Постмодернизм и гносеологический пессимизм: социальные и научные противоречия

Барков Сергей Александрович доктор социологических наук профессор, заведующий, кафедра социологии организаций и менеджмента, социологический факультет, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова (МГУ) 119234, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1, стр. 33, оф. 506 Barkov Sergei Aleksandrovich Doctor of Sociology Professor, the department of Sociology of Organizations and Management, M. V. Lomonosov Moscow State University 119234, Russia, Moscow, Leninskiye Gory 1, building #33, office #506 barkserg@live.ru

Зубков Владимир Иванович доктор социологических наук профессор, кафедра государственного управления и социальных технологий, Институт менеджмента, экономики и социальных технологий, Московский авиационный институт (национальный исследовательский университет) 121552, Россия, г. Москва, ул. Оршанская, 3, оф. 610Б Zubkov Vladimir Ivanovich Doctor of Sociology Professor, the department of State Administration and Social Technologies, Moscow Aviation Institute (National Research University)   121552, Russia, g. Moscow, ul. Orshanskaya, 3, of. 610B v.zubkov@bk.ru Другие публикации этого автора

Современная эпоха нередко характеризуется как эпоха гносеологического пессимизма, поскольку «титульная» для нее идеология постмодернизма весьма критична к науке как форме познания. Агностицизм стал, фактически, одной из аксиом постмодернизма. Ведь конечных истин не существует, а познанное все равно бесконечно мало по сравнению с непознанным. Но самое главное, что порождает гносеологический пессимизм, это невозможность радикально улучшить жизнь людей с помощью открытия новых истин. В современном мире открытия – это, прежде всего, прерогатива науки, поэтому в общественном мнении отношение к ней неразрывно связывается и с отношением к людям, основной деятельностью которых она является.

Несколько слов о соответствии категории «агностицизм» постмодернистскому мировоззрению. Дело в том, что агностицизм может трактоваться в очень широком диапазоне значений – от принципиальной непознаваемости мира в философии до непризнания данных, не подтвержденных опытом, в науке. На наш взгляд, в постмодернизме более уместно употреблять понятие «фаллибилизм» (от лат. fallibilis – подверженный ошибкам, погрешностям), используемое постпозитивистами. Исходя из этимологии слова, фаллибилизм означает, что человеку свойственно ошибаться, а, следовательно, в каждый период времени научное знание есть лишь промежуточная интерпретация истины, за которой последует ее новая интерпретация. Существует и более широкое понятие – «пробабилизм» (от лат. probabilis – вероятный) как вероятностный стиль мышления, находящийся в оппозиции к его детерминистскому стилю.

Но если оставить в стороне терминологические разногласия, то следует признать, что в реальности мы имеем сегодня формирование нового отношения к жизни и познанию, которое постепенно, подобно ростку сквозь асфальт, пробивается через известные научные постулаты. Разные группы людей по-разному воспринимают этот новый стиль мышления, который весьма скептически относится к тому, что научный прогресс может изменить жизнь человечества к лучшему.

Вместе с тем в постмодернистском мировоззрении многое новое – это хорошо забытое старое, есть неоригинальные элементы, разработанные в рамках других современных философских подходов, есть позиции, неоправданно затрудняющие процесс познания и понимания мира, а есть и мысли, высказанные просто «ради красного словца» – критиковать, так все подряд. Все это вполне естественно, поскольку в жизни нет ничего идеального, а любой позитив имеет и свою негативную сторону.

Каково же место гносеологического пессимизма в идеологических приоритетах современного общества? Насколько оправдан и нов этот гносеологический пессимизм? Ответам на эти вопросы и посвящена настоящая статья. Чтобы следовать постулатам диалектики и вместе с тем воплотить некоторые постмодернистские принципы в части структурирования текста, мы выстроили его по-особому. Вместо традиционного для науки последовательного изложения, в рамках которого выдвигаются, а затем подробно обосновываются некоторые тезисы, мы представляем два фрагмента, посвященных аргументации «за» и «против» социальной и научной значимости современного гносеологического пессимизма. Соответственно в тексте один из нас является его приверженцем и выступает под псевдонимом PRO, а другой – его критиком, выступающим под псевдонимом CONTRA (хотя в русском языке он и имеет негативную коннотацию). Синтез этих мнений (если таковой вообще возможен), их систематизацию, принятие и непринятие мы «отдаем на откуп» читателю.

