Реализация позитивной юридической ответственности

Кузьмин Игорь Александрович ORCID: 0000-0002-6478-6028 кандидат юридических наук доцент, кафедра теории и истории государства и права, Иркутский юридический институт (филиал) Университета прокуратуры Российской Федерации 664035, Россия, г. Иркутск, ул. Шевцова, 1 Kuzmin Igor Aleksandrovich PhD in Law Associate Professor, Department of Theory and History of State and Law, Irkutsk Law Institute (branch) of the University of the Prosecutor's Office of the Russian Federation 664035, Russia, g. Irkutsk, ul. Shevtsova, 1 grafik-87@mail.ru Другие публикации этого автора

Статья подготовлена при поддержке РФФИ, проект № 19-011-00103 А «Юридическая ответственность в правовой системе России: концепция взаимодействия, взаимосвязей и устранения противоречий с иными элементами правовой системы».

Позитивная юридическая ответственность, по мнению ряда исследователей, не является собственно-юридической категорией и статус самостоятельного правового феномена за ней не признается. Между тем, мы отмечаем, что действие профилактической (превентивной) функции юридической ответственности находит себя в правомерном поведении, реализации соответствующей обязанности соблюдать предписания правовых норм и воздержании от злоупотребления своими субъективными правами ^{[4, с. 5-18]}. Соответствующие аспекты действия профилактической функции ответственности зачастую рассматриваются в качестве форм реализации (проявления) позитивной юридической ответственности ^{[9, с. 28]}. В этой связи, реализация профилактической функции негативной юридической ответственности нами будет в дальнейшем компромиссно именоваться «реализация позитивной юридической ответственности». Отметим, что в нормах права ответственность употребляется в разных значениях. Так, согласно ст. 25 Закона Кыргызской Республики от 17.06.1996 г. № 22 ^[22] работники госпожарнадзора несут установленную законом ответственность за ненадлежащее выполнение возложенных на них надзорных функций по профилактике пожаров (негативный аспект), а ответственность за обеспечение пожарной безопасности в жилых и прочих помещениях и постройках (позитивный аспект) возлагается на домовладельцев и арендаторов.

Очевидными представляются непродуманность и заведомая бесперспективность правоохранительной политики, направленной на борьбу с последствиями правонарушений, проводимая при игнорировании причин и условий их массового совершения. Неспособность выявлять и устранять корни социальных проблем, динамика которых проходит ряд стадий (непонимание – разобщение – спор – конфликт – девиантное поведение – делинквентное поведение), неизменно приводит к мысли о неэффективности правоохранительной системы в части противодействия противоправному поведению и обеспечения защиты государства, общества и личности, в целом национальной безопасности. Обозначенное положение является, в свою очередь, следствием убежденности многих граждан в безнадежности и безуспешности борьбы с правонарушениями, побуждает их отказаться от сотрудничества с правоохранительными органами и собственного правомерного поведения, руководствуясь маргинальными, конформистскими и иными нежелательными мотивами.

Интересным в этом плане представляется анализ наиболее известного произведения Сунь-Цзы «Искусство войны», в котором загадочный японский воин-философ, живший более двух тысяч лет назад, последовательно проводит мысль о том, что лучшая победа достигается без борьбы, а наилучшая стратегия позволяет решать задачи, не переводя их в состояние выраженного конфликта. Среди прочего, проводится мысль о том, что опережавшие развитие болезни лекари (устраняющие болезни до их появления), равно как и одерживающие победы без войн великие воители, часто остаются безызвестными и бесславными ^{[25, с. 101]}. Экстраполируя обозначенные идеи на современность, мы можем с высокой степенью уверенности предположить, что само ведение борьбы с правонарушаемостью (в особенности, с коррупцией, экстремизмом и терроризмом), посредством дорогостоящих и малоэффективных методов и средств, создает повышенную заинтересованность у некоторых государственных «заказчиков» и «исполнителей» в самом факте и длительном продолжении такой бесполезной борьбы. Возможность получать и тратить в своих целях значительные государственные (и не только) средства – мощный стимул для недобросовестных должностных и близких к ним лиц в демонстрации статистически-выдающихся результатов противодействия нарушениям, при практически полном отсутствии реального стремления к их минимизации и устранению. Близкие коннотации могут быть обнаружены и в сфере научно-методического обеспечения правоохранительной деятельности. Например, научно-педагогический работник, изучая соответствующие вопросы противодействия правонарушениям, кровно заинтересован в повышении собственных наукометрических показателей, следуя «политическим трендам», и не будучи замотивированным вести продуктивный научный поиск по совершенствованию правоохранительной системы, вопреки научной этике и основам социологии науки ^{[17, с. 237-238]}. Напротив, использование показавших свою применимость и действенность методов и средств борьбы с правонарушениями, не требующих существенных затрат и не оставляющих обширное «поле» возможностей обогащения (расширения влияния), зачастую интереса у упомянутых ранее лиц, не вызывает. И это настоящая проблема для подавляющего большинства государств. В правовой политике юридической ответственности любому государству надлежит руководствоваться позицией выдающегося стратега и военачальника Чжугэ Ляна, жившего в III в.: «философия войны – это философия достижения позитивного через негативное, посредством недеяния» ^{[25, с. 19]}. Государству не следует вмешиваться в общественные отношения, объективно не нуждающиеся в правовой охране, обеспечивая свое разумное присутствие в сферах, требующих этого и создавая условия для удовлетворения нужд граждан, учитывая действие иных социальных регуляторов с акцентом на саморегулирование.

