Повседневная жизнь политических заключенных Тобольской губернии в начале XX в.

Акбердеева Динара Ильгизаровна младший научный сотрудник, Тобольская комплексная научная станция Уральского отделения Российской академии наук 626152, Россия, Тюменская область, г. Тобольск, ул. Академика Юрия Осипова, 15 Akberdeeva Dinara Il'gizarovna Junior Research Assistant, Tobolsk Scientific Station of Ural Branch of the Russian Academy of Sciences 626152, Russia, Tyumen region, Tobolsk, Academician Yuri Osipov str., 15 akberdeeva.dinara@mail.ru Другие публикации этого автора

*Работа поддержана программой УрО РАН «Социально-экономические и гуманитарные проблемы развития общества» № 18-6-6-13

Введение

Первыми исследованиями, в которых подробно были изучены тюремное законодательство дореволюционной России, повседневный быт арестантов и психология тюремного заключения, стали работы М. Н. Гернета «В тюрьме. Очерки тюремной психологии» и «История царской тюрьмы» в пяти томах. Несмотря на то, что в его трудах освещены многие сферы жизни политзаключенных, деятельности тюрем Западной Сибири в них практически не уделено внимания.

В работах О. Н. Бортниковой рассмотрены условия содержания, трудовая деятельность, религиозное воспитание арестантов Тобольской губернии, организация тюремных школ, а также духовно-нравственный облик осужденных, в том числе политических ^{[3, 4]}.

В монографии А. П. Михеева «Тобольская каторга» выделены источники и методы идентификации политических каторжан, детально изучены вопросы численности и состава политзаключенных ^[28].

Проблемы изменения тюремного режима в Тобольском централе под влиянием революционных событий, вопросы противостояния политзаключенных и тюремной администрации рассмотрены в статьях В. О. Пырх ^{[33, 34]}.

В работе Н. И. Загороднюк раскрывается значение книги в жизни политзаключенных, отмечен факт положительного влияния интеллектуальных потребностей политических узников на формирование книжных фондов тюремных библиотек ^[22].

Таким образом, в работах отдельных исследователей затрагиваются лишь некоторые аспекты жизни политзаключенных тюрем Тобольской губернии, повседневность политических узников (в том числе подследственных и срочных) остается малоизученной темой и требует детального рассмотрения.

Целью данного исследования является изучение особенностей повседневной жизни политзаключенных, содержавшихся в пенитенциарных учреждениях Тобольской губернии в начале XX в.

В работе использованы нормативно-правовые документы, широкий круг опубликованных и неопубликованных источников, в том числе и впервые вводимые в научный оборот документы, хранящиеся в Государственном архиве в г. Тобольске, что позволило обратить внимание на такие специфические проблемы арестантской повседневности «политиков», как процесс организация свободного времени, вопросы адаптации к тюремной жизни, особенности взаимодействия с чинами администрации и т. д.

Неопубликованные документы фондов Государственного архива в г. Тобольске И–152 «Тобольское губернское управление», И–331 «Тюремное отделение Тобольского губернского управления», И–659 «Тобольский губернский попечительный комитет о тюрьмах» представлены письмами политзаключенных, докладами тюремного инспектора о ревизиях тюремных замков Тобольской губернии, годовыми отчетами о деятельности Тобольского губернского тюремного комитета и уездных отделений и др.

Среди опубликованных источников интерес представляет книга композитора В. Н. Гартевельда «Каторга и бродяги Сибири», посетившего Тобольскую каторжную тюрьму в 1908 г. с целью изучения музыкального фольклора сибиркой каторги ^[5].

Богатый материал, раскрывающий специфику тюремного быта и взаимоотношений «политиков» с тюремной администрацией, содержится в воспоминаниях бывших политкаторжан, размещенных в журнале «Каторга и ссылка» ^{[1, 2, 20, 23, 24]}.

Ценные сведения для изучения тюремной повседневности содержит личный дневник тобольского губернского агронома, общественного деятеля Н. Л. Скалозубова, впоследствии – депутата Государственной Думы II и III созывов. В декабре 1905 г. он стал одним из организаторов Вольного крестьянского съезда, за что в январе 1906 г. был арестован по обвинению в совершении государственного преступления. Часть дневника, относящаяся к периоду тюремного заключения в Тобольской тюрьме, была опубликована в 1921 г. ^[35].

