Политическая доктрина и состав правящей партии. (Регулирование социального состава РКП (б) – ВКП (б) в 1920-е годы: цели, специфика, итоги)

Никулин Виктор Васильевич ORCID: 0000-0003-1507-0434 доктор исторических наук профессор, кафедра конституционного и административного права, Тамбовский государственный технический университет 3920036, Россия, Тамбовская область, г. Тамбов, ул. Ленинградская, 2, оф. 15 Nikulin Viktor Vasil'evich Doctor of History Professor of the Department of Constitutional and Administrative Law at Tambov State Technical University Russia, 392000, Tambov, str. Sovetskaya, h.106 viktor.nikulin@mail.ru Другие публикации этого автора

Неизменным вопросом для всех исследований истории советского периода истории России является вопрос о сути системы власти, созданной в СССР. Безусловно, это была специфическая форма власти, уникальная в том смысле, что она, во многом была экспериментальна в историческом ракурсе, поскольку еще ни в одной стране мира не создавалась система власти, основанная на мировоззренческом постулате: один ведущий класс – одна правящая партия в государстве. Специфику этой уникальной в своем роде системы следует искать помимо политических, идеологических, экономических и других факторов во внутреннем организационном механизме правящей партии, который базировался на строгом социально – классовом принципе ее формирования. Доминантной целью правящей партии было обеспечение контроля над всеми сферами управления в государстве. Следовательно, ее состав с точки зрения реализации этой задачи должен быть абсолютно лоялен общей политической концепции, руководству и идеологически безупречен. Такими качествами обладал в полной мере, по мнению идеологов партии, только рабочий класс. Поэтому одна из приоритетных задач состояла в контроле над социальным составом партии, поскольку это ключевое условие способности партии выдержать политический курс и реализовать политическую доктрину.

Помимо данного факта, РКП (б) – ВКП (б) являлась и кадровым основанием системы власти. Именно из партийцев формировалась номенклатура, выступавшая как специфическая социальная группа, осуществлявшая власть в советском обществе. С этой точки зрения РКП (б) – ВКП (б) следует рассматривать не только как массовую партию, но и как кадровую партию, источник кадровой основы власти. Важным обстоятельством, обуславливающим внимание к данной проблеме, является и тот факт, подтверждаемый и другими исследователями, что большевизм, опиравшийся на однопартийную систему, породил принципы и методы руководства, которые легли и в основу государственного управления^{[1, с. 103 – 112]}.

В предлагаемой научной общественности статье предпринята попытка на основе первоисточников проанализировать комплекс мер, проводимых советским руководством по изменению социального состава коммунистической партии в 1920-е годы, в соответствии с политической доктриной и направленных на укрепление социальной основы власти и достижение внутриполитической стабильности. Одна из задач – выявить сущностное содержание процесса и формы его проявления.