Восприняв по факту основные идеи Сунь-Цзы и Чжугэ Ляна, Япония убедительно доказывает их применимость и эффективность на сегодняшний день. Рейтинг по уровню опасности жизни в разных странах мира, составленных на основе общемировой статистической базы данных Numbeo (индекс преступлений «Crime Index for Country»), показывает, что за предшествующие написанию статьи 2 года Япония занимала 1 (2018) и 2 (2019) позиции в списке как наиболее безопасное государство мира ^[29]. Таких нетривиальных результатов, по мнению экспертов, удалось достичь благодаря включенной профилактике преступлений, при которой правоохранительные органы (начиная с квартальных полицейских) постоянно контролируют свою подведомственную территорию, поддерживая постоянные контакты с местными жителями и фиксируя все подозрительное ^[2]. Н. А. Морозов в своем диссертационном исследовании приходит к мнению, что низкие показатели преступности в Японии обусловлены уверенностью властей в реальности построения общества, свободного от преступности, вопреки позиции российской криминологии и практики, исходящей из идеи достижения социально приемлемого уровня контроля преступности со стороны государства. Автором называются базовые причины такой ситуации: антикриминогенный потенциал национального традиционализма, блокирующий криминальные инициативы на уровне мотивации, отказ от пути репрессий в уголовной политике в пользу мобилизации всего общества на борьбу с преступностью ^{[16, с. 13-15]}. В связи с этим необходимо согласиться с положениями п. 4 Инструкции по профилактике правонарушений среди лиц, содержащихся в учреждениях уголовно-исполнительной системы (далее – УИС), утвержденной приказом Минюста России от 20.05.2013 г. № 72. Согласно норме, сотрудникам учреждений УИС надлежит выявлять соответствующих лиц, имеющих намерение совершить правонарушение, и принимать меры еще на стадии обнаружения умысла. Системное толкование данного правоположения в совокупности с другими нормами документа позволяет выявить примерный механизм его реализации:

- обеспечение и поддержание квалификации сотрудников специальных служб учреждений ФСИН, позволяющей им своевременно выявлять признаки-риски возможных социальных конфликтов, их участников и истинных мотивов (целей) последних (так, согласно п. 20 психологические службы УИС повышают психологическую компетентность сотрудников учреждения, включая навыки бесконфликтного общения, психологическое сопровождение при осложнении оперативной обстановки);

- налаживание эффективного взаимодействия с территориальными органами ФСИН России, правоохранительными органами, государственными и общественными организациями по вопросам профилактики правонарушений (п. 7);

- подготовительная профилактическая работа в форме мероприятий по предупреждению правонарушений на основе изучения обстановки, определение задач профилактической работы, тактических способов их решения (в силу п. 16 эти функции выполняют оперативные отделы учреждений УИС, общая правовая основа для подобных мероприятий, проводимых учреждением в целом, заложена в п.п. 11-14);

- предварительное выявление лиц, склонных к противоправным действиям, имеющих психические заболевания, новые татуировки и иные подобные приметы (совместно с заинтересованными службами осуществляют отделы воспитательной работы – п. 17 и медицинские подразделения учреждения УИС – п. 19);

