Эпидемическая ситуация в СССР в 1930-е гг. (историографический аспект)

Распространение коронавирусной инфекции COVID-19 в 2020 г. привлекло внимание общественности к теме эпидемий и пандемий и вызвало ее массовое обсуждение в медийном пространстве. Актуализация этой проблемы обусловила появление публикаций о социальном, медицинском и демографических аспектах инфекционной заболеваемости. В средствах массовой информации появилось большое число заметок и статей, содержащих краткие экскурсы в мировую и отечественную историю эпидемий. В российской истории эпидемии не раз поражали людей в периоды тяжелых социальных потрясений и кардинальных перемен в общественной жизни, становились причинами социальных бедствий и демографических катастроф. В прошлом веке обществу пришлось столкнуться с испанским гриппом («испанкой»), чумой, холерой, натуральной оспой и другими смертельно опасными болезнями. Социально значимыми факторами эпидемического роста на протяжении десятилетий оставались высокая плотность населения, миграционные процессы, антисанитарная обстановка, войны, недоедание и голод.

Эпидемическая ситуация сильно зависит от социальной среды, прежде всего, от условий жизни населения и ресурсного потенциала системы здравоохранения. В четвертом десятилетии XX в. произошли кардинальные перемены в экономическом развитии страны, трансформировалась социальная структура советского общества. Ведущими факторами изменений стали форсированная индустриализация, сплошная коллективизация, стремительные процессы урбанизации и массовые репрессии. Они сыграли существенную роль в качестве социальных обстоятельств, определявших состояние здоровья населения в эти годы. Негативными последствиями социальной трансформации, реализованной в СССР в 1930-е гг. ускоренными темпами, стали антисанитария и голод. Антисанитарная ситуация была вызвана коммунально-бытовой неустроенностью населения, что во многом было связано с ростом городов и интенсивными миграциями. На индустриальных стройках рабочие вынуждены были часто размещаться в бараках и землянках, условия проживания в которых были далеки от соблюдения санитарных норм и требований. Неблагоприятная экологическая ситуация в промышленных центрах ослабляла иммунную систему жителей городских поселений. Голод, проявившийся в начале 1930-х гг. в абсолютной и латентной формах, будучи серьезным фактором смертности, также обусловил снижение иммунитета у людей и соответственно способствовал развитию эпидемических процессов. Система здравоохранения в стране в этом десятилетии не смогла предотвратить серию эпидемических вспышек тифа, оспы, малярии и других заболеваний. Эпидемическая ситуация в этот период являлась одним из главных условий, определявших тенденции социально-демографического развития страны.

Для полноценного раскрытия темы эпидемической ситуации в научно-историческом исследовании необходимо проанализировать социально-экономические условия, политические и экологические факторы эпидемических процессов, оценить уровень развития здравоохранения, выявить структуру и уровень заболеваемости, изучить масштабы эпидемий и деятельность государственных органов, медицинских и санитарно-эпидемиологических учреждений по противодействию эпидемическим заболеваниям, оценить последствия эпидемий для здоровья населения. К сегодняшнему дню создана достаточно обширная историография по проблемам развития здравоохранения и населения в стране. При этом эпидемическая ситуация в СССР в 1930-е гг. еще не становилась самостоятельным предметом историографического анализа. В советский период эта тема нашла отражение в основном в медицинской литературе и в научных трудах по истории здравоохранения ^{[8; 10; 19; 20; 56; 66; 67]}. В работах медиков рассматривались вопросы клиники, диагностики, лечения и профилактики конкретных заболеваний ^{[9; 11; 17; 45; 65]}. Однако в 1930-е гг. информация об эпидемиях и вспышках болезней перешла в разряд секретной и совершенно секретной, как и многие другие данные о населении страны. В условиях идеологического давления в советский период в ракурс исследований по истории становления и развития здравоохранения в СССР, прежде всего, попадали успехи советских санитарных органов, медицинских и санитарно-эпидемиологических учреждений в деле борьбы с эпидемическими заболеваниями ^{[14; 15; 46; 47]}.

