Идея как инструмент социальной инженерии: философский анализ

Равочкин Никита Николаевич доктор философских наук профессор, кафедра истории, философии и социальных наук, Кузбасский государственный технический университет имени Т.Ф. Горбачева; доцент, кафедра педагогических технологий, Кузбасская государственная сельскохозяйственная академия 650000, Россия, Кемеровская область, г. Кемерово, ул. Весенняя, 28 Ravochkin Nikita Nikolaevich Doctor of Philosophy Professor, Department of History, Philosophy and Social Sciences, Kuzbass State Technical University named after T.F. Gorbachev; Associate Professor, Department of Pedagogical Technologies, Kuzbass State Agricultural Academy 650000, Russia, Kemerovo region, Kemerovo, Vesennaya str., 28 nickravochkin@mail.ru Другие публикации этого автора

Социальная эволюция представляется наиболее желаемым вариантом организации институционального порядка в большинстве государств, во многом, за счет минимизации, по мнению субъектов власти, девиантного поведения различных акторов. Тесная связь между идеями и возможностями осуществления ими тех или иных преобразований в обществе впервые формулируется еще в древнегреческой социальной философии. Ранее мы отмечали, что идеи детерминируют различные перемены в общественной жизни, а сам характер изменений почти всегда сопряжен с популярностью и преобладанием на конкретном историческом отрезке тех или иных традиций и школ ^[22]. Таким образом, идеи становятся основанием для различных социальных практик, предоставляя возможность раскрытия сущности конкретного государственного, а порой даже регионального устройства. Кроме того, реальность требует от философских исследований проявления их прикладного характера. Мы не раз отмечали эту необходимость, которая обнаруживается ввиду многомерного усложнения, прогностической неопределенности и рисковости как основных параметров развития социальных систем, так и в связи с актуализацией запросов на определение траекторий их возможных трансформаций.

Отсюда вполне логично выглядит неоднозначность онтологических трансформаций глобализирующегося мира. Начиная со второй половины прошлого столетия, человечество вступает в качественно новую эпоху своего исторического развития, которая характеризуется усилением роли знаний, информации, и транс- и междисциплинарных областей науки, причем, последние из стадии фрагментарного применения фактически становятся всеобщими преобразовательными и производительными социальными драйверами. Увеличение опосредованного множеством дискурсов объема и возрастание роли знаний и информации способствует не только усилению их значимости в общественной жизни, но и напрямую детерминирует формирование различных вариантов и моделей постиндустриального общества. С одной стороны, новые технологии дарят человеку ощущение безграничного могущества, с другой – именно они и приводят к многочисленным финансово-экономическим, социально-политическим кризисам, которые, по словам А.В. Веселова, «потрясают до основания развитые страны, оборачиваются драматическими революциями в развивающихся странах» ^[11].

На сегодняшний день проблематика реализации идей на практике в том или ином аспекте социального устройства все еще остается малоизученной. Вместе с тем, понимание роли интеллектуальных конструктов как эффективных инструментов социальной инженерии позволит расширить понимание масштабов, механизмов и закономерностей их воздействия на преобразования в обществе и государстве. Не будет лишним напомнить, что последнее представляется особенно важным на эпохе веков и тысячелетий в кризисных реалиях общепланетарного масштаба. Дополнительную актуальность задают скептические тезисы о «смерти идей», которые всяким образом пытаются доказать их несостоятельность и невозможность в части обеспечения эффективного социального развития ввиду неопределенности направления векторов общемировой динамики. Целью исследования выступает раскрытие возможностей идей в качестве инструмента социальной инженерии. Логика организации и проведения настоящего исследования, прежде всего, требует осуществить обращение к теоретическим источникам, позволяющим определить воплощения идей в качестве средств заявленной в названии социально-инженерной деятельности.