- обеспечение мер, исключающих возможность совершения лицами, содержащимися в учреждениях УИС правонарушений (данные полномочия осуществляются, в том числе подразделениями охраны – п. 18);

- постановка на учет лиц, о которых имеются сведения об их намерениях совершить правонарушение или негативным образом повлиять на других лиц (возлагается на сотрудников подразделения учреждения УИС, инициировавшем постановку на профилактический учет – п. 8);

- своевременное выявление возникающих конфликтных ситуаций, в результате текущего (включенного) мониторинга и принятие мер для их разрешения и урегулирования, посредством охраны, изоляции и надзора (чем занимаются, преимущественно, отделы безопасности (режима) учреждений УИС в силу п. 15 совместно с иными отделами, например, воспитательной работы);

- обобщение опыта, полученного в предшествующей профилактической работе, в том числе с точки зрения ее качественного анализа, слабых и сильных сторон (чем занимается непосредственно ФСИН России и ее территориальные органы, на основании п.п. 9-10).

Целостное видение стадий и субъектов профилактической работы по предотвращению правонарушений еще на этапе возникновения условий для формирования социальных конфликтов и противоправных умыслов является основой для дальнейшего совершенствования пенитенциарной политики, позволяет обнаруживать дефекты правового регулирования и своевременно устранять (преодолевать) их. Разграничение подготовительной, основной и последующей (контрольной) стадий профилактики правонарушений представляется здесь оправданным применительно к любым условиям и ситуациям, когда требуется надлежащим образом организовать и воплотить в жизнь соответствующие превентивные установки.

Сказанное во многом оправдывает и возвышает любые действия государства, которое официально и на деле отдает приоритет профилактическим мерам по борьбе с правонарушениями, стремится не допускать их уже на стадии складывания условий, способствующих возникновению социальных конфликтов/отклонений. Р. А. Семенюк, рассуждая о криминогенной социальной ситуации, видит в ней «многоуровневый и многозвенный комплекс негативных процессов, происходящих в обществе и выражающих квинтэссенцию общественных отношений». По мнению автора, эта «социальная ситуация способствует формированию в обществе социальных конфликтов и моделей их разрешения преступным путем, которые через конкретные… жизненные ситуации... реализуются в конкретных преступлениях» ^{[23, с. 17]}. Особое значение здесь приобретает конвергенция отраслей права, происходящая на фоне усложнения и переплетения общественных связей. К примеру, следует согласиться с мнением Е. В. Лунгу в том, что содержание конституционно-правовых отношений обнаруживает себя и в содержании уголовных правоотношений (в контексте гуманизации законодательства) ^{[11, с. 194]}.

По высказанному еще в 1985 г. американским ученым-урбанистом П. Лавракасом мнению, до тех пор, пока не будут изменены акценты государственной политики, рассматривающей полиции, суды и тюрьмы в качестве основных механизмов сокращения преступности, граждане не перестанут испытывать трагические уровни виктимизации. Органы уголовного правосудия созданы в качестве средства реагирования на преступность, и не следует ожидать, что они сами предотвратят ее ^{[30, с. 110]}. В этом смысле определенного внимания заслуживает «Оксфордское руководство по предупреждению преступности», авторы и редакторы которого дифференцировали четыре основных стратегии профилактики преступности. Профилактика развития (1) нацелена на блокирование роста криминального потенциала у отдельных лиц, находящихся в «группе риска». Профилактика на уровне общин (2) подразумевает воздействие с целью изменения социальных условий и институтов (семьи, сверстников, социальных норм, организаций и пр.), влияющих на правонарушения в жилых массивах. Ситуативное предупреждение (3) относится к мерам, сокращающим число преступлений путем уменьшения возможностей и повышения риска (сложности) при их совершении. Предупреждение, осуществляемое правоохранительными органами (в т.ч. уголовного преследования) (4) рассматривается как традиционное сдерживающее, реабилитационное (вспомогательное) ^[31]. В собственном смысле этого слова к реализации позитивной юридической ответственности относятся только две последних стратегии, так как профилактика развития и профилактика на уровне общин охватываются правом лишь с точки зрения собственно-регулятивных норм, правовой культуры и правового сознания.

