности и беспристрастности их работы» предлагает иной вариант формирования состава квалификационных коллегий судей путем «снижения доли судей в квалификационной коллегии до 51%, а остальные 49% состава замещать представителями общественности… и независимыми прокурорами».

Судья Конституционного суда Российской Федерации (в отставке), д.ю.н. М. И. Клеандров ^[17] также высказывает обоснованные претензии в отношении деятельности квалификационных коллегий судей в статье «Организация судейского сообщества: нужны структурные преобразования», и критикуя Федеральный закон «Об органах судейского сообщества в Российской Федерации» от 14.03.2002 N 30-ФЗ, отмечает, «нельзя объединить и отдать в монопольное ведение одному, пусть и самому объективному, сформулированному на базе самых демократичных принципов, но одному (объединенному) правоохранительному органу функции дознания, предварительного следствия и суда», и предлагает не просто усовершенствовать органы судейского сообщества, он предлагает такие структурные преобразования, которые позволят создать автономную структуру в составе квалификационных коллегий судей, но не подотчетную и не подконтрольную ей, которая будет выполнять «функции дознания и предварительного следствия (в переносном, естественно, смысле)», которые впоследствии следует выделить уже в полностью самостоятельные органы, «избираемые Всероссийским съездом судей (федеральный уровень) и конфедерациями судей субъектов РФ (региональный уровень), …исключительно для выполнения единственной, но крайне важной функции - организации проверок жалоб, заявлений и т. д. в отношении совершенного судьей дисциплинарного проступка», так как сегодня из-за отсутствия «внятного механизма привлечения судей к ответственности» возникают проблемы и неэффективно рассматриваются жалобы, поданные в квалификационные коллегии судей. Для реализации «функции дисциплинарного суда над судьями» М. И. Клеандров ^[17] предлагает создать качественно новую структуру - «дисциплинарную судейскую коллегию», т.е. ученым предлагается и данную функцию «отделить от всей совокупности функций квалификационных коллегий судей принадлежащую сегодня ей функцию дисциплинарного «суда над судьями» и возложить ее на качественно новую структуру (которую предстоит создать) - самостоятельный одноуровневый федеральный орган судейского сообщества, дисциплинарную судейскую коллегиею - ДСК - для проведения на своем заседании своеобразного «судебного следствия» по материалам заключения дисциплинарного судейского комитета (дисциплинарной судейской комиссии) и вынесения соответствующего решения о применении к провинившемуся судье конкретной санкции - дисциплинарной меры ответственности, адекватной совершенному судьей дисциплинарному поступку», чтобы реализовать на практике эффективную защиту прав граждан и юридических лиц от нарушений судей при осуществлении правосудия.

Ф. Н. Багаутдинов, Н. С. Диденко ^[18], указывая на то, что в Высшей квалификационной коллегии судей Верховного Суда Российской Федерации после объединения вышестоящих судов «общественность осталась в явном меньшинстве и повлиять на важные решения, в том числе связанные с привлечением судьи к уголовной ответственности, уже не может, что вряд ли является правильным», предлагают в качестве представителей от общественности в Высшую квалификационную коллегию судей (ВККС) привлекать не только ученых-юристов и представителей Ассоциации юристов России, как это практикуется сегодня, а и представителей правозащитных организаций, Общероссийского народного фронта и других, а председателем ВККС и соответствующих коллегий в регионах назначать представителя общественности либо представителя Президента Российской Федерации.

Как видно из вышеизложенного, в настоящее время назрела реформа органов судейского сообщества, а поэтому не стоит сегодня удивляться, что квалификационные коллегии судей не нацелены надлежащим образом решать вопросы дисциплинарной ответственности судей, возвращая жалобы с отметкой «не имеется достаточных сведений, подтверждающих обстоятельства совершения этого проступка», «не может быть привлечен к какой-либо ответственности за выраженное им при отправлении правосудия мнение или принятое судом решение, если только вступившим в законную силу приговором…» либо «используйте процессуальный путь обжалования». На «коррупциогенный фактор» в судебном акте квалификационные коллегии судей внимания не обращают, так как в законодательстве это понятие отсутствует.

В «кейсовых ситуациях», исследуемых автором, по жалобам в порядке статьи 125 УПК РФ на действие (бездействие) должностных лиц правоохранительных органов, до настоящего времени (с 2012 г.) судом не установлено незаконное бездействие следователей и дознавателей, при этом ни следователи территориальных структур Следственного комитета России, ни дознаватели территориальных подразделений МВД России на сегодняшний день не выполнили те доследственные мероприятия, которые были указаны как обязательные самим же следственным отделом по Василеостровскому району ГСУ СК России по Санкт-Петербургу в сопроводительном письме от 17 мая 2016 года за № 494-41/76-16 при возврате в полицию материалов доследственной проверки КУСП-7381 от 12.04.2017: «для установления признаков преступления по частям 1 и 3 статьи 303 УК РФ изъять и проверить имеющиеся в материалах гражданского дела копии выписок из протокола Правления нотариальной палаты № 3 от 21.06.2007 года и справки по результатам проверки профессиональной деятельности от 2000г., 2007г., принять меры по установлению места хранения подлинников данных документов, опросить сотрудников нотариальной палаты по обстоятельствам составления протокола № 3 от 21.06.2007 года, установить и опросить лиц, участвующих в проведении проверки профессиональной деятельности нотариуса», так как «отсутствие данных сведений не позволяет сделать вывод о возможном наличии в действиях неустановленных лиц признаков преступления, предусмотренного ст. 303 УК РФ, связанных с предоставлением в Василеостровский районный суд сфальсифицированных документов по гражданскому делу».