Описывая суть перехода от мыслей к действиям, заметим, что конкретные идеи являются интеллектуальными основаниями воплощения любых социальных перемен. Будучи результатом мыслительной деятельности, идея содержит в себе некоторые представления о желаемом («идеальном») образе какого-либо объекта из определенной сферы общественной жизни, а также «план действий» по обретению им соответствующих с замыслом формы и содержания. Нацеленность идей на активное участие в процессах социального конструирования позволяет выявить их основные характеристики: претензии на изменение существующей картины мира, обоснование и объяснение нового общественного порядка, артикулирование интересов и узкая направленность. Автор фиксирует этот важный для «идейно ориентированных исследований» факт, позволяющий указать на определенную ограниченность какой-либо одной идеи, взятой в отдельности от других ^[12]. Из приведенных выше свойств идей становится ясно, что в них происходит соединение аксиологии, гносеологии, онтологии и праксиологии. То есть для актуализации идеи интеллектуалам требуется обладание знаниями о сущностных характеристиках некоторого социального объекта, изменения которого маркируются не только рациональным использованием имеющихся ресурсов, но и обновленное содержание которого будет конгруэнтным интересам и ценностям различных групп и страт.

Современное состояние глобального мира требует кардинальных преобразований на экономическом, политическом, социальном и, прежде всего, идейном уровнях, поскольку интеллектуальные конструкты неизменно лежат в основе любых институтов как структур, обеспечивающих порядок в обществе. Усиливающиеся процессы рационализации общественной жизни означают, в том числе, и развитие техногенной цивилизации, делая оправданным, по мнению Н.Е. и П.Е. Серкиных применение инженерных технологий для социального конструирования ^[25]. Осознание необходимости применения указанных методов для осуществления преобразований в общественной жизни приводит к популяризации социальной инженерии. Инженерия вообще имеет ярко выраженную праксиологическую природу, в соответствии с которой идеи как формы знания должны находить свое опредмечивание и воплощаться на практике в какой-либо сфере общества.

Таким образом, идеи, призванные решать различные социальные проблемы, должны соответствовать целям и обладать качественными характеристиками для реализации задуманного через воздействия, оказываемые человеком на объект, изменения которого создают новую сущность ^[18]. Так, в дискурсе прикладной социологии применительно к преобразованиям институтов, социальная инженерия определяется как «целенаправленное эволюционное формирование специфичного группового социального поведения» или «инженерия специфичного класса экзосоматических обретений человека – группового социального поведения» ^[4]. Для философии мы предлагаем определять социальную инженерию следующим образом: теория и практика интеллектуальной деятельности, предметное поле которой составляет (непрекращающийся) поиск (на определенном этапе развития) универсальных механизмов социальной эволюции и практическая деятельность по преобразованию всех аспектов общественной жизни для его успешной адаптации к изменяющимся условиям реальности.

Однако нам кажется, что в рамках системного философского анализа необходимо рассмотреть возможные упоминания о социальной инженерии в интеллектуальном наследии прошлого, поскольку сама деятельность по преобразованию различных сфер общественной жизни имеет гораздо более глубокие корни, чем XX-XXI столетие. Вполне вероятно, что социальная инженерия в своем «неявном виде» обнаруживает связь с идеями гораздо ранее. Как следствие, различные примеры из богатого исторического материала вполне могут подтвердить нашу точку зрения и помочь в решении обозначенной цели.

Некоторые исследователи отмечают, что в истории социальной философии связь между преобразованиями в обществе и идеями как их детерминантами можно отыскать еще в Античности, когда в классический период древнегреческие интеллектуалы занимались проектированием идеального государства ^[25]. Проектирование идеального государства представляло собой теоретическую интеллектуальную деятельность по созданию плана преобразований имеющихся на тот момент условий. Все это позволило бы придать явлениям и процессам новую форму и содержание, удовлетворяющих актуальным потребностям отдельных полисов и государства в целом, или же подразумевало «приведение к данному идеалу реально существующих обществ» ^[11]. Говоря иначе, уже в рамках данного исторического периода идеальные модели выступают главным средством последующих преобразований, или складывающейся социально-инженерной деятельности.

Совершенствование общественной жизни и развитие этики заметно наполняет содержание идей аксиологическими основаниями, указывающими на необходимость движения, например, в сторону социальной справедливости. Кроме этого, уже в Античности происходит генезис идей демократии (к слову, бытует мнение, что даже либерализм имеет древнегреческие корни), которые нашли свое практическое воплощение в ряде эллинских полисов. Таким образом, в своем неявном виде социальная инженерия присутствует в учениях Демокрита, Платона, Аристотеля и ряда других мыслителей. Данный этап идейной детерминации социальных преобразований и становления институтов вообще называют «утопическим» ^[11], а сущность модернизационных процессов здесь ограничивается преимущественно «созерцательным» духом времени и построением умозрительных теорий. Однако уже по первым теориям становится понятен инжиниринговый потенциал идей, поскольку они явно имеют прагматическую ориентацию реализации практических рекомендаций, включенных в систему управления и регулирования его протекания. Такой расклад не отменяет, а, наоборот, добавляет актуальности вопросам проявлений в искусстве коммуникации и убеждения людей индивидуальных усилий, инициативы и творческого начала интеллектуалов.