Интересной представляется практика применения закона Республики Казахстан «О пробации» от 30.12.2016 г., под которой понимается система видов деятельности и индивидуально определяемых мер контрольного и социально-правового характера, направленных на коррекцию поведения лиц, категории которых определены законом, для предупреждения совершения ими уголовных правонарушений (ст. 1). Для реализации данного закона учрежден специальный правоохранительный орган – Служба пробации. К. Х. Рахимбердин обозначил критические замечания относительно положений закона, который вопреки практике зарубежных стран, где служба пробации является институтом гражданского общества, признал за ней роль милитаризированной структуры. Исследователь также высказал сомнение относительно сужения функциональной характеристики пробации до предупреждения преступлений, понимает под ней форму социально-правового контроля за осужденными, выстроенную в систему решения задач по ресоциализации правонарушителей, которые не изолированы от общества и находятся под контролем службы пробации ^{[18, с. 95-98]}. Уже в конце 2020 г. в структуре ФСИН России запланировано учреждение службы пробации, осуществляющей надзор за осужденными и ориентированной на постпенитенциарную адаптацию и социализацию бывших заключенных. Соответствующие решения предусмотрены актуальной редакцией Концепции развития уголовно-исполнительной системы Российской Федерации до 2020 г., утвержденной распоряжением Правительства РФ от 14 октября 2010 г. № 1722. Документ также подразумевает применение сотрудниками УИС комплекса индивидуальных профилактических мер по предупреждению правонарушений, в том числе преступлений, совершаемых осужденными.

Установление юридической ответственности за противоправное поведение не должно стать самоцелью законодателя, а быть закономерным результатом развития общественных отношений и, соответственно, сферы правового регулирования, объективно нуждающихся в охране именно средствами юридической ответственности. Так, принятие 14 июня 2007 г. Закона Иркутской области № 38-оз «О запрете на территории Иркутской области деятельности по организации и проведению азартных игр» не возымело практически никакого эффекта, поскольку административная ответственность за нарушение запрета отсутствовала в федеральном и региональном законодательстве. Принудительных мер в виде массового возложения обязанностей прекратить деятельность и изъятия игровых автоматов оказалось недостаточно. Вследствие этого был принят Закон Иркутской области от 09 октября 2007 г. № 81-оз, которым были введены меры административно-правовой ответственности за нарушение указанного запрета, после которого первоначальный закон начал действовать на порядок эффективнее. При отсутствии обозначенной необходимости законодателю следует проявить умеренность и ограничиться введением более мягких мер ответственности или иных (помимо ответственности) мер государственного принуждения, чтобы не допустить разрушения социальных связей под «жестким» воздействием негативных санкций-наказаний. Как отметил Конституционный Суд Российской Федерации (далее – КС РФ) в постановлении от 11.12.2014 г. № 32-П, реализация общеправовых принципов уголовно-правового регулирования предполагает недопущение избыточного ограничения прав и свобод других лиц при применении мер уголовно-правовой ответственности. Последняя должна быть дифференцированной, отвечать требованиям справедливости, разумности и пропорциональности. В другом своем постановлении (от 14.02.2013 г. № 4-П) КС РФ отметил, что невозможность назначить ниже низшего административное наказание лицам за нарушение установленного порядка организации, либо проведения публичного мероприятия или организацию иного массового мероприятия, повлекшего нарушение общественного порядка, потенциально влечет чрезмерное ограничение права собственности граждан, несовместимое с требованием справедливости. Отсюда, по мнению КС РФ, мера административной ответственности в виде штрафа с нижним порогом в 10 000 рублей из предупредительной меры воздействия становится избыточным обременением. Тем не менее, дифференциация юридической ответственности за правонарушения также должна иметь объективные рамки. Например, предложенные ранее Верховным Судом Российской Федерации ^[20] и поддержанные отдельными исследователями ^{[19, с. 14-18]} изменения в уголовное законодательство России, подразумевающие формирование «квазиуголовного права» посредством разделения уголовных правонарушений на преступления и проступки, по нашему мнению, выходят за пределы разумного. Как отмечает В. А. Уткин, к подобным инициативам надо подходить с большой осторожностью, интерпретируя и осуществляя гуманизацию уголовного закона на концептуальной основе ^{[27, с. 109-110]}. Определенное негативное влияние оказывают и меры ответственности, утратившие актуальность и отягощающие систему законодательства и систему права. К таким мерам ответственности мы относим, в частности, норму ст. 13.24 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 г. № 195-ФЗ, предусматривающую наказание за повреждение телефонов-автоматов, практика по которой практически отсутствует.