Основная часть

В широком смысле под термином «политические заключенные» понимаются лица, отбывавшие в тюрьмах гражданского ведомства наказание, назначенное по суду, или находившиеся под следствием по подозрению в совершении преступления по политическим мотивам. К политзаключенным относились также пересыльные и административно-ссыльные арестанты, обвиненные в политическом преступлении.

Тюремная реформа 1879 г., совпавшая по времени с обострением внутриполитического кризиса в России, вызвала необходимость создания единого пенитенциарного законодательства о политических арестантах. С 1879 г. по 1885 г. порядок содержания в местах заключения политических узников регламентировали циркуляры Главного тюремного управления. 28 февраля 1886 г. Министерством внутренних дел были приняты «Правила о порядке содержания политических арестантов в губернских и уездных тюремных замках, и пересыльных тюрьмах». Политические заключенные были отделены от уголовных, подследственные и административные – от осужденных ^{[21, с. 31]}. От принадлежности политзаключенных к той или группе зависели условия их содержания. Наибольшими льготами пользовались административно-ссыльные арестанты.

16 ноября 1904 г. были утверждены новые «Правила о порядке содержания в тюрьмах гражданского ведомства политических арестантов», которые не внесли существенных изменений в действующее законодательство, в основном лишь конкретизировали некоторые пункты старых «Правил». Было уточнено положение срочных и ссыльных политзаключенных – предписывалось применять к ним правила содержания срочных общеуголовных арестантов ^[31].

С вступлением в силу циркуляра Главного тюремного управления от 20 июля 1907 г. политическими стали считаться только те арестанты, которые состояли под следствием и судом. Лица, совершившие убийство, разбой или грабеж по политическим мотивам, лишались всех льгот, которыми пользовались другие политические арестанты ^{[38, с. 548]}.

Что касается политических каторжников, то, как правило, они содержались на тех же условиях, что и уголовные. Это объясняется тем, что к каторге приговаривались наиболее опасные государственные преступники. Для них было обязательно ношение кандалов, закон разрешал снимать их только исключительных случаях – во время тяжелой болезни и «в уважение подаваемой каторжными надежде на исправление» ^{[36, ст. 95]}.

28 декабря 1915 г. была принята «Общая тюремная инструкция», которая регламентировала многие аспекты жизни заключенных всех категорий, в том числе и политических. Кроме вопросов питания, лечения, организации труда, впервые рассматривались распорядок дня арестантов, порядок приема и выбытия заключенных, перечень предметов, которые разрешалось иметь в камере ^[30].

Несмотря на то, что правила и инструкции по содержанию арестантов периодически дополнялись циркулярами Главного тюремного управления, некоторые вопросы тюремной жизни политических заключенных оставались не регламентированными и порождали произвол тюремных служащих и местных административных властей.

В пенитенциарных учреждениях Тобольской губернии к началу XX в. политические заключенные были «крайне редким явлением» ^{[14, л. 25]}. Как показывают отчеты смотрителей, в тюрьмах губернии в 1903 г. содержалось всего семь политзаключенных, к 1 января 1904 г. их осталось двое ^[7]. Единичные случаи появления политических арестантов, чаще всего пересыльных, никак не влияли на статус тобольских тюрем как сугубо уголовных мест заключения.

В 1905 г. в связи с революционными событиями в губернию начали прибывать первые большие партии политических узников. Однако на основании Указа об амнистии от 21 октября 1905 г. последовало освобождение тех из них, чьи преступления не были связаны с насилием. Оставшиеся политические заключенные были переведены в Александровский централ и тюрьмы Нерчинской каторги. Таким образом, «старая» политическая каторга, как отмечал Михеев, не успев окончательно сформироваться, была ликвидирована ^{[26, с. 115]}.

В 1906–1907 гг. в тюрьмы Тобольской губернии прибыли самые многочисленные партии политических заключенных, т. е. наблюдался процесс превращения уголовных тюрем в уголовно-политические. По данным А. П. Михеева, в 1907–1909 гг. в тюрьмах г. Тобольска политические узники составляли не менее половины от общей численности заключенных – в 1907 г. было 254 «политиков», в 1908 г. – 235, в 1909 г. – 258 ^{[28, с. 122]}.