Цель настоящего исследования – выявить основные направления и результаты исторических исследований эпидемической ситуации в СССР в 1930-е гг. на современном этапе развития отечественной историографии. Начало этого этапа относится к рубежу 1980–1990-х гг. Он характеризуется расширением проблематики исследований и попытками в поисках методологического инструментария опереться на зарубежные теоретические концепции. Активизации исследовательского поиска способствовало расширение доступа научной общественности к ранее засекреченным документам, в том числе к обширным материалам о санитарном состоянии населения и эпидемической ситуации в стране.

В постсоветском научном пространстве тематика заболеваемости населения и эпидемий в России и СССР получила значительное развитие в историко-демографических исследованиях, в которых эпидемические болезни рассматриваются в качестве потенциального фактора роста смертности населения и возникновения демографического кризиса. Большой интерес историки и демографы проявили к изучению демографических катастроф в стране в первой половине XX в., анализу их обусловленности и последствий. Социально-демографическая сфера 1930-х гг. стала одним из объектов пристального внимания ученых. В последнем десятилетии прошлого века Е. М. Андреев, Л. Е. Дарский, Т. Л. Харькова оценили общие демографические потери СССР за период с 1927 по 1941 г. в 13,5 млн. человек, людские потери за этот период, по их мнению, составили около 7 млн. человек. Кроме смертей от голода и репрессий, к потерям демографы отнесли сокращение продолжительности жизни людей вследствие ухудшения социальных условий ^{[2, с. 60–61]}. По их оценке людские потери России вследствие голода в 1933 г. составили 2,4 млн. человек. Они указывают, что в этот период росла смертность от многих причин, в том числе от инфекций. Общее число умерших в городах Европейской России в голодном 1933 г. оказалось в 1,6 раза выше, чем в более благополучном 1934 г. При этом было установлено, что от болезней неполноценного питания в 1933 г. скончалось в 5,1 раза больше горожан, чем в 1934 г., от сыпного тифа – в 2,7, от энтерита и колита – в 2,6 раза. Ученые считают, что медико-демографическая ситуация в РСФСР в 1930 е гг. свойственна стадии «эпидемического перехода», которая следовала за ликвидацией смертности от особо опасных инфекций, рост продолжительности жизни на ней связан со снижением детской и младенческой смертности и смертности женщин репродуктивного возраста. Фактором, способствовавшим формированию подобной тенденции, стало развитие государственной системы здравоохранения, сориентированной большей частью на профилактику инфекционных заболеваний ^[1].

В статье Б. Б. Прохорова и И. В. Горшковой «Кризисы общественного здоровья в России и СССР в XX веке» (1999) говорится, что такие кризисы наступают в результате социально-экономических и военных катаклизмов и сопровождаются высокими показателями инфекционной заболеваемости, увеличением частоты случаев сердечно-сосудистых заболеваний, повышенной смертностью и ростом доли насильственных смертей. Один из кризисов авторы относят к периоду 1932–1934 гг. и связывают его с возникновением голода и распространением инфекций. Однако к концу четвертого десятилетия, как отмечают ученые, в РСФСР и некоторых других республиках Советского Союза почти удалось устранить натуральную оспу и возвратный тиф, произошло резкое уменьшение заболеваемости сыпным тифом, и стала снижаться заболеваемость брюшным тифом. Серьезными проблемами оставались туберкулез, кишечные и детские инфекции ^{[57, с. 125, 129–130]}. Еще в одной своей статье об общественном здоровье Б. Б. Прохоров указал, что 1932–1933 гг. оказались последним периодом обширных эпидемий в российской истории, а конец десятилетия можно считать начальным этапом завершения «первой эпидемиологической революции»в России. В результате этой революции заболевания, возникавшие под действием внешних факторов (голод, инфекционные и паразитарные болезни), постепенно уступали место заболеваниям, связанным с естественным старением человеческого организма ^{[58, с. 153]}.

