Региональная специфика совершенствования человеческого потенциала и социального благополучия населения

Попов Евгений Александрович доктор философских наук профессор кафедры социологии и конфликтологии Алтайского государственного университета 65649, Россия, г. Барнаул, ул. Димитрова, 66, каб. 513А Popov Evgeniy Aleksandrovich Doctor of Philosophy Professor of the Department of Sociology and Conflictology of Altai State University 656038, Russia, Barnaul, 66 Dimitrova str., room 513А popov.eug@yandex.ru Другие публикации этого автора

Разнообразные трактовки социального благополучия населения в рамках социогуманитарного знания так или иначе связываются с устойчивыми принципами социального развития региона или государства в целом. При этом упор традиционно делается на стабилизирующие механизмы такого регионального развития, в числе которых предпочтение, пожалуй, отдается экономическим, демографическим и иным наиболее значимым системам. Очевидно, что и с позиций обеспечения социального равновесия для органов государственной власти на местах и органов местного самоуправления также примущественными остаются показатели экономического благосостояния; их доминирование влияет на построение программ или концепций регионального развития. Как известно, богатые в финансовом обеспечении субъекты Российской Федерации, иначе называемые донорами для федеральной бюджетной системы, с точки зрения социального благополучия выходят на первое место, вопрос лишь в том, каковы критерии определения такого состояния — и среди прочих лидирующие позиции вновь остаются за экономоцентричными факторами. С другой стороны, дотационные регионы, по-видимому не могут в полной мере рассчитывать на достижение состояния социального благополучия населения — из-за недостатка финанасового обеспечения не всегда реализуются актуальные социальные программы, а некоторые из них сворачиваются в течение достаточно непродолжительного времени. Как видим, экономический детерминизм довлеет в определении характеристик социального благополучия. Однако для определения перспектив социального совершенствования регионов только такой взгляд представляется явно недостаточным, односторонним, не учитывающим самые разнообразные обстоятельства и факторы, оказывающие влияние на социальную судьбу российских территорий. Приходится констатировать, что зачастую «речь о любых обстоятельствах, так или иначе оказывающих влияние на социальное благополучие, его динамику или стабилизацию, обусловливается уже известными показателями. Среди них более отчетливы такие, которые связаны с вполне конкретными экономико-статистическими показателями – уровнем доходов, занятостью населения, уровнем ежемесячно получаемой заработной платы, продолжительностью отпуска и другими гарантиями трудовой деятельности и связанными с ними особенностями производственных отношений и т.д. Их адекватность верифицируется временем, особенностями функционирования государственной власти и в целом государства, складывающимися политическими и экономическими закономерностями регионального развития. Но все дело в том, что эти данные не всегда отражают социальные проблемы личностного порядка – те проблемы, которые испытывает на себе человек в повседневной жизни и предпринимает усилия для их решения постоянно, в течение всей своей жизни. С учетом развития человеческого потенциала и должны проводиться исследования социального благополучия. Важнейшими характеристиками социального благополучия, зависимыми от личностных приоритетов и ценностных ориентаций, социальных устремлений, должны стать как раз те показатели, которые отражают особенности развития человека» ^{[1, с. 39-40]}.

Между тем социальное благополучие, безусловно, имеет значение и в системе обеспечения социальной безопасности. При этом если социальная безопасность является процессуальной характеристикой деятельности органов власти и местного самоуправления, то социальное благополучие может рассматриваться как результат такой процессуальной деятельности. Получается, что социальное благополучие — это своего рода срез состояния общественного развития с участием человека, при котором «выравниваются» не только показатели экономического роста, но и социокультурного развития региона.