В то же время с ростом числа массовых арестов увеличилась доля «случайного элемента» среди политзаключенных. Росло число лиц, совершавших уголовные преступления под прикрытием политических лозунгов, что привело к снижению количества лиц привилегированного сословия среди «политиков». Особенное отношение к заключенным из привилегированных сословий и групп населения постепенно стало терять актуальность, хотя в некоторых случаях оно сохранялось как дань уважения к их прежнему статусному положению.

По воспоминаниям политкаторжанина М. Кадомцева, записанных И. Генкиным, «среди 250–300 политиков около половины были солдаты, матросы, саперы, артиллеристы, главным образом, крестьянского происхождения. Интеллигенцию составляли 5–6 студентов, несколько учителей, техников, железнодорожных служащих, пара офицеров, да два-три профессиональных революционеров. Были осужденные за восстание, “за принадлежность” (к социалистическим партиям), были и террористы, и экспроприаторы» ^{[20, с. 166]}.

На качество жизни заключенных оказывало влияние множество факторов – соблюдение норм наполняемости камер, санитарное состояние тюремных помещений, обеспечение одеждой и питанием, уровень медицинского обслуживания и т. д.

Арестантская повседневность начиналась с принятия заключенных в тюрьму и распределения по камерам. Лица, арестованные по подозрению в совершении политического преступления, должны были до окончания следствия содержаться в одиночных камерах, затем помещались в общих камерах, но отдельно от общеуголовных арестантов ^{[31, с. 4–5]}. В 1906 г. тобольский губернский тюремный инспектор, посетивший Тюменский тюремный замок, распорядился перевести политзаключенных в особое помещение с отдельным коридором, «чтобы окончательно изолировать политических от уголовных», т. к. было замечено, что «политики» «имеют на уголовных развращающее влияние, подстрекая их к неповиновению и нарушению дисциплины» ^{[11, л. 67 об.]}.

В 1908 г. композитор В. Н. Гартевельд обратил внимание на то, что в Тобольской каторжной тюрьме «каторжников не делят на уголовных и политических, и поэтому камеры поражают разнообразием своего состава» ^{[5, с. 52]}. Закон предписывал соблюдать одинаковый режим для всех каторжан, но на деле размещение заключенных зависело от начальника тюрьмы.

Камеры были разной величины и обычно вмещали в себя от двух до 30 арестантов. Обстановка камер была крайне скудной: «деревянный стол, две-три узкие скамейки исключительно для сидения, так как лечь на них нет возможности, деревянные нары для спанья и неизбежная, пахучая “параша”» ^{[5, с. 51]}. Были камеры, к которых отсутствовали столы и скамейки, поэтому арестантам приходилось принимать пищу прямо на нарах ^{[11, л. 31 об.]}. Постельные принадлежности состояли из подстилки – «кошмы в грубых мешках», «грубого суконного одеяла» и подушки, набитой соломой ^{[24, с. 14]}. В двери каждой камеры имелось откидное окошко для подачи пищи, а также «волчок» – круглое отверстие со стеклом, необходимое для надзора за арестантами.

Характерной чертой большинства мест заключения Тобольской губернии являлась переполненность. На одного арестанта предполагалась одна кубическая сажень воздуха, но в условиях переполнения соблюдать эту норму было невозможно ^{[4, с. 71]}. В 1909 г. заключенные Ишимского тюремного замка жаловались в письме депутату Н. Л. Скалозубову на то, что «тюрьма переполнена почти чем наполовину сверх комплекта, так что у некоторых делаются головокружения» ^{[6, л. 609]}.

В тюрьмах г. Тобольска скученность арестантов имела место лишь в отдельные годы, в частности, после 1905 г., когда сгорела каторжная тюрьма №2. Узников из сгоревшей тюрьмы перевели в тюрьму №1, в которой и без того не хватало арестантских мест. Политкаторжане вспоминали, что «несмотря на открытую в каждой камере летом и зимой, днем и ночью форточку бывало иной раз и так, что лампы гасли от недостатка кислорода». Арестанты «спали на нарах вплотную друг к другу, не сгибая колен», «бывало часто, что не только на нарах, но и на столе не хватало места для спанья, и вновь приведенным приходилось ложиться прямо на цементный пол» ^{[20, с. 173]}.