Обращаясь к реализации позитивной юридической ответственности, мы отмечаем ее исключительную значимость и особую роль в системе функций юридической ответственности. Так, Н. В. Витрук полагает, что позитивная сторона негативной конституционной ответственности даже превалирует в ее содержании ^{[1, с. 36]}. Вопрос о понятии юридической ответственности мы решаем, исходя из ее объективного и субъективного смыслов. Юридическая ответственность в объективном (статутном) смысле – закрепленные в санкциях правовых норм меры государственного принуждения в виде определенных лишений, которые могут быть применены к лицам за совершение противоправных деяний. В субъективном смысле юридическая ответственность – это субъективная обязанность лица перетерпеть меры государственного принуждения в виде соответствующих лишений за уже совершенное противоправное деяние ^{[10, с. 36-37]}. Несложно заметить, что понятие ответственности дифференцируется в зависимости от того, на каком уровне правового регулирования (нормативном или индивидуальном) мы ее рассматриваем. Юридическая ответственность в объективном смысле оказывает опосредованное правовое воздействие на общественные отношения (на неопределенный круг лиц и ситуаций), а субъективная юридическая ответственность способна оказывать непосредственное правовое воздействие (на конкретных лиц и ситуации), что характеризует регулятивную функцию ответственности ^{[6, с. 75-76]}. Следовательно, реализация позитивной юридической ответственности – это не что иное, как выполнение негативной ответственностью своей профилактической функции.

Профилактическая функция ретроспективной (негативной) юридической ответственности напрямую вытекает из ее регулятивной функции и проявляется на всех уровнях правового регулирования. Как обоснованно замечает Д. А. Липинский, положение, при котором функционирование ответственности ограничивается выполнением карательной и восстановительной функции без учета профилактической, не может именоваться иначе как дисфункция юридической ответственности ^{[8, c. 41]}.

Относительно реализации позитивной юридической ответственности на уровне объективного права мы отмечаем следующее.

Во-первых, ответственность в объективном смысле оказывает первостепенное воздействие на общественное сознание субъектов права, включая и потенциальных правонарушителей. Нормы права, санкции которых содержат меры ответственности, после обретения юридической силы распространяют общепревентивное действие на своих адресатов, «объем» которых может колебаться от населения административно-территориальной единицы равной городу (району), если речь идет о муниципальной правовой ответственности до всего человечества, в случае с международно-правовой ответственностью. Принципиально важно обеспечить результативность юридической ответственности уже на этом этапе, когда нет юридических фактов – правонарушений, а общественный порядок не претерпел под их негативным влиянием «необратимых изменений», для чего следует обеспечить максимальное соответствие мер ответственности принципу справедливости в его актуальной историко-политической интерпретации. Не случайно в ст. 68 Закона Китайской Народной Республики «О правотворчестве» обязательной частью процедуры создания административно-правовых актов является заслушивание всего спектра мнений заинтересованных органов, организаций и граждан, для чего можно проводить круглые столы, диспуты, конференции и иные публичные обсуждения ^{[24, с. 67]}.

С. И. Гирько, безусловно, прав, утверждая, что деятельность по предупреждению правонарушений в УИС, в числе своих адресатов должна охватывать также криминальное поведение сотрудников самой пенитенциарной системы ^{[3, с. 29]}. Как отмечает А. В. Марков, нормативная ответственность является моделью (образцом, слепком) логической необходимости, это «социальное воплощение "логической технологии действительности"… Источником ответственности является нормативное единство субъективного права и юридической обязанности… В нормативной логике этого единства заложена юридическая ответственность» ^{[14, с. 124-125]}.