Однако, по нашему мнению, социальная инженерия в античной философии не состоялась, так как ответ на почти единственный вопрос «Каким должно быть государство?» вовсе не выглядит достаточным. Как и не отвечает принципам инженерных знаний и праксиологии отсутствие упоминаний о предметном воздействии, которое бы позволило оптимизировать затрачиваемые на преобразования ресурсы, тем самым игнорируя дифференцированность предметной области социальной инженерии ^[4].

Кроме того, достаточно слабо и не совсем ясно представлен аспект прогнозирования социального развития, что, помимо уже подчеркнутой перегруженностью идей теоретическим пафосом, также отдаляет древнегреческих и древнеримских интеллектуалов от основоположников социальной инженерии. Однако если все же найдутся те исследователи, которые убеждены в самых широких хронологических рамках существования собственно социальной инженерии, целесообразным для них будет упомянуть, что во взглядах мыслителей Средневековья (Аврелия Августина, Ф. Аквинского) и эпохи Возрождения (Н.Макиавелли, П. Мирандолы, Т. Мора) также присутствуют идеи совершенствования социального устройства.

Эпоха Нового времени возводит праксис в статус ключевого мотива общественной жизни. В этом отношении следует отметить пересмотр оснований философского поиска, который произошел через критическое отношение к господствовавшим ранее аристотелевскому и схоластическому подходам. Бэконовское «Знание – сила» задает императив «великого восстановления наук», которое де факто направляется на подчинение природы интересам и потребностям человека. Даже вопреки наличию метафизики и «старых» понятий у Ф. Бэкона и Дж. Локка, знание, основанное на опыте, становится прикладным, приобретая направленность к действиям ^[2]. Стремительное развитие естествознания стимулирует развитие социально-гуманитарного знания, а диалог между данными областями наук приводит к использованию в социальных исследованиях методов биологии, математики и физики, которые преследовали цель поиска закономерностей в общественной жизни.

Вестфальская система международных отношений и первые революции, заложившие основы современной нам миросистемы, приходятся на XVII столетие. Однако из анализа работы А.А. Аргамаковой отчетливо видно, что масштабная реализация прикладных задач социогуманитарных знаний для общественного устройства приходится на эпоху Просвещения ^[2]. Этот факт чрезвычайно важен для социальной инженерии, так как является подтверждением практической роли идей, оформившихся в трудах интеллектуалов Модерна, предлагавших, кстати, делегировать им государственное управление (Сен-Симон), на социальную ткань, что, собственно говоря, и приводит к ряду трансформаций в соответствии с артикулируемыми ими представлениями по поводу общественного устройства.

Если исходить из праксиологического понимания произошедших в конце XVIII-первой трети XIX столетий преобразований, особенно в государственном и регионально-континентальном масштабе, то видно, что деятельность интеллектуалов имела не только умозрительный характер, но и привела к реальным успехам. По авторскому мнению, множество из реализованных в отмеченный период проектов можно считать именно социоинженерными. Объясняем это тем, что они были направлены на решение определенных проблем с учетом познанных социальных закономерностей, а также содержали описание текущего состояния объектов, предлагали определенные средства для эволюционных изменений, прогнозировали развитие объектов и управление ими в будущем ^[4;25]. Отдельно следует отметить концептуализацию идеологии, которая является не чем иным, как агрегатом множества выверенных и представляющих на первых этапах целую систему идей (различные идеологические векторы с противоречивой аксиологией появятся только в ХХ веке), которые, без преувеличения, становятся самыми глобальными по своему масштабу проектами социально-инженерной деятельности. В последующем позитивизм, прагматизм и аналитическая философия, переориентировавшись с кабинетных исследований в сторону практической пользы, рассматривают более содержательные вопросы и осуществляют специализацию методов, которые к ХХ столетию становятся настоящими социальными технологиями.