Санитарно-гигиенические условия содержания заключенных оставляли желать лучшего. Как показывают материалы ревизии тюремных замков Тобольской губерний за 1906 г., большинство построек нуждались в капитальном ремонте. От прогнивших полов исходил зловонный запах, потолки на нижних этажах тюрем были пропитаны сыростью из-за излишка воды при мытье полов на верхних этажах. Во многих камерах не имелись вытяжки, были неисправны печи. В «самом жалком виде» была найдена тюремная больница г. Тюкалинска: «полы в палатах совершенно сгнили, образуя большие отверстия, в потолках и стенах – трещины, крыльцо отстало от стены» ^{[11, л. 7 об.]}. В Туринской тюрьме в антисанитарном состоянии находились кухня и кладовая: «кухня содержится донельзя грязно: не выбелена, кишит тараканами, а каменный пол в ямах», «помещение, где хранятся такие продукты как крупа, соль и прочие, сырое и не проветрено, а самые лари для хранения продуктов внутри чересчур грязны» ^{[11, л. 55]}.

В неприглядном виде были цейхгаузы и бани. В Тарской тюрьме, по замечанию тюремного инспектора, цейхгауз не проветривался, арестантские вещи, «сваленные как попало в общие кучи», были покрыты плесенью. В бане при Ялуторовской тюрьме заключенные раздевались и одевались в комнате с земляным полом, даже в холодное время года ^{[11, л. 55]}. В Тюменской тюрьме потолок бани создавал угрозу падения, чаны для воды были сгнившими, протекали, а банная печь была развалившейся ^{[11, л. 64 об.]}.

Баню арестанты посещали один раз в семь или десять дней, иногда два раза в месяц. Политических заключенных водили мыться поодиночке, когда это было возможно, либо по несколько человек. Обязательным было присутствие надзирателя или жандарма. В условиях переполненности тюрем и отсутствия необходимых средств на капитальный ремонт администрации приходилось водить арестантов в частные бани, при этом на каждого заключенного тратилось 5 копеек из средств тюрьмы ^{[4, с. 74]}.

После посещения бани проводилась смена белья. «Правила о порядке содержания в тюрьмах гражданского ведомства политических арестантов» за 1904 г. разрешали подследственным политическим заключенным иметь собственную одежду, белье, обувь и пользоваться собственными постельными принадлежностями ^{[31, с. 6]}. Политическим каторжанам выдавались казенные белье и одежду, которые не отличались качеством и не всегда регулярно менялись. «Арестантское белье выделывалось у нас из оческов, нитки были разной толщины, так что в холсте получались изрядные щели, белье не простирывалось, воняло и обдирало кожу чуть ли не до крови», – вспоминал политический заключенный Тобольской каторжной тюрьмы М. Кадомцев ^{[20, с. 167]}. Не лучше обстояло дело в уездных тюрьмах: «белье не меняется более чем по месяцу, которого совсем почти нету, и если и дают то совсем никуда не годное, одни лоскутья» ^{[6, л. 609]}.

Из-за ограниченности материальных средств одежды и обуви хватало не на всех. При отсутствии бушлатов и брюк арестантам приходилось носить неудобные халаты ^{[20, с. 167]}. Кожаные коты из-за неумелой выделки кожи местными кожевенниками не выдерживали положенного срока носки, поэтому их заменяли лаптями ^{[3, с. 120]}.

Подследственные, подсудимые и административно-ссыльные «политики» из привилегированных сословий имели право питаться за свой счет – приобретали через начальника тюрьмы на свои средства продукты, из которых для них приготовлялась «особая» пища ^{[31, с. 9]}.