В. А. Исупов проанализировал эпидемическую ситуацию в стране в контексте исследования демографических потрясений в российской истории прошлого столетия. В его работах обозначены политические и социально-экономические факторы заболеваемости и смертности, охарактеризованы масштабы эпидемий, оценены меры государственного реагирования на вспышки инфекций и распространение эпидемий. В монографии «Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине XX века» (2000), характеризуя факторы, влиявшие на динамику демографических процессов в начале 1930-х гг., В. А. Исупов указал, что в основе роста смертности в 1929–1931 гг. лежало ухудшение условий жизни. Главными негативными обстоятельствами этого процесса были разрушение здравоохранения, дефицит лекарственных препаратов и санитарно-гигиенических средств. На этом фоне в 1930 г. наблюдалось нарастание заболеваемости корью, скарлатиной, дифтерией, брюшным тифом и паратифом, фиксировались массовые случаи заражения малярией, оспой, сыпным и возвратным тифом. В 1932–1933 гг. система здравоохранения, испытывавшая недостаток финансирования, дефицит врачей и больничных мест, оказалась не в силах сдержать натиск эпидемий. Историк пишет, что советская статистика, вероятно, преуменьшала масштабы социального бедствия, зафиксировав в два голодных года более 1 млн. заболевших сыпным тифом, 500 тыс. – брюшным и 50 тыс. – возвратным тифом. В 1933 г. было зарегистрировано почти 6,5 млн. случаев малярии. Широкое распространение получили заболевания желудочно-кишечного тракта (колит, энтероколит, дизентерия) и органов дыхания (пневмония, бронхит). Часто встречались детские инфекции (корь, дифтерия, скарлатина, коклюш). Население страдало от туберкулеза, авитаминозов (цинги, пеллагры), «септической ангины». Голод и сопутствовавшие ему эпидемии обусловили резкий рост смертности, что позволило ученому говорить о демографическом бедствии, наступившем в 1932–1933 гг., как о демографической катастрофе ^{[31, с. 80, 85–87]}. В. А. Исупов считает, что сталинское руководство учло ее «урок» и в качестве стратегии дальнейшего социального развития выбрало «пассивное направление развития живого труда», суть которого сводится к наращиванию государством возможностей противостояния негативным экзогенным факторам, не изменяя принципиально условия существования населения. Историк отметил, что в процессе реализации этого направления система здравоохранения СССР сделала «огромный шаг вперед»: были увеличены бюджет здравоохранения, коечный фонд больниц, число врачей, количество городских амбулаторий и сельских врачебных участков. Благодаря форсированному развитию химико-фармацевтической промышленности в 1930-е гг. в Советском Союзе было налажено массовое производство лекарств, в том числе новых эффективных сульфаниламидных препаратов. Выросло количество вакцинаций и ревакцинаций, которые применялись против кори, оспы, дифтерии, туберкулеза, брюшного тифа, скарлатины, дизентерии, и в условиях низкого уровня жизни рассматривались в качестве главного способа снижения смертности от инфекций. В. А. Исупов указал, что реакцией партийно-государственного руководства страны на эпидемическую вспышку, сопровождавшую голод в 1932–1933 гг., стала организация Государственной санитарной инспекции РСФСР (1933) и ведомственных санитарных служб, также последовало ужесточение мер государственного санитарного контроля. В 1935 г. была создана Всесоюзная государственная санитарная инспекция при СНК СССР. В 1930-е гг. в стране происходило формирование сети противоэпидемических учреждений, включавшей санитарно-эпидемиологические и дезинфекционные станции, санитарно-бактериологические лаборатории, дома санитарного просвещения. По мнению В. А. Исупова, «активное направление борьбы» со смертностью, связанное с улучшением условий жизни людей, получило все-таки некоторое развитие во второй половине четвертого десятилетия. В этот период в стране улучшилась ситуация с личным потреблением продовольственных и промышленных товаров, в магазинах появились средства личной гигиены, в городах развернулось индивидуальное жилищное строительство. Однако, заключил историк, уровень жизни населения в СССР оставался низким, и главная стратегическая задача, состоявшая в преодолении социальных факторов, приводивших к повышенной заболеваемости, государством не решалась в принципе. Оставалась нерешенной жилищная проблема, сохранялись слаборазвитая социальная инфраструктура, неразвитость коммунального хозяйства, недостаточное и несбалансированное питание населения. И, несмотря на значительные инвестиции в здравоохранение, эпидемическая ситуация во второй половине 1930-х гг. была чрезвычайно нестабильной, наблюдался рост ряда инфекционных заболеваний (дизентерия, корь, дифтерия, коклюш). В. А. Исупов сделал вывод, что можно говорить о существовании «советского демографического парадокса», когда смертность существенно не увеличивалась в условиях высокой, растущей заболеваемости, плохого состояния здоровья населения и низкого уровня его жизни. Подобное положение несло в себе скрытую опасность, риск повышения смертности при возникновении даже небольших проблем в деятельности государственных органов и учреждений здравоохранения. Это подтвердили события 1939–1940 гг., когда увеличились расходы на военно-промышленный комплекс в ущерб финансированию здравоохранения и сферы потребления. Вследствие негативного воздействия внешнеполитического, военного фактора на социально-экономическую ситуацию внутри страны ухудшилось качество жизни, система здравоохранения не выдержала, и проявился демографический кризис, связанный с ростом инфекционной заболеваемости и смертности населения от экзогенных причин ^{[31, с. 108–116, 124–125]}.