Поскольку идеологическая доктрина и политическая необходимость диктовали классовую чистоту партийных рядов, этот вопрос в условиях окончания гражданской войны и перехода к мирному развитию начал приобретать первостепенное значение. Между тем состав партии вызывал серьезное беспокойство у руководства РКП (б)- ВКП (б). При анализе состава выяснилось ос­лабление ее пролетарской основы, наличия в партии "балласта", "неустойчивых" в социальном отношении полупролетарских, интеллигент­ских и "прочих элементов", что угрожало "перерождением" партии и как следствие - смена ориентиров и целей. Основания для беспокойства по по­воду классовой чистоты РКП (б) у руководства, безусловно, были. На IX партийной конференции отмечалось, что с апреля 1917 года партия выросла в 10 раз - с 60 тысяч до 600 тысяч. "За это время, за эти три года, из партии вышли из строя десятки тысяч лучших работников, которых партия накопила в течение 20 лет ее существования. За три года влилось много элементов но­вых, часть которых мы сами выбрасывали путем перерегистрации^{[2, с. 121- 140]}. На X съезде партии одна из причин кризиса партии виделась в том, что компар­тия стала терять свой однородный слой, "в нее стали вливаться чуждые элементы, не порвавшие со старой психологией". Руководство и оппозиция соглашались в том, что в условиях гражданской войны партия не могла изменить ситуацию, "разношерстный элемент переработан быть не мог, в силу чего в партии появились разнородные элементы, что усугубило кри­зис"^{[3, с. 127-128]}. Перед XI съездом Ленин писал: "Нет сомнения, что наша партия теперь по большинству своего состава недостаточно пролетарская"^{[4, т. 45. с. 19]}. Нако­нец, на XI съезде партии Зиновьев говорит о реальной угрозе, которая на­висла над партией ввиду ослабления ее пролетарского социального ядра. "Наша партия по своему составу разнородна. С 1917 г. по 1920 г. значительная крестьянская масса вливается в партию, меняет ее социальный состав. В целом это мел­кобуржуазная масса, хотя и шло беднейшее крестьянство, полукрестьяне, полурабочие. С 1917 по 1922 гг. происходит крупнейшая перегруппировка социального состава нашей партии. Отрицать опасность нельзя. Надо раз­решить два вопроса: взаимоотношения нашей партии к рабочему классу и о взаимоотношениях нашей партии с крестьянством"^{[5, с. 346]}. Растущая озабо­ченность руководства опиралась на объективную реальность, нарастание негативных тенденций в партии стало очевидным фактом. Этот процесс интенсифицировался и приобретал внутреннюю устойчивость. Надежда на то, что как только коммунистическая партия сломит сопротивление господствующих классов, после того, как у них бу­дут "отняты средства насилия, школы, газеты" и т.п., процесс вовлечения в партию рабочего класса пойдет усиленным темпом, не оправдалась. Из­менения в социальном составе были значительными. Если к началу 1917 года в составе партии рабочих было 60,2%, крестьян - 7,6%, служащих - 25,8%, прочих - 6,8%, то к началу 1922 г. рабочих стало 37,2%, крестьян - 32,1%, служащих - 23,1%, прочих - 7,5%, 7% приходилось на выходцев из других партий. Кроме того, лишь 10% членов партии имели дооктябрьский стаж, остальные вступили в нее в 1919 - 20 гг.^{[6, вып.1, с. 37]}. Это положение было отражением социальной структуры российского общества, основанием которого оставался огромный слой патриархального или полупатриархального крестьянства, а также огромные массы люмпе­нов, людей, выбитых из жизненной колеи гражданской войной. Естественно, что основной средой, откуда шло пополнение рабочего класса, было крестьянство. Это были, по выражению В. Ленина, еще не "орабоченные" ра­бочие, "сырые" рабочие, то есть рабочие, не прошедшие многолетней за­калки на промышленных предприятиях, не приобретшие соответствующего сознания. Он полагал, что действительными рабочими можно считать только тех, "кто на самом деле по своему жизненному положению должен был усвоить пролетарскую психологию. А это невозможно без многих лет пребывания на фабрике без всяких посторонних связей, и по общим усло­виям экономического и социального быта"^{[4, т. 45, с. 20]}. Социальный состав общества влиял и на приток рабочих в партию. В 1905 - 1916 гг. рабочие составляли 59% вступающих, в 1917 г. - 56%, в 1919 г. - 38,2%, в 1921 г. - 29,7%.^{[7, с. 149]}. В целом в период 1917-1920 гг. в РКП (б) произошел крутой перелом, свя­занный с изменением ее состава. Особенно неблагополучным было поло­жение в провинции, в сельскохозяйственных регионах. Так, в марте 1922 г. в Воронежской губернии членов партии насчитывалось 3750, из них рабо­чих - 923 (24,6%), крестьян - 1633 (43,5%), остальные - кустари, служащие, интеллигенция и прочие. С подпольным стажем было всего 63 человека. Наибольшее число вступивших приходилось на 1918 - 20 годы^{[8, ф. 1, оп.1, д. 460, л. 6]}. Уездные организации представляли и вовсе удручающую картину. Например, Щацкая уездная организация РКП (б) Тамбовской губернии по социальному со­ставу представляла собой: рабочих - 36 человек (18,4%), крестьян - 183 (66,2%), остальные категории - 32 (15,6%). Но самое любопытное состояло в распределении партийцев. Из 251 члена организации в советских, воин­ских частях и учреждениях, в профсоюзах, кооперативных и партийных организациях было занято 194 человека. Рабочих, не занятых постоянной работой в том или ином учреждении было всего 5 человек, а крестьян всего - ОДИН. Фактически вся организация была аппаратной^{[9, ф. 840, оп. 1, д. 748, л. 50-51]}. Примерно такая же ситуация наблюдалась и в других уездных организациях. Положе­ние становилось опасным, замаячила перспектива "перерождения" партии под напором мелкобуржуазной массы, стремившейся проникнуть в партию и приобщиться к ее материальным и социальным привилегиям. Кроме того, руководство опасалось распространения оппозиционных настроений в низовых организациях. Если "наверху" можно было мерами давления, аппаратными интригами справиться с оппозицией, то распространение ее в низовых организациях грозило подорвать основу режима, основанного на преобладании в партии "молчаливого большинства". Психологический тип партийного новобранца сильно отличался от старого типа партийца, про­шедшего школу подпольной работы. В марте 1922 г. Ленин признавал, что "... партия наша теперь является менее поли­тически воспитанной в общем и среднем (если взять уровень громадного большинства ее членов), чем необходимо для действительно пролетарского руководства в такой трудный момент, особенно при громадном преоблада­нии крестьянства, которое быстро просыпается к самостоятельной классо­вой политике"^{[4, т. 45, с. 19]}. В конечном итоге, это был дополнительный фактор, ос­ложнявший решение проблемы противостояния "мелкобуржуазному влия­нию".