PRO:

Вера в разум сопровождала человечество всю его историю. Но воздействие этой веры на общественные процессы было различным. Если в доиндустриальном обществе разумные начинания отдельных людей жестко ограничивались традициями и предрассудками, то в Новое время рациональность стала претендовать на центральное место среди принципов организации социальной жизни.

В разум верили все и, прежде всего, философы. Гносеологический оптимизм находит свое подтверждение во множестве философских концепций XVIII–XIX веков. В этот период считалось просто аморальным говорить об ограниченности познавательной деятельности человека. «Всякое ограничение разума и вообще человеческой сущности вытекает из обмана, из заблуждения, – писал Людвиг Фейербах в своей работе «Сущность христианства» – …если человек приписывает свою ограниченность целому роду, то он заблуждается, отождествляя себя с родом – это заблуждение тесно связано с любовью к покою, леностью, тщеславием и эгоизмом. Ограниченность, которую я приписываю исключительно себе, унижает, смущает и беспокоит меня. Чтобы освободиться от чувства стыда и беспокойства, я приписываю свою личную ограниченность человеческому существу вообще.» ^[1]

Тот же рационалистический пафос Гегель выразил следующим образом: «Дерзновение в поисках истины, вера в могущество разума есть первое условие философских занятий… Какого бы высокого мнения мы не были о величии и могуществе духа, оно все же будет недостаточно высоким. Скрытая сущность Вселенной не обладает в себе силой, которая была бы в состоянии оказать сопротивление дерзновению познания, она должна перед ним открыться, развернуть перед его глазами богатство и глубины своей природы и дать ему наслаждаться ими» ^[2].

Вслед за философами в разум поверили и большинство людей, не сильно связанных с гносеологическими изысканиями. В целом эпоха модерна прошла под флагом веры в познавательные возможности человека. Сегодня ситуация начинает меняться. Агностицизм, активно прокладывавший себе дорогу в работах философов прошлого века, начал утверждаться и в обыденном сознании людей. Конечно, это процесс постепенный и противоречивый, но нам принципиально важно обозначить его главный вектор.

Итак, агностицизм означает, что истина в принципе не достижима, а познание бесконечно; плоды познания – это частности, не способные изменить мир; и сколько бы человек ни познавал реальность, квинтэссенция его существования не меняется.

Важнейшей онтологической предпосылкой постмодернизма является тезис о бесконечности мира и соответственно познания. Исходя из этого тезиса, сколько бы человек ни познавал мир, результат все равно будет бесконечно малой величиной. Ведь, если соотношение познанного и непознанного представить в виде дроби, в знаменателе окажется бесконечность, а познанное на сегодняшний день всегда конечно.

Идея бесконечности – величайшее достижение человеческой мысли. Еще древние греки при всей развитости их мышления и актуальности их философских построений не отдавали себе отчета в бесконечности мира. Они всегда нанизывали цепь причинно-следственных закономерностей на некий «первотолчок», на некое начало всего. (В качестве таких «начал» также фигурировали первовещество, первоэлемент, первоматерия.) Именно «первотолчок» делал картину мира античных философов стабильной и завершенной. «Первотолчок» – это всеобщая причина; от нее бесконечными цепочками расходятся следствия, образуя структуру, которую в принципе можно объяснить до конца. Нужно только, как говорится «дойти до самой сути».

Понимание бесконечности появилось у средневековых мыслителей, которые, рассуждая о всемогуществе Бога, пришли к выводу, что он бесконечен во времени и пространстве. Так, Николай Кузанский ввел в философию понятие максимума, фактически отождествив его с Богом. По сравнению с бесконечным максимумом любая вещь представляется абсолютно малой. Поэтому сколько ни познавай мир, эти познания будут бесконечно малой величиной по сравнению со всей совокупностью явлений.

Категория бесконечности сделала научное познание фрагментарным, частичным, тем самым лишив его изначально присущего ему оптимизма. Вместо целостной системы возникли некие оторванные друг от друга иерархии идей, объясняющие отдельные фрагменты мира, не имеющего начала и конца. Из стройной жесткой структуры познание превратилось во все расширяющийся луч света, выхватывающий из темноты только часть предметов, сколь широким бы он ни был.