В исследованиях В. Б. Жиромской, ставших одними из основополагающих работ по проблемам демографического развития РСФСР в 1930-е гг., характеризуется медико-демографическая ситуация в республике и рассматривается влияние экологии на смертность населения. Историк отметила, что в демографической науке широко распространено суждение о негативных экологических последствиях индустриализации и урбанизации, которые несут в себе угрозу экологической катастрофы. Она обращает внимание на то, что форсированная индустриализация нарушала среду обитания человека, приводила к загрязнению воды, воздуха, пищевых продуктов, антисанитарному состоянию жилых помещений. Политический, экономический и экологический факторы привели к многомиллионным потерям населения в четвертом десятилетии, в течение которого смертность имела решающее значение для динамики его численности. В. Б. Жиромская указала, что наиболее распространенными причинами смерти населения в РСФСР в 1930-е гг. были болезни органов дыхания (туберкулез, крупозная пневмония, бронхопневмония, пневмония, бронхит). Они составили 26,4 % всех причин смерти в этот период. Второе место среди причин смерти принадлежало инфекционным заболеваниям (оспа, сыпной и брюшной тиф и другие). Третье место занимали причины смерти, связанные с последствиями голодного истощения, которые напрямую не фиксировались, но косвенно о них свидетельствуют медицинские заключения (диарея, анемия, диспепсия и другие). На четвертом месте находились желудочно-кишечные заболевания (язва, энтерит, энтероколит). В начале 1930-х гг. значительную роль играли смерти от голодания, которое также способствовало увеличению смертности от туберкулеза и других болезней. Во второй половине десятилетия были зафиксированы вспышки детских инфекций: коклюша и скарлатины – в 1935 г., скарлатины, кори, дифтерита – 1936 г., кори – 1937 г. На протяжении всего периода В. Б. Жиромская отметила высокий уровень младенческой смертности ^{[25, с. 24–27; 27, с. 103–108]}.

Исследование экологических аспектов здоровья и заболеваемости населения РСФСР в 1930-е гг. нашло отражение в статье И. П. Остапенко. Он подчеркнул взаимосвязь социально-экономического, демографического и экологического развития и обозначил основные проблемы городской окружающей среды, которые, по его мнению, повлекли за собой форсированные индустриализация и урбанизация. Среди них И. П. Остапенко выделил загрязнение воздушного пространства города тепловыми электростанциями, котельными установками промышленных предприятий и автомобилями. Исследователь указал на проблему загрязнения грунтовых вод и открытых водоемов, обеспечивавших население питьевой водой. Он пишет, что строительство городов и рабочих поселков происходило без учета экологических требований, жилое пространство находилось рядом с промышленными объектами. В 1930-е гг. быстрый рост численности городского населения обусловил ухудшение его жилищных условий. В этот период жилыми оставались подвальные и полуподвальные помещения, фиксировалась скученность населения, проживавшего в бараках, палатках и общежитиях, где отсутствовали канализация и водопровод. Все эти обстоятельства, а также ухудшение питания отрицательно влияли на здоровье людей, способствовали распространению инфекций в городских поселениях ^{[53, с. 95–99]}.

На современном этапе историографии отечественными учеными предпринимаются попытки фундаментальных обобщений демографической истории России, в которых особое место занимают исследование демографического аспекта эпидемий и анализ причин смерти населения. В первом томе трехтомного издания «Население России в XX веке» (2000) указывается, что эпидемические заболевания были одной из причин высокой смертности населения в РСФСР в четвертом десятилетии. В качестве примера в книге приводятся сведения о массовых случаях инфекционных заболеваний в республике в конце 1934 – начале 1935 гг.: «…по сведениям 36 краев, областей РСФСР, в 1934 г. брюшной тиф только в ноябре поразил 11873 человека, в декабре – 10570, январе 1935 г. – 7627, феврале – 4896 человек; сыпной тиф соответственно: ноябрь 1934 г. – 9670, декабрь –14735, январь 1935 г. – 16233, февраль – 14149; оспа, натуральная: ноябрь 1934 г. – 378, декабрь – 421, январь 1935 г. – 469, февраль – 294; возвратный тиф: декабрь 1934 г. – 757, январь 1935 г. – 391, февраль – 191…» ^{[51, с. 242]}.