Каким способом остановить опасное развитие политической ситуа­ции, где найти противоядие процессам, способным разрушить партию из­нутри? Эти вопросы встали перед большевиками во всей своей серьезно­сти. Противоядие было найдено в двух средствах. Первое - сохранение и укрепление пролетарского ядра партии, как гарантии против перерождения и второе - ограничение доступа в партию непролетарских элементов. В сочетании эти меры должны были обеспечить решение стратегической за­дачи - сделать партию более однородной, пролетарской по своему составу. Было решено инициировать процесс "пролетаризации" партии, подтолк­нуть его, приняв кардинальные и решительные меры по изменению ситуа­ции, которые заключались в проведении ряда мер регулирующего характе­ра по изменению социального состава партии с целью достижения "максимальной классовой однородности и монолитности". X съезд РКП (б) уже более конкретно определил задачу, выделив ее как не количественное расширение партии, а качественное ее улучшение. В своих решениях съезд поставил задачу "вербовки рабочих и очищение от некоммунистических элементов, усиление мер по предотвращению наплыва непролетарских элементов и ужесточения наказания за рекомендации им"^{[10, т. 2, с. 327 – 328]}.

Принятая принципиальная линия на увеличение пролетарского ядра в партии, вскоре стала приобретать черты реальной политики. Проведен­ная в 1921 г. чистка и ряд последующих мер, рассчитанных на ограничение приема выходцев из непролетарских слоев, позволили увеличить долю ра­бочих в партии до 44,4%. Более осмысленный характер действия властей приняли после XI съезда. Съезд выразил полное неудовлетворение ни­чтожно малым количеством членов партии и в связи с этим потребовал покончить "с тем положением, когда на больших заводах, в крупных фаб­ричных поселках число членов наших партячеек совершенно ничтожно"^{[5, с. 341]}. Вопрос о необходимости увеличения приема в партию встал на очередь дня не случайно. На административные и прочие посты требовалось все больше и больше партийцев, а между тем кадровый резерв в партии прак­тически полностью был исчерпан. На XI съезде приводились весьма показательные приме­ры. В Иваново-Вознесенске насчитывалось 3200 членов партии. А для то­го, чтобы занять хотя бы руководящие посты в административном, в пар­тийном, советском и хозяйственных аппаратах коммунистами, необходимо приблизительно столько, сколько коммунистов во всей организации. В Московской организации только 20-22% коммунистов были заняты в фаб­рично-заводских ячейках, да и то из них 50% занимали административные посты. Отсюда вывод - необходимо увеличить прием.^{[5, с. 353- 399]}. И все же опасения и реализм взял верх. Устами Зиновьева был вынесен приговор: "Закроем двери пар­тии - перерыв на год, подучиться надо. ЦК вносит решение на этот год принять строжайшие ограничения. Год посвятить старым членам партии^{[5, с. 363]}. После XI съезда главной задачей становился прием в партию ра­бочих "от станка", основным лозунгом, так называемая, "замычка", то есть смыкание рабочих рядов, сделать рабочих из полупролетарских в своей массе пролетарскими. Прием в партию резко сократился. За год вновь бы­ло принято всего 14 тысяч человек, из них 6 тысяч рабочих, одновременно исключено из партии 28,7 тысячи, 10,7 тысячи вышли сами. Всего в пар­тии осталось к началу 1923 года 373 тысячи членов (против 700 000 тысяч к X съезду)^{[11, с. 56]}. Но курс на ограничение приема в партию продолжался недолго. Давно зревшая идея о расширении ее состава, да и сама ситуация, связанная с острейшим кадровым голодом, вскоре заставили руководство партии резко изменить курс. Можно утверждать, что в конце 1923 – начале 1924 гг. заканчивается первый период в развитии РКП (б) в нэповский период. Политика приема на этом рубеже резко меняется от его ограничения к резкому увеличению. Ряды партии начинают активно пополняться в целях расширения и укрепления социально – политической базы режима. Начало новому курсу было положено решениями XIII партконференции в январе 1924 года, которая в специальной резолюции « О партийном строительстве» выдвинула задачу усиленной вербовки новых членов партии – рабочих от станка. Предполагалось в течение года пополнить ряды РКП (б) не менее 100 тысячами новобранцев. Впоследствии на январском пленуме ЦК сроки кампании были сокращены до трех месяцев. Одновременно закрывался на год доступ в партию непролетарским элементам^{[10, т. 3, с. 157 – 158]}.