Но одно дело рождение идеи, и совсем другое – завоевание ею масс людей. На уровне обыденного сознания люди еще долго мыслили конечными величинами и не могли представить себе подлинную бесконечность. Прогресс образования в Новое и Новейшее времена создал предпосылки для формирования нового сознания. Сегодня даже школьник понимает, что Вселенная бесконечна. Более того, он скорее не понимает, как она может быть конечной. Конечность стала противоречить здравому смыслу. И это очевидно, когда любой современный человек, ознакомившись с теорией первоначального взрыва, вполне обоснованно задается вопросом – а что было до взрыва? Для нас время бесконечно, и считать его началом какой-то первовзрыв и какую-то сингулярность просто нелогично.

С этой точки зрения история естественных наук сыграла с человечеством злую шутку. В доиндустриальную эпоху путешественник, выходя из дома, видел перед собой бесконечный мир, расстилающийся по-прямой к горизонту. Он верил в бесконечность путешествий и соответственно в бесконечность познания мира. Но вскоре оказалось, что мир – это шарик, и с него никуда не вырвешься, и этот шарик в принципе может быть познан. Так география стала «неактуальной» наукой. Подобно этому современный человек, впитавший идею бесконечности времени и пространства, озадачен теорией первовзырва, которая как бы возвращает его к временам древних греков. Но идея бесконечности неуничтожима. Конечность географического мира тут же была дополнена бесконечностью мира астрономического. Похоже, что и идея первовзрыва весьма вероятно будет дополнена идеями существования до сингулярности, бесконечной сингулярности и т.п.

Так или иначе, сегодня мы осознаем бесконечность мира и соответственно конечность нашего познания не только на уровне «высокого» научного сознания, но и на уровне обычного повседневного рассудка. Как Ахилл никогда не догонит черепаху, так и наше сознание никогда не догонит развитие мира. А вот развитие мира может в любую минуту вторгнуться в нашу жизнь. Поэтому мечты о создании своего разумного пространства, отдельного от пространства вообще, все более воспринимается как утопия. Ранее же это было одной из главных целей науки. М.Вебер так радовался «расколдовыванию» мира именно потому, что расколдованный мир казался ему более уютным, предсказуемым и подходящим для жизни людей.

Ограничения человеческого познания вполне очевидны. В макромире они определяются мощностью телескопов, в микромире – мощностью микроскопов. Но эти физические ограничения не столь важны в сравнении с ограничениями сущностными.

Во-первых, сознание человека просто по природе своей не может до конца познать само себя. Ведь для познания чего-то более простого нужно нечто более сложное. Сознание человека с тайной природой его интуиции, со способностью совершать новые открытия может быть познано только сверхсознанием, т.е. неким субъектом, который к человечеству отношения не имеет. Между тем современное общество все в большей мере создается именно сознанием людей. Но без понимания сознания понимание общества всегда будет неполным, неточным и явно ограниченным с прогностической точки зрения.

Кроме того, в своей истории наука столкнулась с явлениями, которые в принципе могли бы быть познаны, но по каким-то странным обстоятельствам остаются недоступными разуму. И опять-таки парадоксальность бытия и сознания людей заключается в том, что именно эти явления и объекты составляют важнейшую часть жизни человечества. До сих пор не найдена и, скорее всего, не будет найдена промежуточная ступень между обезьяной и человеком. Весьма загадочным и до конца необъясненным является процесс обоюдного развития языка и сознания. Да и происхождение самой жизни было и остается загадкой. Сегодня ученые все более склоняются к абсолютно рациональному объяснению возникновения жизни на Земле тем, что она была занесена метеоритами, содержащими соединения белковых клеток. Объяснение действительно логично и, видимо, может быть в будущем окончательно доказано. Но оно никоим образом не приближает нас к отгадке происхождения жизни во Вселенной. Оно просто заменяет один вопрос другим, что чаще всего и делала классическая наука.

Повторим, что даже если открытия в означенных выше областях и состоятся, что очень маловероятно, то все равно останется огромное множество вопросов, на которые не будет ответов, и именно от этих вопросов, в конечном счете, будет зависеть прогностическая функция науки и ее способность преображать мир.