В концептуализации социальной безопасности доминирует позиция государства, поскольку эта сфера общественного бытия, пожалуй, в большей степени нуждается в нормативно-правовом регулировании, обеспечиваемом механизмом государства. Вместе с тем, по мнению некоторых исследователей, роль государства в реализации программ и систем социальной безопасности нуждается не столько в общественном одобрении или подтверждении, сколько в осознании каждым человеком необходимости участия в таких программах, без которых невозможна экономическая стабильность в стране и социально-политическое равновесие в обществе ^{[2, с. 29-35]}. Такая точка зрения не развивает мысль о распространенности в любом обществе социального неравенства, которое объективно укоренено в системе социальных отношений и никак не может быть проигнорировано. По мысли Т.Ю. Сидориной, «социальное неравенство сопровождает общество с момента его возникновения» ^{[3, с. 48]}, поэтому именно расслоение общества по признаку богатства-бедности в значительной степени затрудняет определение состояния социального благополучия. Как полагает А.Б. Берендеева, «ранее свойственное большинству россиян ощущение стабильности сменилось чувством безысходности, угнетения, некой социальной отверженности, порожденной во многом материальной бедностью. Прямым следствием этих процессов стало постепенное вызревание массовой тенденции настроений угнетенности, апатии и социального пессимизма, что отражает ухудшение социального самочувствия. Поэтому в социальные издержки реформирования (наряду с демографическими, издержками в области занятости, доходов и расходов населения) нужно включать ухудшение состояния социального настроения, социального самочувствия населения» ^{[4, с. 130]}. Совершенно ясно, что если социальное неравенство присуще любому обществу и в любые времена, то ситуация достижения социального благополучия выглядит, как нам кажется, почти утопической. Вместе с тем социальное благополучие, конечно, категория комплексная, включающая в себя множество элементов различных уровней, характеризующаяся включенностью в широкий контекст социального бытия, экономических процессов, социокультурного развития и т.д. Пожалуй, особое значение концептуализация социального благополучия приобретает в системе социальной безопасности.

Социальная безопасность, как уже отмечалось выше, имеет особую важность для государства — наряду с другими типами или видами безопасности именно социальная определяет стратегию взаимодействия государства и человека, государства и социума. Предельно сложно вести речь о социальном благополучии сегодня, не имея при этом в виду, что только в системе обеспечения социальной безопасности отчетливо проявляются системные характеристики антропосоциетальной перспективы в развитии человека, в сохранности его жизненных приоритетов и ценностно-нормативных установок. В этом смысле социальное благополучие, безусловно, обнаруживает связь категорий уровня и качества жизни с понятием социального благополучия. «Качество жизни, — как отмечает Л.А. Беляева, — представляет собой более широкий комплекс условий жизнедеятельности человека и включает в себя уровень жизни, а также такие составляющие, которые относятся к экологической среде обитания, социальному благополучию, политическому климату, психологическому комфорту. Для измерения качества жизни недостаточно статистических показателей, даже очень подробных и достоверных, необходимы субъективные оценки соответствия этих параметров потребностям людей. По своей природе качество жизни — это объективно-субъективная характеристика условий существования человека, которая зависит от развития потребностей самого человека и его субъективных представлений и оценок своей жизни. Некоторые объективные составляющие качества жизни могут быть более актуализированы в сознании человека, другие менее, третьи совсем не актуальны в силу опыта, культурного капитала, ценностных предпочтений» ^{[5, с. 34]}. Как видим, для понимания социального благополучия населения имеют значение многие характеристики, среди которых — такие, как, например, качество жизни.

В аспекте социальной безопасности важно актуализировать возможности развития человеческого потенциала. Социальная безопасность предполагает отсутствие конфликтов, открытое и латентное благополучное положение человека. Как полагает С. Ричард, «социальная безопасность обеспечивает условия для благополучного существования человека, как внешнего, экономикоцентричного, так и внутреннего, эмоционально-рефлексивного, однако более всего показательная забота самого человека о безопасности. Он начинает выстраивать барьеры или заслоны на пути тех объективных и субъективных факторов, которые могут сказаться на его жизни и существенным образом затруднить ее» ^{[6, с. 25]}. Очевидно, что эти процессы тесно связаны, вместе с тем необходимо обращать внимание на ценностно-смысловые доминанты человеческого бытия, действительно оказывающие влияние на условия формирования социальной безопасности. По мысли В.Т. Переславского, «человек не должен видеть в политизированной системе безопасности бессмысленный фантом, в большей степени репрессивный по отношению к нему. Безопасность – это в конечном итоге лишь защитный механизм, но исходящий чаще всего от государства или его институтов, но должен присутствовать в арсенале жизнеобеспечения и самого человека, каждого человека, и здесь идет речь о ценностях, влияющих на его мир» ^{[7, с. 122]}. Зависимость социального благополучия человека от тех инструментов безопасности, которые выстраивает государство и тем самым обеспечивает мир человека, очевидна, но она не должна игнорировать ценностно-смысловые доминанты человеческого бытия