Кампания по привлечению в партию рабочих началась с "ленинского призыва", о ко­тором объявил январский пленум ЦК. "Ленинский призыв", объявленный в советский период триумфом политики партии, требует тщательного анализа с целью объективной оценки его роли в развитии РКП (б) - ВКП (б). Условия приема в партию во время кампании оставались прежними, но в целях обеспечения массовости приема, партийным комитетам было предоставлено право рассматривать на общих собраниях заявления рабочих, не имевших индивидуальных ре­комендаций. Разрешалось подавать групповые заявления, хотя оговарива­лось, что прием возможен только в индивидуальном порядке, что на практике повсеместно не соблюдалось. В результате прием в партию при­нял лавинообразный, неуправляемый характер, где каждый комитет стре­мился отчитаться об успехах в приеме, нисколько не заботясь о том, кого принимает. В целом число заявлений превысило 200 тысяч. В итоге «ленинцы» соста­вили в 1925 г. 28,3% от общей численности партии^{[12, ф. 17, оп. 32, д. 7, л. 112]}. Что же представляли из себя пар­тийные новобранцы? Факты говорят, что это были далеко не лучшие пред­ставители рабочего класса. Хотя по общим показателям картина была достаточно оптимистической. В общем составе ленинцев железнодорожные и производст­венные рабочие составили 190 тысяч (93,8%). Из числа остальных - около 9 тысяч рабочие по роду своей основной профессии, по социальному про­исхождению и положению, но передвинутые на работу в учреждения и т.п. Попали в ленинский призыв и крестьяне, примерно, 2 тысячи по СССР. Всего ленинцы "не у станка" составили 6,2 % призыва^{[13, 1925. № 15-16, с. 9]}. Впечатляющими были показатели в провинции. Например, Воронежская губернская организация с ян­варя 1924 г. по январь 1925 г. увеличилась с 4100 до 6500, то есть выросла более чем наполовину, значительно увеличилось рабочее ядро организа­ции, с 25% до 37%^{[8, ф. 1, оп.1, д. 1076, л. 45]}. При известных ограниченных возможностях по при­влечению рабочих в партию в сельскохозяйственных губерниях, естествен­но, возникает вопрос о качественном уровне вступивших по ленинскому набору. Возникает и другой вопрос - почему рабочие вдруг "пошли" в пар­тию? Являлась ли смерть Ленина сильнейшим побудительным мотивом для столь значительного их притока в партию? Отчасти, да. Но не настолько, чтобы только в результате одного этого события, хотя, безусловно, и зна­чимого, "ринуться" в партию. Тем более, что в провинции до начала 1924 г. сколь-нибудь заметного стремления вступить в РКП (б) не наблюдалось. В период 1922-1923 гг. партия потеряла значительно больше, чем приняла новых членов. Исключенных КК, добровольно и механически выбывших из пар­тии учтено за эти годы около 53 тысяч членов, перевели же из кандидатов 27 тысяч. Численность партии составила на начало 1922 г. 374 тысячи, 1 января 1924 г. - 328 тысяч. Потери составили 12,6%. Особенно заметен урон в непромышленных регионах. Таким образом, главная причина массового пополнения партии - это инициирование процесса "сверху", подкрепленное "подталкивающими" действиями местных партийных властей "снизу".