Второй аспект современного агностицизма связан с последствиями воздействия науки на общество. Первое, что в данном случае приходит на ум, это экологические проблемы. Наука-де довела мир до погибели, уничтожив нормальную среду обитания и поставив саму жизнь под угрозу (ядерное оружие, техногенные катастрофы, потепление климата и т.п.). Тут в очередной раз возникает вопрос о вере в науку. В данном случае он формулируется следующим образом: способна ли сама наука устранить последствия своего воздействия на природу. Отрицательный ответ не очевиден. Борьба с выбросами и потеплением может быть вполне успешной, что мы часто и наблюдаем. Поэтому именно в этом общепринятом аспекте рассмотрения данной проблемы гносеологический оптимизм может в принципе восторжествовать, а агностицизм повергнут, хотя вероятность противоположного сценария также весьма высока.

Значительно сложнее обстоит дело с человеком и обществом. Подлинно научным проектом построения социума стал тоталитаризм во всех его формах, который всякий раз был попыткой устроить общественные отношения наиболее логичным путем, а все иррациональные моменты устранить. Не случайно в тоталитарных обществах воспроизводился иерархический принцип построения традиционной науки – от аксиом до конкретных вычислений. Иерархическое строение знания прямо переносилось на общество. Так было создано множество утопий, с помощью которых философы рисовали образ идеального, на их взгляд, социального мира. В этом мире все должно было быть слажено, разложено по полочкам, умные находятся наверху, а глупые внизу. Никаких механизмов развития общества, кроме инновационных проектов самих философов, обладающих абсолютной властью, не предполагалось. В корне отвергалась возможность саморазвития как нерационального, неуправляемого и опасного процесса. Вслед за утопиями тоталитарные общества всегда обосновывали свое ведущее положение по отношению к другим типам общества тем, что они устроены сообразно науке, формальной логике и представлениям людей о наилучшем «общественном дизайне».

Проекты переустройства общества в соответствии в научными представлениями начались с Великой французской революции. Здесь все традиционные иррациональные элементы жизни подвергались «разумному препарированию». Возник даже культ разума, которым попытались заменить католическую веру. По всей Франции церкви преобразовывались в храмы Разума. Именно движением к разумному социальному устройству оправдывался этот первый в истории человечества подлинный прецедент тоталитаризма в виде якобинской диктатуры. Идеальное общество мыслилось как непротиворечивое подчинение высшим разумным силам, сконцентрированным вокруг лидеров революции.

В тоталитарных обществах согласно научным принципам старались структурировать все – от хозяйственных процессов до самой философии. На самом деле, критерием мастерства в философии во многом является не рациональная истина, а красота мысли. Поэтому практически никому из философов не удавалось втиснуть философию в прокрустово ложе традиционной науки. Но здесь стоит вспомнить главу о философии, написанную И.В.Сталиным для «Краткого курса истории ВКП(б)». Это была именно «научная философия», изложенная с предельной ясностью, подобно геометрии Эвклида. (В этом смысле этика Спинозы, представленная в виде аксиом и теорем, – жалкое подобие подлинной научности.). Веря в науку, как и все его современники, и обладая безграничной властью, Сталин смог построить наиболее рациональное общество. Марксизм – это рациональная идеология. Плановое хозяйство – это рациональная экономика. Партийное устройство и руководство – это рациональный менеджмент.

Все сказанное относилось к «возвышенному» гносеологическому пессимизму, нашедшему свое воплощение в научных изысканиях, теоретической критике, ценностно окрашенном осмыслении как общества, так и мира в целом. Такой пессимизм постепенно стал характерен в ХХ веке для многих социальных мыслителей самых разных направлений. Но подлинное понимание агностики эпохи постмодерна раскрывается на бытовом уровне, где последствия веры в науку и просвещение видны невооруженным глазом. Агностический пафос постмодернизма на бытовом уровне как нельзя лучше отражает название комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Именно то, что ум не приносит человечеству и отдельному человеку счастья, и заключается важнейший вывод эпохи, когда наука воспринималась как высшая форма духовной деятельности.