Достаточно широкое распространение в современной отечественной исторической демографии получили теоретические представления о «демографическом» и «эпидемиологическом» переходах, заимствованные из зарубежной демографической литературы. Термин «демографический переход» применяется для обозначения смены типов воспроизводства населения; перехода от традиционного типа воспроизводства, для которого характерны высокие уровни рождаемости и смертности, к современному типу, при котором низкий уровень смертности сочетается с низким уровнем рождаемости. Под «эпидемиологическим переходом» понимаются изменения в структуре заболеваемости и смертности населения, которые происходят в результате усиления контроля общества над этими процессами. В рамках этих перемен на смену доминирования экзогенных причин смерти (инфекционных, паразитарных, желудочно-кишечных болезней, болезней органов дыхания) приходит преобладание эндогенных и квазиэндогенных причин (сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний). Вследствие «эпидемиологического перехода», как правило, снижается заболеваемость и растет продолжительности жизни. В отечественных историко-демографических исследованиях, как общероссийского, так и регионального уровня, эти концепции стадийного развития населения все чаще используются в качестве методологических инструментов при анализе проблемы демографической модернизации. Ученые доказывают, что социальные катаклизмы в стране в первой половине XX в. препятствовали переходу к современному типу смертности, при этом негативное воздействие на динамику трансформации оказали эпидемические процессы.

Концепция «эпидемиологического перехода» используется в «Новой российской энциклопедии» (2003) при описании изменений в характеристиках здоровья и смертности населения. В энциклопедии отмечается, что в конце 1930-х гг. «…вероятность умереть от инфекционных болезней и болезней органов пищеварения в России была более чем в 6 раз выше, чем в начале 1990-х гг., вероятность умереть от болезней органов дыхания – примерно в 3 раза выше…» ^{[52, с. 171]}. В этой книге также отражена общественная закономерность, заключающаяся в том, что за кризисом, нарушившим естественный ход демографических процессов, следует усиление мер по противодействию факторам его вызвавшим. Социальные потрясения в России в XX в. побуждали к более активному внедрению новых технологий борьбы со смертностью. В 1920–1930-е гг. методами этой борьбы, по мнению авторов энциклопедии, являлись очистка питьевой воды и вакцинация населения ^{[52, с. 160]}.

В коллективной монографии «Демографическая модернизация России, 1900–2000» (2006), подготовленной под руководством А. Г. Вишневского, «эпидемиологический переход» рассматривается в качестве одного из процессов демографической модернизации, протекавшей в стране в прошлом веке. В первой половине столетия он испытал на себе «тормозящее действие» социальных потрясений, и во многом поэтому, процесс «модернизации смертности» в России к концу XX в. остался незавершенным ^{[23, с. 257–258, 393]}. Демографы оценили итоги развития здравоохранения в стране к концу четвертого десятилетия и дали общую характеристику эпидемической ситуации: «…никаких особых достижений у советского здравоохранения не было… Вероятно в это время в СССР была значительно ограничена роль массовых эпидемий, которые постоянно сотрясали царскую Россию. Тем не менее, накануне Второй мировой войны и заболеваемость, и смертность в России все еще оставались очень высокими, настоящего перелома в их динамике не наступило…» ^{[23, с. 264]}.