Итак, в отличие от большинства современных отечественных и зарубежных исследователей, мы полагаем, что именно в Новое время происходит институционализация социальной инженерии как таковой, а идеи становятся реальным инструментом. Так, их воздействие на социальную ткань приводит к появлению новых типов социально-государственного устройства (Франция, страны Западной Европы), а также появлению новых государств (США). В это время упомянутые идеи справедливости социального устройства занимают центральную позицию во всем множестве работ и даже целых политико-правовых теорий, в которых отмечается соответствующий вектор преобразования общественных порядков.

Связь между идеями и социальной инженерией проявляется еще и в том, что мыслительные конструкты кристаллизируются и оказывают активное воздействие не только на общественную жизнь, но и межличностные взаимодействия, побуждая индивидов к определенным социальным действиям и поведению. В частности, социально-философские концепции либерализма и демократии, будучи выверенными системами идей о представлении справедливых вариантов государственного и общественного устройства, находят свое отражение в Декларации независимости США. Более того, своим примером либерализм доказал, что совсем не обязательно, чтобы идеология была направлена против кого-либо. Людей могут объединять и вполне гуманистические идеи общенационального масштаба, например, идеи процветания страны, идеи борьбы с бедностью, идеи сохранения населения. Таким образом, интеллектуальные конструкты напрямую детерминируют появление государства как суперинститута, а практическая реализация принципов, проявляющихся в его функционировании, есть не что иное, как опредмечивание идей или, что бывает чаще – их модификация.

Рассмотрим подробней пример идейной рецепции – процесса последующего переноса первоначально сформулированных и апробированных в одном или нескольких обществах интеллектуальных конструктов в другой социокультурный контекст. Так, в это же время во Франции лозунг буржуазной революции артикулирует республиканские идеи Робеспьера (стоит заметить, что под влиянием Монтескье и Руссо), которые сначала находят свое практическое воплощение в самой Франции, а затем – после череды революций, которые прокатились по всей Европе, республики были установлены в большинстве стран ее западной части. Однако ввиду социокультурных особенностей нам интересно применение идеи как инструмента в реалиях Российской империи. Содержательный радикализм идей поразил даже элиту, которые вопреки нестандартности аксиологических основ заставил поверить в оправданность и перспективность зарубежного опыта: «”Золотой век”» находится не позади, а впереди нас <…> В России <...> мы существовали лишь фактически <…> Но духовно мы жили во Франции» ^[23].

Значение идейного арсенала французской революции на мировом социоинженерном уровне проявилось в предопределении формирования современного облика мира. По этому поводу Ф. Фукуяма отмечает, что «хотя и после 1806 г. еще предстояло сделать немало (уничтожить рабство и работорговлю, предоставить избирательные права женщинам, рабочим, национальным меньшинствам и т. п.), основные принципы либерально-демократического государства уже не подлежали улучшению» ^[28]. Революционные события, прорывные идеи демократии и либерализма, как и быстрые темпы развития науки и техники в Новое время с верой в безграничный прогресс человека, способствуют вере в безграничный прогресс человека, действительно отражают современный облик динамичного мира. Основными современными институтами, пришедшим в различные периоды Нового времени на смену средневековым установлениям, становятся естественное право, разделение властей, парламентаризм, право частной собственности, которые, в самом деле, фундируют сегодняшнюю западную цивилизацию. Отдельно стоит отметить, что реализация идей в социальном пространстве Европы и США, способствовавших становлению отмеченных нами институтов и задавших логику современных социальных практик, все еще остается малоизученной, но перспективной темой в современной научной, мировой и отечественной, литературе.

Тем не менее, диффузия «революционного» интеллектуального наследия в российском социуме способствует актуализации идей о, например, гендерном равноправии и объеме прав женщин. В работах В.М. Хвостова рассматриваются такие аспекты, как историческая судьба русской женщины, ее статус в семье, значение их деятельности в контексте национальной культуры, а самое главное – критический анализ интересующих нас прав в сфере политического. Любопытен отмечаемый этим автором факт, что необходимым условием обретения равноправия является развитие женского образования ^[29]. Другие исследователи, на которых заметное влияние оказал Дж. Ст. Милль ^[15], указывают на необходимость установления равноправия между мужчинами и женщинами, полагая, что это определяет не только улучшение положения женщин в обществе, но и обязательно приведет к позитивным социальным реформам.