Политические каторжники и арестанты из непривилегированных сословий должны были довольствоваться пищей из общего арестантского котла. В 1902 г. в Тобольске на питание одного арестанта в сутки отпускалось 6 коп., в Тюмени и Туринске – 4 коп., Ялуторовске, Таре, Ишиме, Тюкалинске и Кургане – 5 коп., в Сургуте – 7 коп., в Березове – 8 коп. ^{[28, с. 77]}. В 1909 г. на питание арестантов расходовалось в среднем 5-7 коп., в последующие годы – от 4 до 20 коп. ^{[16, 17, 18, 19]}. Отпускаемых сумм едва хватало на поддержание физического существования заключенных. Норма отпуска хлеба для всех заключенных составляла 2 фунта ^{[28, с. 78]}. Обед состоял «по скоромным дням из щей и ¼ фунта мяса, по постным дням из похлебки» ^{[5, с. 57]}. Овощи для супа (картофель, капуста и зелень) выращивались на тюремных огородах. На ужин обычно подавалась каша (гречневая, пшенная или ячневая). В погоне за дешевизной провианта администрация нередко приобретала заведомо недоброкачественные продукты, что заметно снижало качество и без того скудного пайка.

Независимо от получения особой пищи арестанты могли не более одного раза в неделю приобретать за счет собственных средств продукты питания, «не требующие особых приспособлений для их хранения», а также «предметы, дозволенные в тюрьме (чайники, ложки, мыло, гребенки, щетки, бумагу и т. п.)» ^{[31, с. 9]}. Кроме того, для улучшения питания арестантов тюремной администрации разрешалось принимать подаяния деньгами и съестными припасами. Так, в списке пожертвованных населением продуктов для узников Курганской тюрьмы за 1913 г. значатся молоко, белый хлеб, яйца, французские булки, калачи, крендели, куличи ^{[17, л. 184]}.

Не соответствующие санитарно-гигиеническим нормам условия содержания, нехватка одежды, скудное и некачественное питание приводили к высокому уровню заболеваемости среди арестантов. Одной из самых распространенных болезней был туберкулез. В. Н. Гартевельд отмечал, что среди больных туберкулезом было много кавказцев, «которые не переносят сурового тобольского климата и почти все умирают от легочных заболеваний» ^{[5, с. 43]}. Как и в других российских тюрьмах большой процент среди заболеваний составляли различные виды тифа (брюшной, сыпной, возвратный), желудочно-кишечные и венерические болезни. Серьезным недугом, распространенным преимущественно в западносибирских местах заключения, была цинга ^{[3, с. 124]}. Одним из противоцинготных средств считался табак. «Правила о порядке содержания в тюрьмах гражданского ведомства политических арестантов» 1904 г. разрешали курение табака тем «политикам», «на состоянии которых, по заключению тюремного врача, должно вредно отражаться прекращение курения» ^{[31, с. 10]}. Однако в дальнейшем курить табак позволялось только узникам, отличавшимся хорошим поведением ^{[37, с. 810]}.

Аптеки имелись во всех тюремных больницах, но из-за нехватки средств остро ощущался недостаток медикаментов и хирургических инструментов. При выявлении случая заразной болезни больной немедленно изолировался от окружающих, принимались «энергичные меры к дезинфекции помещения и платья больного, а также к раскрытию источника заражения» ^{[10, л. 146]}.

На содержание одного больного из казны отпускалось 40 коп. в день, но в то же время число больных не должно было превышать 10 % от общего количества арестантов, и деньги выделялись только на них. В тюрьмах Тобольской губернии уровень заболеваемости всегда был выше этого показателя, полученные средства распределялись на всех больных. Из-за переполнения тюрем нередко часть этих денег переводили на содержание здоровых арестантов. Поэтому рацион больных чаще всего было не намного лучше, чем рацион здоровых. ^{[4, с. 84]}.

Организационной основой арестантской повседневности являлся распорядок дня. День в тюрьме начинался рано – летом в 5 часов утра, зимой – в 6 часов. Сразу же убирались постельные принадлежности, поднимались и запирались на замок откидные нары, чтобы у заключенных не было «какой бы то ни было возможности днем, до 8 часов вечера, прилечь хоть на минуту» ^{[5, с. 57]}.

Затем проходила утренняя поверка, во время которой начальник тюрьмы или его помощник в сопровождении нескольких надзирателей проверял наличие арестантов на своих местах, выслушивал жалобы и заявления. Поверка занимала, как правило, около 15 минут.

После поверки заключенные небольшими партиями выпускались из камер, чтоб умыться и сходить в клозет, на процедуры отводилось не более получаса. «Политики», содержащиеся в одиночном заключении, умывались в камерах. При отсутствии рукомойников выдавались специальные ушаты.