В отличие от суда, прокуратура Санкт-Петербурга признала длительное незаконное бездействие должностных лиц органа дознания (правда, единственный раз за 10 лет), отметив нарушение статьи 6.1 УПК РФ о разумном сроке уголовного судопроизводства в последнем ответе прокуратуры Санкт-Петербурга за № 16-737-2018 от 07.04.2020 года. И здесь имеется принципиально важный момент, свидетельствующий о наличии «коррупциогенного фактора» в действиях судей, ведь суды на протяжении 10 лет не выявляют длительного незаконного бездействия должностных лиц полиции и следственных органов, а если что-либо выявляют, то скрывают данные факты, не указывают этого в своих постановлениях. В частности, в деле № 3/10-8/2017 Василеостровский районный суд Санкт-Петербурга выносит частное постановление от 15.03.2017 года в отношении незаконного бездействия руководства органа дознания, но об этом частном постановлении не упоминается в основном постановлении по делу, при этом по основному постановлению от 15.03.2017 года суд не устанавливает никаких нарушений в действиях должностных лиц органа дознания (коррупциогенный фактор: выявляет/не выявляет), несмотря на то, что в частном постановлении отмечено: «Суд полагает, что данные обстоятельства свидетельствуют о халатном отношении к своим должностным обязанностям…, а также о неполноте проведенной доследственной проверки, что отразилось на ее всесторонности и объективности, а также об отсутствии надлежащего контроля и надзора за проведением дознания со стороны начальника органа дознания». И при таком положении вещей судебные коллегии по уголовным делам судов апелляционной и кассационной инстанций оставляют постановление суда первой инстанции в силе.

При этом неправомерное бездействие руководства территориальных подразделений Следственного комитета России является для «уголовных» судов вообще неприкасаемой темой. Именно поэтому автор пошел на «эксперимент» и обратился в Василеостровский районный суд Санкт-Петербурга с административным исковым заявлением (административное дело № 2а-3262/2018) в попытке признать незаконным бездействие руководителя следственного отдела в связи с невыдачей талона-уведомления при фактическом приеме заявления о преступлении, т.е. фактическом отказе в его регистрации в КРСП (сокрытие преступления от учета), но суд первой инстанции прекратил производство по делу, при этом в аналогичной ситуации Нижегородский областной суд принял иную правовую позицию и удовлетворил административный иск гражданина на бездействие следователя СК России, которое заключалось в невыдаче талона-уведомления при фактическом приеме заявления о преступлении (апелляционное определение Нижегородского областного суда от 30.05.2018 года по делу № 33а-6494/2018 ^[19]), а Санкт-Петербургский городской суд оставил частную жалобу на определение суда первой инстанции по административному делу № 2а-3262/2018 без удовлетворения (апелляционное определение Санкт-Петербургского городского суда от 26.02.2019 года ^[20]), т.е. суды Санкт-Петербурга приняли прямо противоположное решение, что свидетельствует об очередной дефектности законодательства, способствующей появлению «коррупциогенных факторов» в судебных решениях.

Уважительно относясь к принципу «объективной истины», автор со всеми требованиями, которые ранее были заявлены в административном судопроизводстве по делу № 2а-3262/18 (прим.: судебные акты по делу №2а-3262/18 опубликованы), параллельно обратился в Василеостровский районный суд Санкт-Петербурга с жалобой в порядке статьи 125 УПК РФ (дело № 3/10-1/19), часть требований из указанной жалобы была оставлена судом без рассмотрения, а другая - без удовлетворения. Как полагает автор, «коррупциогенный фактор» в судебных актах по делу № 3/10-1/19 (судья Леонова Е.В.) появился в результате «манипуляций» суда с доказательствами и «внутренним убеждением» судьи (не основанном на законе). В апелляционном постановлении по данному делу Санкт-Петербургский городской суд (судья Вергасова М.Х.) указал, «оценка действиям должностных лиц следственного отдела, полиции и прокуратуры, начиная с 2012 года по 2016 год дана в постановлениях суда по другим делам, в частности, в постановлении Василеостровского районного суда Санкт-Петербурга от 21.08.2017 года (дело № 3/10-54/17), апелляционном постановлении Санкт-Петербургского городского суда от 11.10.2017 года по этому же делу». Только проблема в том, что по делу № 3/10-54/17 действие (бездействие) руководителя следственного отдела и прокурора вообще не обжаловалось. Обжаловалось лишь бездействие должностных лиц органа дознания. Более того, в указанных постановлениях не давалась оценка бездействию и должностных лиц органа дознания, так как в связи с отменой прокурором постановления дознавателя от 14.07.2017 года суд прекратил производство по делу, указав, что отсутствует предмет обжалования, а в апелляционном постановлении от 11.10.2017 года суд постановил, что «в связи с полной утратой материала КУСП-17629 от 02.10.2012 года, регистрацией заявления о преступлении повторно с заведением материала КУСП-7381 от 12.04.2017, проверка по которому продолжается в настоящее время, вывод суда первой инстанции о необходимости прекращения производства по жалобе заявителя, является правильным». Таким образом, никакой оценки бездействию должностных лиц за период 2012-2016 гг. не давалось ни в одном судебном акте. Но так произвольно «поиграв» доказательствами, суд по делу № 3/10-1/19 вообще исключил из рассмотрения незаконное бездействие должностных лиц следственного отдела, полиции и прокуратуры за период 2012-2016 гг., несмотря на то, что утерянный материал КУСП-17629 был восстановлен и суду были представлены подлинные экземпляры всех постановлений дознавателей за указанный период. При этом путем процессуальных манипуляций доказательствами суду удалось избежать реального исполнения по этому делу апелляционного постановления Санкт-Петербургского городского суда от 14.08.2018 года, который прямо указал нижестоящему суду исследовать &laq