Отечественный интеллектуальный дискурс XIX столетия побуждает нас обратиться к страницам ведущих журналов, которыми являлись «Отечественные записки» и «Современник», на которых появляются публикации В. Г. Белинского. Этот интеллектуал также акцентирует внимание на необходимости активизации участия женщины в социально-политической жизни общества ^[5;6;7]. Однако самым важным, на наш взгляд, событием в рассматриваемом аспекте влияния идей о равноправии на российское общество становится появление первых женских организаций. Так, практическое воплощение идей о равноправии мужчины и женщины способствует постепенному изменению статуса последней в реалиях патриархальной Российской империи, по сути, создавая прототип современной отечественной социальной модели.

Освещая влияние идей зарубежных интеллектуалов, в которых выражается отношение к частной собственности в духе либерализма, необходимо отметить, что они во многом способствовали формированию социально-экономического устройства и характерных черт дореволюционного устройства российского социума. Так, в отечественном обществе, как и в большинстве европейских стран, проявляются тенденции снижения роли аристократии и одновременного увеличения влияния купечества. Настроения, сопровождающие изменения социальной стратификации можно проиллюстрировать следующей цитатой: «Прежде дворянство давало писателей, а теперь наша очередь. За нами свежесть натуры, мы не выродились. Мы обеспечены, а человек может творить только на свободе. Я чувствую в себе честолюбивые и обширные планы. Я могу быть критиком, музыкантом, художником, актером, журналистом. Я русский самородок!» ^[17]. Указанные изменения приводят к потере дворянством своей ведущей роли в обществе. Одновременно с этим первый план выходят более предприимчивые и инициативные группы (аналог западных буржуа), многие из которых имели хорошее образование, были достаточно богаты, свободны, уверены, чтобы принимать на себя новые роли и функции и получать свой выигрыш в институциональных практиках уже не по происхождению, а по реальному результату.

Эпоха Просвещения помимо равноправия и свободы личности способствует диффузии и таких идей, детерминировавших становление института благотворительности в реалиях царской России. К слову, эта практика также приобретает глобальные масштабы, вовлекая в процессы создания ориентированных на социальную поддержку незащищенных слоев населения учреждений практически всех слоев общества. Благотворительность в Российской Империи осуществлялась «в связи с укоренением в общественном сознании гуманистических идей, порожденных эпохой Просвещения, в частности таких, как природное равенство людей, пробуждение достоинства личности и искоренение грубости нравов через распространение образования и правильного воспитания» ^[10]. Говоря иначе, данный социоинженерный проект, связанный со становлением института благотворительности в дореволюционной России, становится средством достижения социальной справедливости. В сухом остатке – это воплощение либерально-демократических идей, поскольку сам факт появления подобных учреждений отражает появление защиты как практики помощи гражданам и средства предотвращения конфликтов, то есть де факто установления социальной справедливости.

Такой успешной, на наш взгляд, рецепции рассматриваемых интеллектуальных конструктов, определивших институционализацию благотворительности, становятся понятные российскому массовому сознанию аксиологические основания идей, которые гармонично сочетаются с культурой и идеалами христианской религии. В частности, появляются центры, предназначенные для оказания помощи людям, которые страдают от различных видов заболеваний. Говоря предметно, здесь следует также отметить и учреждения для людей, страдающих от расстройств психики, интернаты для детей-сирот, для слепых и глухих. Соответственно, данная идейная модификация в реалиях дореволюционной России формирует социальный институт медицины в его современном виде ^[14]. Немного позволим себе уйти в философско-историчекий дискурс и отметим, что эти идеи нашли поддержку даже у дочерей Николая II, ставших сестрами милосердия и практически ежедневно посещавших госпитали и больницы: «Мы там каждая по очереди перевязывали по одному больному» ^[1].