Наука и образование делают человека умным. Умный человек должен приносить больше пользы, чем глупый. Умный человек должен жить лучше, чем глупый. Это аксиомы, которые оправдывали и оправдывают то первостепенное место, которое наука когда-то заняла в жизни людей. Фактически, это бытовые основы веры в науку. И если бы они оправдывались жизнью, судьба науки и всех проектов эпохи модерна могла бы сложиться совсем по-другому. Но реальность постоянно опровергает эти аксиомы и тем самым снижает престиж научной деятельности, желание ею заниматься и вообще быть умным.

На индивидуальном уровне это очевидно. У каждого человека среди друзей и знакомых есть несколько умных неудачников. И ладно, если бы они сознательно отказывались от успеха: слава и деньги – это-де нечто мирское, низшее, недостойное внимания и усилий… Но ведь нет, большинство из них были бы совсем не прочь оказаться на вершине социальной пирамиды. Они сильно переживают, что живут беднее и труднее других, отнюдь не отличающихся их умственными способностями.

Англичане в свое время провели опрос тех, кто за год практически с нуля сколотил миллионное состояние. Так вот, среди реальных миллионеров, самостоятельно «создавших себя», не было ни одного с высшим образованием. Самой колоритной фигурой среди новоявленных миллионеров была гаитянская проститутка, которая столкнулась с проблемой покупки колготок ночью в Лондоне. Выяснив, что таких магазинов нет, она отрыла соответствующую торговую сеть и заработала миллион. В 2000 г. Г.Минцберг выпустил книгу о бизнес-образовании в США, в которой абсолютно достоверно показал, что все, кто стали яркими фигурами американского бизнеса и сумели войти в историю своими бизнес-начинаниями, не имели высшего бизнес-образования ^[3].

Конечно, образование и ум в какой-то мере положительно влияют на жизнь человека. Так, образованные люди легче переживают кризисы. Вообще их жизнь более устойчива. Но никак нельзя сказать, что наличие ума – это важнейший социальный лифт, вводящий его обладателя в элиту общества. В результате на уровне обыденных представлений традиционная наука фактически расписывается в своем бессилии сделать человека счастливым. Если от ума бывает горе, то счастье от него бывает еще реже!

Что же касается воздействия умных людей на общество, то и тут так сказать не все гладко. Большинство соратников считали И.В. Сталина глупым человеком – он якобы мало читал, в науках разбирался слабо, высоким интеллектом не отличался. А.И.Солженицын писал, что Сталин занялся языкознанием, якобы испытывая комплекс неполноценности от своей неучености, и чтобы стать похожим на Энгельса, который мог свободно ориентироваться в достижениях науки XIX века. И что же?!! Именно Сталин встал у руля коммунистической державы и не только не угробил ее, а создал из слаборазвитой страны сверхдержаву, которой еще многие столетия будут гордиться наши сограждане. И то, что он не знал наук, этому отнюдь не помешало.

Не слишком далекий Дж.Буш-младший также не угробил Америку, как бы нам того ни хотелось. Сплошь и рядом компании, партии и государства возглавляются людьми не самыми умными. Это и понятно – они боролись за власть, когда другие читали книги. Но эта их «неумность», незнание каких-то «великих» научных достижений никак не сказывались на руководстве. Более того, в историю как великие организаторы часто входили люди совсем не имевшие образования.

С другой стороны, ум во власти тоже часто не приносил успеха. Лучший пример – наше реформистское правительство, куда входили «отличники», выпускники МГУ и ЛГУ, начиная с Е.Гайдара и А.Чубайса. Результат их правления очевиден. Сегодня министерство промышленности возглавляет Д.Мантуров, который не только не отличался выдающимися способностями к учебе, но и в силу своего происхождения по большому счету попросту не учился. И никак нельзя сказать, что возглавляемое им министерство промышленности работает хуже, чем при руководстве «гениального экономиста».

Можно возразить, что это частные примеры. Но здесь важна сама тенденция. Если бы наука всегда давала хороший практический результат, должна была бы наблюдаться явная тенденция к тому, что приобщенные к ней люди становились бы лучшими руководителями. Здесь не стоит учитывать университеты и научно-исследовательские институты, во главе которых по понятным причинам стоят люди, имеющие непосредственное отношение к науке, и где их научные таланты действительно влияют на эффективность организаций.

Кроме того, могут сказать, что ум не от науки, а от рождения. Но тогда, тем более, зачем преувеличивать силу науки?!!