Во-вторых, рассматриваемая ответственность должна вводиться только при условии наличия социальной необходимости в повышенной охране определенных общественных отношений. Так, А. В. Малько и Р. С. Маркунин убеждены, что утрата доверия как основание конституционно-правовой ответственности властных субъектов будет способствовать формированию позитивной ответственности в качестве необходимости добровольного выполнения лежащих на данных лицах обязанностей (моральных, политических, правовых) ^{[13, с. 14]}. Между тем, критерии определения наличия/отсутствия потребности в мерах юридической ответственности на системной основе в законодательстве не закреплены. Проводимая на сегодняшний день в России политика по внедрению оценки регулирующего воздействия может стать хорошим фундаментом для разработки соответствующей методики определения потребности в закреплении мер юридической ответственности. Так, в п. 1 ст. 26.3-3 Федерального закона от 06.10.1999 г. № 184-ФЗ установлено, что проекты нормативных правовых актов (НПА) субъектов Российской Федерации, устанавливающие, изменяющие или отменяющие ранее установленную ответственность за нарушение НПА субъектов Российской Федерации, затрагивающих вопросы осуществления предпринимательской и инвестиционной деятельности, подлежат оценке регулирующего воздействия. Содержание методических рекомендаций по организации и проведению соответствующей оценки, утвержденных приказом Минэкономразвития России от 26.03.2014 г. № 159, далеко не бесспорно. Так, согласно п. 1.10 рекомендаций, степени регулирующего воздействия НПА разграничиваются в зависимости от того устанавливается (высокая степень), изменяется (средняя степень) или отменяется (низкая степень) ответственность за нарушение нормативных правовых актов, затрагивающих вопросы осуществления предпринимательской и инвестиционной деятельности. Причем в сводном отчете оценка расходов и доходов субъектов предпринимательской ответственности, связанных с введением или изменением ответственности, указывается только в случае, если проект НПА имеет высокую степень регулирующего воздействия (п. 4.1 Методических рекомендаций). Подобный формальный подход к разграничению высокой и средней степени регулирующего воздействия в связи с введением или изменением меры ответственности представляется несколько поверхностным. К примеру, увеличение законодательными органами субъекта Российской Федерации административного штрафа для предпринимателей в три раза (изменение ответственности – средняя степень) окажет гораздо более сильное регулирующее воздействие, чем его первоначальное установление (введение ответственности – высокая степень).

В-третьих, юридическая ответственность должна быть снабжена механизмами реализации, позволяющими обеспечить своевременность и неотвратимость наступления юридической ответственности для потенциальных правонарушителей. Как верно отмечал упомянутый выше учитель Сунь-Цзы, «чтобы безупречно защищаться, защищайся там, где нет нападения» ^{[25, с. 136]}. Суть данной мысли заключается в том, чтобы создать единую, в известном смысле монолитную, нормативную конструкцию юридической ответственности, само наличие которой в законе способно остановить лиц – потенциальных правонарушителей от противоправных деяний, понимающих неизбежность ее наступления и эффективность механизмов реализации. Даже при отсутствии серьезных показателей правонарушаемости государство должно обеспечить надежную охрану общественных отношений в соответствующей сфере, в том числе мерами юридической ответственности. Вместе с тем, действенность механизмов реализации ответственности также зависит от активности институтов гражданского общества и отдельных граждан, которые способны с высокой степенью результативности оказывать профилактическое воздействие на потенциальных правонарушителей, а в отдельных случаях и сообщать государству об имеющихся социальных проблемах. Так, своевременное выявление неблагополучной семьи органами опеки на основании информации, поступившей из совета дома или соседей, способно предотвратить множественные правонарушения членов данной семьи, включая и детей, в том числе и за счет применения иных мер принуждения (например, постановка несовершеннолетних на профилактический учет).

Обобщая изложенное, мы убеждаемся, что установление мер юридической ответственности в нормах права должно основываться, как минимум, на трех концептуальных идеях: 1) эвентуальности ответственности, ее готовности к применению в конкретных общественных отношениях; 2) профилактическом характере ответственности, поддерживаемой обществом, соответствующей принципу справедливости (естественно-правовым положениям); 3) нацеленности ответственности на охрану наиболее важных общественных отношений, которые не могут быть качественно защищены иными мерами государственного принуждения.

Применительно к реализации позитивной юридической ответственности на уровне субъективного права заметим следующее.

Во-первых, реализация позитивной юридической ответственности в конкретных правоотношениях оказывает превентивное воздействие, прежде всего, на нарушителя норм, претерпевающего определенные лишения. Мировоззрение правонарушителя корректируется «на будущее» с акцентом на правомерное поведение. Предполагается, что он примет для себя осознанное решение в дальнейшем воздерживаться от противоправных актов исход