Впрочем, не стоит забывать и об «обратной стороне медали»: идея неприкосновенности частной собственности, вера в могущество науки, техники и разума, становление капитализма в духе европейского рубежа XVIII-XIX веков приводит к ряду последствий для отечественных реалий. Среди них выделяем быстрое развитие городов, рост численности городского населения с одновременным усилением расслоения российского общества, в котором была спрятана вся глубина социальных конфликтов и сложностей. Очевидными становятся многочисленные проблемные аспекты капиталистического типа хозяйствования, который, как оказалось, не совсем способен обеспечить непрерывный социальный прогресс по восходящей линии. В то же время уже упомянутая в этом исследовании идея «Свобода, равенство, братство» на практике приведет к абсолютному обнищанию людей и непрерывным экономическим кризисам, а также росту безработицы и другим негативным последствиям. По этому поводу П. Лафарг отмечает, что «идеи прогресса и эволюции имели чрезвычайный успех в течение первых лет XIX века, когда буржуазия еще была опьянена своей политической победой и поразительным ростом своих экономических богатств, философы, историки, моралисты, политики, беллетристы и поэты подавали свои писания и речи под соусом прогрессивного развития <...> Но к середине XIX века им пришлось умерить свой безудержный энтузиазм» ^[13].

Таким образом, идейные конструкты европейских интеллектуалов как инструменты социальной инженерии детерминируют в динамической организации бытия имперской России реализацию следующих преобразований:

1) становление капитализма, развитие фабрично-заводской промышленности и усиление социального расслоения, приводящее к обострению и углублению социальных проблем и конфликтов;

2) реформы 1861 года, прежде всего, отмена института крепостного права как средство обеспечения свободы российских граждан. Несмотря на то, что обретенная свобода во многом оставалась формальной, сама реформа была важным шагом для последующего исторического развития России;

3) усиление дискуссии о равноправии и равенстве мужчин и женщин и появление на этой почве системы женского образования, первых женских коммун, усиление роли и значения женщины, ее вовлечение в социально-политическую жизнедеятельность;

4) снижение роли и значения аристократии и выход на ведущие позиции в социуме купечества как воплощение идей неприкосновенности частной собственности и обеспечения равенства граждан не на основании происхождения, но с учетом личностных качеств, инициативности, предприимчивости;

5) появление системы социальной защиты, представленной огромной сетью благотворительных учреждений, как средства минимизации рисков учащения социальных конфликтов, а также достижения социальной справедливости;

6) развитие отечественной медицины в ее современном виде;

7) становление теории и практики коррекционной педагогики ^[19].

Разумеется, данные пункты не могут учесть все многочисленные преобразования, которые происходили в дореволюционном российском социуме под влиянием новоевропейских идей, но, по мнению автора, они четко отражают основные направления развития страны. Хотя даже приведенные выше изменения отражают тот факт, что задолго до формирования социальной инженерии как самостоятельной области научного познания идеи выступали эффективным инструментом преобразовательной деятельности интеллектуалов для того или иного общества.

Однако XIX век в истории социально-философской мысли принес настоящий комплексный проект, нашедший в последующем отражение в мировой практике, а именно – идеи марксизма. Кстати, большинство исследователей ассоциируют генезис социального инжиниринга как такового с появлением тоталитарных систем ХХ в., в которых как нигде ярче проявлялись государственный контроль, социальное планирование, излишне рационализаторские решения и, конечно, проводилась тотальная пропаганда ^[8]. В соответствии с этим, считаем необходимым упомянуть такую влиятельную идеологию, которой являлся национализм. Примечательно, что идейные истоки этого течения можно рассмотреть как альтернативный путь развития общества и государства, находящийся в оппозиции и либерализму, и социализму. В этой концепции принципом социального развития выступает национальный дух, а «основная обязанность гражданина – защита независимости и суверенитета собственного государства, даже если это происходит в ущерб интересам других государств и наций» ^[31]. Однако доведенные до крайности в рамках фашистской идеологии интеллектуальные конструкты национализма, опосредуя прежде всего политико-правовые институты, властный дискурс которых приводит к многочисленным вооруженным конфликтам, наиболее масштабным среди которых является Вторая мировая война.

Далее рассмотрим генезис СССР как результат воплощения марксистских идей, что может быть репрезентировано как продолжение анализа российского социума. Логика этого обращения объясняется еще и тем, что, первые теоретики социальной инженерии «разделяли взгляд социализма, связывая надежды на рациональное преобразование рассматривавшие общество как единое целое» ^[2].

Применительно к особенностям исторического развития России, хотелось бы маркировать социализм как наиболее масштабный социально-инженерный проект советского социума ^[11]. По сути, в ее основу, помимо теоретических положений К. Маркс