Можно смело утверждать, что современный студент, вооруженный самыми продвинутыми гаджетами и овладевший самыми последними достижениями науки, нисколько не умнее Аристотеля. Он может быть сообразительнее, быстрее вычислять, более точно представлять контуры географического мира и определять свое местонахождение в нем, знать больше законов природы, но он нисколько не умнее «светлых голов» прошлого.

Таким образом, действительность ХХ века с очевидностью доказала, что приобщение к науке не может служить серьезным социальным лифтом и одновременно не является залогом успехов человека – как самого простого, так и руководителя. Это и есть тот важнейший бытовой аспект последствий внедрения науки в жизнь, который как никакой другой придает агностицизму эмоциональную силу. И это обстоятельство снижает престиж науки в современном мире значительно сильнее, чем любые экологические проблемы, ею созданные.

CONTRA:

Все высказанные выше соображения сами по себе не вызывают принципиальных возражений. При этом безо всякого труда можно продолжить примеры, наглядно иллюстрирующие бесконечность мира и проблематичность его познания. Самым известным является принцип «познавательной скромности», наиболее часто приписываемый древнегреческому философу Сократу (469-399 гг. до н.э.): «Я знаю только то, что ничего не знаю [но другие не знают и этого]». Идентичные сократовским мысли высказывали и многие другие авторитеты на всем протяжении интеллектуальной истории человечества: основатели религий – Лао-Цзы, Конфуций и апостол Павел; философы – Протагор и Н.Кузанский, И.Кант и Б.Рассел, В.Розанов и Д.Андреев; ученые-«общественники» – В.Парето и К.Поппер; ученые-«естественники» – Дж.Бруно и Ч.Дарвин, литераторы – У.Шекспир, Л.Толстой, О.Уайльд. (Все эти цитаты без труда можно найти в интернете.)

Приведем произвольно подобранные иллюстрации агностицизма авторов ХХ века. Первая принадлежит Даниилу Данину, советско-российскому популяризатору науки, специально занимавшемуся ее историей и ее парадоксами. Он продолжает сократовскую линию о том, что с увеличением круга знания увеличивается «поверхность» его соприкосновения с внешним миром незнания. По Данину, научное открытие одновременно и уменьшает, и увеличивает область неизвестного, поскольку восхождение «на вершины» знания открывает исследователю все больше новых неизведанных земель, изначально лежащих за горизонтом ^[4].

Вторая иллюстрация – высказывание немецкого социолога Никласа Лумана, который, пришел к нижеизложенным выводам в процессе научного поиска. «Если нет решений, гарантированно свободных от риска, следует отказаться от надежды…, что умножение исследований и знаний позволит перейти от риска к надежности. Практический опыт учит скорее обратному: чем больше знаешь, тем больше знаешь, чего не знаешь, и тем скорее формируется сознание риска. Чем более рациональны, чем более сложно задуманы калькуляции, тем больше граней [проблемы] попадает в поле зрения. В этом отношении будущее неопределенно, а потому существует риск. С этой точки зрения не случайно, что перспектива риска обозначилась параллельно выделению науки [как особой системы]. Современное общество риска не есть, таким образом, всего лишь результат восприятия последствий действия техники. Начало ему положило уже расширение исследовательских возможностей и самого знания.» ^[5]

Наконец, приведем фрагмент текста Ромена Гари, французского писателя и дипломата, который, насколько нам известно, наукой не занимался. «…Мерзавка – богиня абсолютных истин, этакая казачка, попирающая груду трупов, с хлыстом в руке, в меховой шапке, надвинутой на глаза, и с хохочущей гримасой. Эта наша старая госпожа и хозяйка, она так давно распоряжается нашей судьбой, что стала богатой и почитаемой. Всякий раз, когда она убивает, мучит или подавляет во имя абсолютных истин – религиозных, политических или моральных, – половина человечества в умилении лижет ей сапоги; это ее очень забавляет, ведь она-то отлично знает, что абсолютных истин не существует, что они – только средство, чтобы вести нас к рабству.» ^[6]

Кстати, выше речь уже шла о том, что утверждение «истин» в идеологии и политике часто приводит разрушительным социальным конфликтам, господству одних групп и рабству друг