В начале двадцать первого столетия научный интерес к тем областям человеческого индивидуального и общественного бытия, которые определяют его благополучие, связывается прежде всего с необходимостью признания не столько экономической или социально-политической детерминации процессов развития человека, сколько с утверждением в них духовно-нравственных ориентиров. Очевидно, что по-прежнему велико влияние именно экономических и технологических показателей или возможностей в обретении человеком своего благополучия, однако «статус кво» жизненных приоритетов человека не всегда соотносим с этими выраженными характеристиками. Современная социальная область знания обращает внимание на различные уровни в концептуализации социального благополучия: с одной стороны, за указанным концептом прочно закрепился комплексный социальный или общественный смысл, по сути дела исключающий или в достаточной степени нивелирующий личностные доминанты. При этом социальное благополучие – это показатель общественного развития в конкретных условиях построения экономических и политических отношений в конкретное историческое время. Внесение корректив в переменные, составляющие суть социального благополучия с этой точки зрения, по-видимому, повлечет за собой существенное изменение самого характера или результата социального благополучия. Такой «результат» будет находиться в прямой зависимости от финансовых составляющих, характеристик трудовых и природных ресурсов, условий для ведения предпринимательской деятельности и много другого. В то же время будет иметь значение и исторический фактор: темпы развития социальных институтов в разные эпохи могут разительно отличаться, по крайней мере, становится очевидным то обстоятельство, что с началом ХХI века масштаб практически всех социальных процессов заметно увеличился. Так, например, мировой финансовый кризис повлек за собой перестраивание всех без исключения внутригосударственных социальных обязательств, хотя раньше в условиях идеологической детерминации такая зависимость была сведена к минимуму. В социогуманитарном знании более отчетливо обозначены такие акценты в понимании социального благополучия, которые имеют решающее значение как для отдельно взятого человека, так и для общества в целом в данное историческое время. Но все же, на наш взгляд, социальное благополучие чаще всего «примеряется» к обществу, чем к отдельно взятому человеку. В этом случае упор делается на недостижимость или невозможность достичь социального благополучия для одного человека. Мера его богатства в денежном выражении еще не может быть признана «результатом» социального благополучия в данном случае, поскольку опускаются иные социально значимые позиции – общественное признание, вклад в развитие культуры, смысложизненные ориентиры и т.д.

Как видим, социальное благополучие в характеристике современных социальных изменений в наименьшей степени связывается с такими показателями как человеческий потенциал, ценностные доминанты и др. Между тем «результат» социального благополучия должен быть соотнесен с теми характеристиками, которые являются жизненно необходимыми для развития человека, закрепления его социально значимой позиции, мировоззренческих установок. Речь в этом случае идет о ценностно-смысловых комплексах, доминирующих в развитии человека, выражении его сущности. К ним могут быть отнесены межличностные отношения, любовь и уважение старших, родных и близких, проявления альтруизма и филантропии, потребность в оказании материальной и моральной поддержки людям, нуждающимся в такой поддержке и т.д. Эти ценностно-смысловые комплексы влияют на внутренний мир человека, определяют его мировоззренческие установки. В то же время необходимо учитывать важность антропосоциетального фактора, оказывающего воздействие на обретение человеком своего благополучия, нуждающегося в общественном признании или оценке. К сожалению, такое признание так или иначе связывается с показателями экономического свойства и прежде всего с финансовым благосостоянием человека. Как полагают некоторые исследователи, в желании человека достичь высот в материальном благополучии практически стираются грани гармоничного сосуществования человека и окружающей реальности – каждодневная забота о приращении богатства сводит на нет все духовные интенции человека ^[8]. Более того, «увлеченность» материальным достатком и возведение в культ богатства очевидно притупляет человеческую рефлексию, переводит его существование в экономический мир, делает его чувства сообразными прагматизму и рациональности. По данным, полученным европейскими социологами в 2008 году, поток благосостояния, роскоши, богатства, стремление к обогащению по сути дела отменяют личностный рост человека и переводят ценности семьи, творческие устремления, душевность в общении в разряд второстепенных ценностных векторов развития личности ^[2]. Культивирование благополучия, связанного с рациональными ценностно-смысловыми комплексами, в общем и целом соответствует общеевропейской тенденции мегаглобализации, распространившейся во всех сферах человеческой индивидуальной и коллективной жизнедеятельности. В Российской Федерации, где разрыв между бедностью и богатством – если брать в расчет экономические показатели благополучия – достаточно велик и далеко отстоит от мирового уровня антропосоциетальный базис благополучия содержательно раскрывается в специфических оценках человеческой деятельности, требующих социального признания или порицания.