После гигиенических процедур начиналась уборка помещений. Хотя закон освобождал политических узников от хозяйственных работ, они должны были самостоятельно поддерживать чистоту и порядок в камерах ^{[31, с. 10]}. На практике же подметанием и мытьем полов, вынесением «параш» занимались специально назначенные для этих дел уголовники. Политические узники из одиночных камер имели возможность в это время «попеременно выходить в коридор и отрывками беседовать друг с другом» ^{[35, с. 30]}.

Важное воспитательное значение в повседневной жизни арестантов имело соблюдение православной религиозной традиции. Каждое утро после уборки камер арестанты, в том числе представители других конфессий, по сигналу становились в ряд и произносили общую молитву. Затем арестанты-иноверцы совершали молитвы «по своим обрядам» ^{[30, с. 47]}.

По окончании молитвы раздавались кипяток для чая и дневная порция хлеба. После утреннего чая часть заключенных уходила на внутренние и внешние работы, освобожденные от работ арестанты оставались в камерах.

Около 12 часов подавался обед. До и после обеда у заключенных, не занятых трудом, имелось свободное время, которым они могли распоряжаться по своему усмотрению.

Один или два раза в день арестанты выводились на прогулку в тюремный двор. Находящиеся в одиночном заключении политические заключенные гуляли отдельно от других арестантов. Арестанты, содержащиеся в общих камерах, гуляли, как правило, небольшими группами. Время и продолжительность прогулок определял начальник тюрьмы. Н. Л. Скалозубов отмечал в дневнике, что на прогулку отводилось 15 минут: «слежу по часам, чтоб не прогулять минутой более 15-ти, а то из дверей корпуса надзиратель заявляет: “пожалуйте”» ^{[35, с. 34]}. Тюремная инструкция 1915 г. регламентировала продолжительность ежедневных прогулок – не менее получаса в день. Прогуливающиеся должны были соблюдать тишину и порядок, а одиночным заключенным запрещались какие бы то ни были разговоры ^{[30, с. 48]}.

Ужинали заключенные в 5 часов вечера. После ужина арестанты убирали остатки еды, чистили посуду, подметали полы. В камеры вносились постельные принадлежности и ночные судна, производилась вечерняя поверка ^{[30, с. 49]}.

После вечерней поверки заключенные произносили молитвы и готовились ко сну. Время, когда арестанты ложились спать, определял начальник места заключения, обычно это происходило в 9 часов. На сон отводилось не менее 7 и не более 8 часов ^{[30, с. 48]}. В камерах, где нары не поднимались и имели обычную конструкцию, узники имели возможность отдыхать и днем.

Ночному сну арестантов мешали теснота и духота в камерах, запах мочи от плохо дезинфицируемых «параш». И-за несоблюдения санитарных норм нередко заводились клопы и блохи, которые тоже не способствовали здоровому сну. Часто заключенные не могли уснуть из-за того, что в камерах всю ночь горела лампа, которую нельзя было гасить ^{[35, с. 29]}.

Отдельное место в тюремной повседневности занимал арестантский труд. «Правила» 1904 г. запрещали использовать труд подследственных и административно-ссыльных политзаключенных в хозяйственных работах, что объяснялось опасением их возможного влияния на других заключенных ^{[21, с. 32]}. Политические каторжане на внешние работы обычно не допускались в целях предотвращения побегов, но могли работать в тюремных мастерских: сапожных, столярных, бондарных и т. д. Недостаток средств на развитие внутренних тюремных работ и низкий спрос на изделия, производимые в мастерских, в условиях переполненности тюрем приводили к тому, что к труду привлекалось ограниченное количество арестантов. Так, например, в г. Тобольске в 1905 г. в мастерских ежедневно работала только половина каторжан, а в 1908 г. трудились 100 заключенных из 600 ^{[28, с. 84]}. Незначительным был и заработок каторжан – например, в 1908 г. они получали в среднем 1 коп. в день ^{[4, с. 98]}.

Огромное значение для каждого политического узника имел поиск занятий, способных заполнить имеющее в обилии свободное время и разнообразить рутину тюремной жизни. Ограниченные в проявлении физической активности, арестанты, особенно т