В. Б. Жиромская говорит о «прерывном» характере «демографического перехода» в России. Она, как и авторы монографии «Демографическая модернизация России, 1900–2000», отметила негативную роль экзогенных (социально-политических, военных) факторов в демографическом развитии страны в прошлом столетии, которые приводили к ухудшению здоровья населения, распространению заболеваний, и постоянно прерывали естественное течение «демографического перехода». Историк также обратила внимание на «скачкообразный» характер демографической динамики в стране в 1930-е гг., проявившийся, прежде всего, в городах. Рост смертности населения, наблюдавшийся в голодные 1932–1933 гг., в середине десятилетия сменился тенденцией ее снижения. Однако в конце 1930-х гг. смертность снова увеличилась, что было обусловлено экзогенными причинами и прежде всего инфекционными заболеваниями (скарлатиной, корью, дифтерией и другими). Сильная зависимость динамики смертности населения от экзогенных факторов, по мнению В. Б. Жиромской, характеризует демографическое состояние страны в этот период как свойственное ранней стадии переходного процесса ^{[26, с. 11–19, 124]}.

На прерывистый характер «демографического перехода» в России указал В. А. Исупов. В одной из своих статей, опубликованной в 2010 г., стартовую позицию переходного процесса он соотнес с начальным этапом перестройки структуры смертности населения, когда доминирование экзогенных факторов сменяется преобладанием эндогенных и квазиэндогенных причин смерти. В этой статье он на основе анализа демографических процессов в Западной Сибири, сделал вывод, что одна из попыток «демографического перехода» была прервана кризисом и регрессивными тенденциями в демографической динамике, обусловленными форсированной индустриализацией, насильственной коллективизацией и их последствиями. Несмотря на то, что в структуре причин смерти населения в регионе в 1930-е гг. доминировали экзогенные факторы, историк оценил конец десятилетия как очередной период накопления предпосылок «демографического перехода», реализация которого была прервана началом Великой Отечественной войны ^{[32, с. 12–16]}. В более поздней статье, посвященной выявлению основных исторических тенденций и особенностей «эпидемиологического перехода» в России в первой половине ХХ в. (2016), В. А. Исупов также обращает внимание на определяющую роль повышенной смертности и замедленного процесса ее снижения при переходе к современному типу воспроизводства населения в стране. Он показал, что процесс «эпидемиологического перехода» в России имел «мерцающий характер» и испытал несколько «фальстартов», которые были обусловлены увеличением смертности вследствие социальных катаклизмов и ростом доли экзогенного фактора в ее структуре. Эпидемии инфекционных заболеваний способствовали прерыванию в начале 1930-х гг. одной из попыток «эпидемиологического перехода». Еще один «фальстарт» этого процесса был обусловлен событиями Второй мировой войной ^{[34, с. 82–86]}. В. А. Исупов сегодня продолжает исследование демографического аспекта массовой заболеваемости, социальных и природно-биологических факторов смертности населения, а также «эпидемиологического перехода» в Западной Сибири и России ^{[33; 35]}. Его научные труды имеют фундаментальное значение для понимания сущности демографических процессов в стране в прошлом веке. Они содержат значимые для раскрытия темы эпидемической ситуации в СССР факты и характеристики заболеваемости населения.

В региональных историко-демографических исследованиях, как и в работах общероссийского уровня, эпидемическая ситуация характеризуется в качестве фактора развития демографических процессов. В исследовательском поле ученых находится два вопроса. Первый связан с анализом обусловленности и уровня заболеваемости и оценкой ее роли в увеличении смертности населения в регионах страны в периоды демографических кризисов и катастроф, а второй вопрос имеет отношение к изучению причин смерти населения при выявлении региональных тенденций «эпидемиологического перехода». В коллективной монографии «Демографическая история Западной Сибири (конец XIX – XX вв.)» (2017), подготовленной под руководством В. А. Исупова, инфекционная заболеваемость характеризуется как фактор ухудшения демографической ситуации в регионе в 1930-е гг., а эпидемии в начале десятилетия рассматриваются в качестве сопутствовавшей голоду причины демографической катастрофы. Большую опасность представлял сыпной тиф, рост заболеваемости которым первоначально был вызван перемещением в регион больших масс спецпереселенцев и заключенных. Однако вследствие снижения уровня жизни населения, в том числе усиления голода, роста антисанитарии и упадка жилищно-коммунального хозяйства, были созданы социальные условия для распространения сыпного тифа, который с помощью железнодорожного сообщения смог «выбраться» за пределы спецкомендатур и мест заключения. На железной дороге пересекались потоки спецпереселенцев и заключенных с «гражданским» населением. Число заболеваний сыпным тифом в Западно-Сибирском крае в 1931–1932 гг. выросло в 7 раз. В крупных городах рост заболеваемости оказался еще более зн