Антропосоциетальный базис социального благополучия человека – это ценностно-смысловая система, обеспечивающая всестороннее развитие человека в условиях все более возрастающего масштаба социальных отношений, связанного с усложнением уровней социальной коммуникации, изменением социальной структуры, трансформацией многих социальных институтов. Именно с точки зрения антропосоциетальных показателей становится более отчетливой «программа» достижения человеком социального благополучия. И главное при этом состоит в том, что социальное благополучие не должно замыкаться в рефлексивных оценках самого человека. По мысли Ф. Рейца, «каждый человек прежде всего устанавливает строгую планку собственного оценивания своего мира, его состояния, сопутствующих ему острых проблем и возможностей их преодоления, но этого явно недостаточно в современной жизни. Общество не сможет дожидаться такого человека на перекрестке, оно стремительно идет вперед и уничтожает миражи на пути такой личности. Что это значит? С очевидностью нужно признать, что человек должен постоянно заглядывать в будущее, чтобы предвидеть те сложные барьеры, при помощи которых общество будет испытывать каждого…» ^{[9, с. 76]}. Эту аллюзию, как нам кажется, можно использовать в характеристике и социального благополучия. Человек может устанавливать для себя уровень или планку обретения социального благополучия, но это исключительно субъективный план, и он совсем не обязательно соотносится с внешними обстоятельствами усложняющихся социальных отношений. Проблема заключается в том, что «планирование» социального благополучия не должно стать прерогативой только социума и важнейших социальных институтов. «Государство устанавливает приоритеты и требует их достижения от каждого гражданина, но при этом, – как отмечает Д.И. Хайруллин, – оно руководствуется излишне нормативными обстоятельствами – инерцией норм, правил, законов. Как бы мы не желали обратить внимание государства на то, как с течением времени меняется человек, в какой степени нормы права должны соответствовать духовной традиции народа, уталять его культурный голод, и как бы мы не хотели признать, что государство этот факт осознает и дает себе в том отчет, мы не можем до конца быть уверенными в адекватности протекания этих процессов…» ^{[10, с. 12]}. В отношении социального благополучия мера его оценки, как мы полагаем, может или должна совпадать с указанным здесь нормативно-правовым принципом: о социальном благополучии можно вести речь лишь в том случае, если оно совпадает с интенциями человека, его рефлексией, ценностными ориентациями, но в то же время согласуется с традициями и национально-культурными особенностями народа. Но также важен и третий фактор, а именно характер притязаний общества, воспитавшего человека, привившего ему доминирующие ценностно-смысловые комплексы. Этим и характеризуется антропосоциетальный базис социального благополучия.

Благополучие, его осознание, интерпретация в социально-гуманитарном дискурсе нуждается в социокультурной рефлексии даже, по-видимому, в большей степени, чем в оценках социально-экономического характера. С очевидностью следует признать то обстоятельство, что граница между благом и благополучием существует, а это в свою очередь заметно расширяет эпистемологические горизонты в исследовании данных феноменов. К примеру, интерпретации концепта благо вызваны сложными мировоззренческими проблемами, решаемыми в рамках философии. Несмотря на всю очевидность социальной детерминированности блага и благополучия, этот концепт в равной степени соотносится с вопросами экзистенциального характера (благо как возможность выхода человека из круга одиночества, оставленности, как преодоление отчуждения человека и окружающей действительности), религиозно-мировоззренческого (благо как данность божественного проведения, прозрение и путь к Богу), символического (благо как конвенциональная система знаков и знаковых комплексов, вне которых человеческое существование не представляется возможным), герменевтического (благо как «идентификатор» связей людей в социальной реальности) и т.д. По всей видимости, можно говорить о том, что из всех отдаленных от законов экономического развития областей знания ценностно-смысловой взгляд на мир оставляет за собой философия, но не та философия, которая морализаторствует и загоняет человека в угол вечными, «проклятыми» вопросами, а философия, связующая человека, общество и культуру в их важнейших приоритетах. Эти приоритеты давно известны – сохранение национального своеобразия культуры, ее духовных констант, утверждение принципов гражданского общества и вместе с этим воспитание в личности гражданственности, патриотизма и др. С каждым из этих приоритетов согласуется духовно-консолидирующие возможности социального благополучия. В то же время рассмотрение концептов благо и благополучие не должно только замыкаться на их сопоставлении с такой, например, современной категориальной системой как инвестиции. Стала в последнее время расхожей фраза об инвестициях в человеческий капитал, однако инвестиции в человека – это фактор связанности человеческих поступков, необходимость отвечать на вложенные средства, вносить свою лепту. В этом случае, как нам кажется, речь идет не совсем о благе или благополучии, а скорее о подмене конституционной обязанности социального государства создавать условия для всестороннего развития человека понятием не правового свойства, а герменевтического. Действительно, в понимании инвестиций в человека возникает больше вопросов, чем ответов на них. Поэтому некоторые исследователи для смягчения выраженной экономической оценочности в понятии «инвестиции в человека» вынуждены обращаться к изучению и «эффекта культурной преемственности» – другой, но не менее важной стороны современного бытования человека. Так, Г.А. Ястребов в статье «Инвестиции в человеческий капитал (Эффект культурной преемственности vs эффект дохода)», оперируя терминами «большой» экономики и удваивая их звучание сочетанием «инвестиции-капитал», все же особо отмечает необходимость признания роли ценностно-смысловых культурных систем в достижении человеком своего капитала ^{[11, с. 120]}.

В антропосоциетальном базисе социального благополучия экономические детерминанты не должны иметь решающего значения, хотя полностью исключить их из анализа процессов и явлений, влияющих на достижение благополучия, вряд ли представляется возможным. Если иметь в виду, что антропосоциетальный базис включает в себя, как мы уже определили, три важнейших характеристики – 1) интенции человека, его ценностно-смысловые установки; 2) «эффект культурной преемственности»; 3) возможности общества и государства в решении проблем, связанных с всесторонним развитием человека, то становятся более очевидными уровни оценок социального благополучия.

Интенции человека, его ценностно-смысловые установки. В аспекте герменевтического подхода интерпретация побуждений человека к тем или иным действиям, достижению тех или иных благ – явление сложное, раскрывающее множество противоречий. Как полагает Н.Н. Удальцов, «если спросить человека, что ему необходимо для жизни сейчас, в эту минуту, а что ему понадобится завтра или послезавтра, не следует ждать от него высказываний в пользу надуманных или нереальных ценностей. Как нам известно, никто еще не отменял первичных потребностей в пище, крове, а вторичные потребности потому так и называются, что не всегда человек связывает свое повседневное бытие напрямую с ними» ^{[12, с. 99]}. Когда задаешь человеку вопрос: что такое культура? – не ждешь рассуждений о высоких ценностях или духовности. Чаще всего звучит стереотипный ответ: это все, что сделано или сотворено человеком. Фактор сделанности, атрибутивности становится здесь ключевым. Любая ценность обретает для человека свой смысл, если она обретает свою протяженность или линейность. Социальное благополучие, исходя из такой герменевтической характеристики, не может быть чем-то иным, чем материальный субстрат. Для человека-потребителя это становится первейшей приметой необходимого для его жизнедеятельности предмета, явления или процесса. Социальное благополучие, если исходить из такого понимания, достижимо только через системное потребление реалий предметного или материального мира – вещей, продуктов питания, одежды и т.д. Поток потребления, его непрерывность и обеспечивает социальное благополучие. В то же время поток потребления влияет на ценностные установки обеспеченности человека материальными благами. В рамках экономической социологии устанавливается доминирующий критерий – малообеспеченность. Он в наибольшей степени очевиден. Иные полярные уровни обеспеченности крайне субъективны – по-видимому, понятие высокой обеспеченности благами определить крайне сложно, и оно соотносимо скорее всего с рефлексией самого человека. По мысли Н.Е. Тихоновой, автора статьи «Малообеспеченность в современной России. Причины и перспективы», «что же касается благополучных с точки зрения их уровня жизни слоев населения, то они имеют принципиально иную профессиональную структуру – большинство в них составляют лица нефизического труда…» ^{[13, с. 7-8]}. Как оценивать этот факт? Если брать во внимание ценностные установки людей, занимающихся интеллектуальной деятельностью, то можно предполагать возможную включенность в характеристики, необходимые для достижения достаточного уровня их социального благополучия, таких, например, показателей, как состояние в регионе законности и правопорядка, доступность для него самого и его детей высшего и среднего профессионального образования, наличие кинотеатров, открытие профильных классов социально-гуманитарной направленности в общеобразовательных школах и др. С другой стороны, для лиц, традиционно занятых в тяжелом производстве или занимающихся физическим трудом, эти показатели могут не иметь решающего значения, в то время как уровень финансового обеспечения, напротив, всегда будет приоритетным, а иногда и единственным. Некоторые исследователи тем не менее настаивают на том, что «на специфике структурных позиций, занимаемых малообеспеченными в системе производственных и в целом рыночных отношений, сказываются… не только особенности человеческого, но и культурного капитала.Его важнейшей характеристикой выступает среда первичной социализации» ^{[13, с. 12]}. Действительно, именно в процессе социализации закладывается базовый культурный капитал для развития человека и формирования его значимых ценностно-смысловых установок, однако социальное благополучие в системе притязаний человека на всем протяжении его жизни не оформляется как непременное или необходимое условие его бытия. Таким образом, капитализация интенций человека, регулируемых или направляемых извне, со стороны социальных институтов, государственных и общественных структур более очевидна, но она устанавливает жесткие требования к поведению человека. Одно из таких требований: человек должен совершенствоваться духовно, внутреннее. Современные агенты социализации все же зачастую не принимают это требование в качестве приоритетного, а иногда полагают его излишне декларативным.

Безусловно, провести четкую границу в понимании социального благополучия и обеспеченности жизни людей довольно сложно и вряд ли представляется необходимым. Но тем не менее, «проблема бедности и малообеспеченности, всегда актуальная в России, приобрела особую значимость в условиях текущего экономического кризиса, способного быстро элиминировать все полученные за период экономического роста достижения страны в сфере повышения благосостояния населения» ^{[14, с. 36]}. В этом случае обеспеченность, благосостояние и благополучие становятся категориями, близкими в смысловом плане. Вместе с тем, как нам кажется, существует и их дифференциация: обеспеченность обозначает определенный уровень человеческого существования, необходимый для его повседневной жизнедеятельности, благосостояние свидетельствует о положении человека в системе социальных связей, оказывающих влияние на его самооценку и формирующих действенные способы ее повышения за счет прежде всего социально-демографических факторов (к ним традиционно относят состояние здоровья, возраст, семейное положение, состав домохозяйства, иждивенческую нагрузку, место проживания, среду первичной социализации ^{[14, с. 36]}), благополучие представляет собой результат достижения определенного состояния гармоничного взаимодействия человека, общества и культуры. Созвучна понятию социального благополучия и категория социального самочувствия как «определенное состояние переживания по поводу комфортности или дискомфортности своего бытия в социуме» ^{[15, с. 46]}. Так или иначе связь этих категориальных систем невозможна без ценностно-смысловой основы и теряет свое значение без учета антропосоциетального базиса социальных отношений, оказывающих воздействие на человека и общество.

Если брать во внимание базовые ценности населения как признак или механизм достижения социального благополучия, то, согласно точке зрения академика Н.И. Лапина, они сегментируются в функциональные кластеры, что позволяет увидеть антропосоциетальные доминанты в достижении человеком социального благополучия. По мнению ученого, «прежде всего обнаружились две различные вершины (высшие позиции) этих иерархий: одна из них – ценность жизни человека как антропологического существа, а другая – ценность общительности человека, т.е. его способности к общению, взаимодействию с другими людьми, которая составляет важнейшую предпосылку, условие возникновения и развития культуры и социальности…» ^{[16, с. 35]}. Можно ли в связи с этим вести речь о том, что достижение социального благополучия будет преимущественно равняться именно на базовые ценности, которые в наибольшей степени отражают включенность человека в пространство культуры и социальных отношений? С позиций герменевтики жизни базовые ценности позволяют понять, осмыслить существо человека, его скрытые и открытые желания, стремления и возможности, однако колебания в базовых ценностях, резкое пренебрежение одними в пользу других – это основание для более детального рассмотрения вопроса о всепроникающей социальной детерминации человеческих интенций. Видимо, поэтому социальность – это не только условие развития человека в его технико-технологических предпочтениях, производственных, экономических и прочих взаимоотношениях, конкретизированных определенными занятиями и тем или иным родом деятельности, но это и философская система коммуникации человека и мира, формирующая в таком общении чувства, идеи, взгляды, вкусы. Это значит, что социальное благополучие есть результат гармонизации культуры и социальности, постижения человеком и обществом философии мира и государства. Вместе с тем необходимо иметь в виду, что возможная диверсификация базовых ценностей, находящихся в зависимости от различных объективных обстоятельств – исторического времени, приоритетов философии государства, технического прогресса, уровней и мер развития человека (его образованности, политизированности, религиозности, культурности, гражданственности, социальности и др.). Очевидно, что это закономерно приводит к колебаниям реальности, для которой наиболее существенной и генеральной оценкой является именно социальное благополучие как показатель устойчивого, стабильного взаимодействия человека, общества и культуры.

Изменения в системе доминирующих ценностей прежде всего связываются с реформированием современного общества. Но это также затрагивает проблему духовности, решаемую преимущественно в философском ключе, а не в системе социальных координат. «Проблема духовности, – по мысли Г.В. Платонова и Е.Ю. Новиковой, – встает с особой остротой в период реформ, поскольку новый хозяйственный и социально-политический механизм не возникает стихийно, а создается целенаправленно, сознательно, в соответствии с менталитетом людей» ^{[17, с. 285]}. Кроме того, как продолжают размышлять исследователи, «при анализе такого явления, как духовность, необходимо…различать исторически устойчивые черты, составляющие национальный характер, и черты личности, которые формируются у индивида, у тех или иных слоев общества под влиянием конкретных условий исторического развития» ^{[17, с. 294]}. Связь социального благополучия с духовностью, по-видимому, можно полагать условной, поскольку первое свидетельствует о достижении человеком его экономических «высот» или накоплении человеческого капитала, в то время как второе обществу неподконтрольно, дается ему генетикой тысячелетий. Некоторые исследователи, полагая, что «именно идея социальной справедливости осуществляет интеграцию общества» ^{[18, с. 27]}, практически отказывают духовности в консолидации индивидов. Напротив, твердая убежденность в том, что духовность спасет мир, выглядит еще большей декларацией, чем, к примеру, утверждение о достижимости идеалов общественной жизни.

«Эффект культурной преемственности». В антропосоциетальном базисе социального благополучия культурная преемственность есть необходимое условие трансляции ку