В инструкции ЦК от 11 февраля 1924 г. "По приему в партию рабо­чих от станка" делалась попытка поставить массовый прием в регулируе­мые рамки. ЦК предлагал при приеме руководствоваться следующим: "Принимать в партию исключительно рабочих и работниц, непосредствен­но занятых в производстве. Производственный стаж не учитывать. Заявле­ния могут быть как коллективные, так и индивидуальные, однако сам при­ем может быть только индивидуальный"^{[12, ф. 17, оп, 68, д. 40, л. 121]}. Но на практике никакой тща­тельной проверки и тем более индивидуального приема не было. Порой утверждение приема длилось 20 секунд. В Борисоглебске только на одном общегородском собрании одновременно приняли 534 человека. Были и анекдотические случаи. Один ленинец заявил, что полагал, видя огромную очередь, что записывают на сахар или крупу, и, не расспросив, подписал коллективное заявление, а потом ему сказали, что он член партии. Многих принимали при отсутствии их самих, заочно, помимо их воли и желания. "Мы вступать в партию не хотели, но по просьбе секретаря вступили". «Всех записывали и меня записали». Отмечались многочисленные случаи, когда отказывающимся от вступления угрожали сокращением, переводом на низкооплачиваемую работу. Тамбовская ГКК отмечала, что во время ленинского призыва, проходило большое сокращение штатов на транспорте и на текстильных фабриках. У рабочих были опасения, что их сократят, а если вступить в партию, то этого можно избежать. Некоторые вступившие счи­тали, что в партии они будут пользоваться более привилегированным по­ложением, надеясь на улучшение своего материального положения^{[9, ф. 840, оп. 1, д. 3116, л. 107]}. В погоне за количеством принимали, а точнее записывали в партию всех, без всякой проверки: малограмотных, больных, верующих, любителей выпить, чересчур старых и слишком молодых. Большинство вступивших не пред­ставляли и не понимали ни задач партии, ни своей роли в ней. Ленинский призыв представлял собой не что иное, как массовый набор в партию по списочно - коллективному принципу, когда одновременно, без индивидуаль­ного отбора, принимали от 100 до 200, а иногда и более человек. Это была кампания, напоминавшая "партийные недели" времен гражданской войны. В результате такого подхода обеспечивалось выполнение количественных параметров, предписываемых Центром. В Тамбовской губернии, например, из 2249 человек ленинского призыва, работавшие у станка составили 93% принятых, в Воронежской - почти 92%. Заявления шли в основном от ра­бочих в возрасте от 25 до 45 лет. Основная масса вступивших имела произ­водственный стаж от 1 до 10 лет - 45,6%, от 10 до 15 лет - 22,2%, от 15 и больше - 21%. Среди принятых до 15% были неграмотными ^{[9, ф. 840, оп. 1, д. 3116, л. 108]}. Надо пола­гать, что начиная кампанию, руководство и не рассчитывало на то, что в партию будут приняты наиболее развитые рабочие. Важнее была политиче­ская сторона кампании - получить формальную поддержку своей полити­ки. В реальности и оказалось, что уровень ленинцев в большинстве своем оказался ниже, чем у партийцев со стажем.

Основная масса ленинцев имела производственный стаж до 10 лет, то есть стали рабочими в годы первой мировой войны и в послереволюцион­ный период и не отвечали известному ленинскому критерию о минималь­ном 10-ти летнем производственном стаже. Необходимо учитывать и еще одно обстоятельство: имевшие значительный производственный стаж нахо­дились в таком возрасте, когда бытовые, материальные вопросы занимают человека гораздо в большей степени, чем вопросы политические, и они не были склонны проявлять активность в общественной сфере. Преобладание в провинции рабочих с незначительным производственным стажем, отно­сительно молодых, с минимальным политическим и житейским опытом дает основание выделить некоторые психологические особенности партий­ных новобранцев. Нельзя сказать, сколько их вступило в партию по идей­ным мотивам, ясно то, что они определенно были. Они представляли собой новый тип пролетарской сознательности - сознательности пролетар­ского выдвиженца, имевшего потенциальные возможности продвижения по служебной лестнице, так как со вступлением в партию возрастала вероятность перемещения индивида внутри социального пространства, продвижения по социальной лестнице. И эта часть ленинцев активно ис­пользовала эту возможность, проявляя готовность к активной полити­ческой деятельности. Другая часть ленинцев, и как представляется боль­шая, была малоактивной, не склонной к активной политической дея­тельности, присутствие их в партии было пассивным и во многом вынуж­денным. Для третьей группы существенное значение имело то, что членст­во в партии означало возможность повышения собственного социального статуса, отсюда их аморальность, карьеризм, видение в партии надежного средства для достижения своих узкопрагматических, эгоистических целей. А получив доступ к власти, они стали прямо заинтересованными в укреп­лении монополии партийного аппарата на власть. Что общее для ленин­цев, так это то, что эту массу, неустойчивую в своих устремлениях, легко было повернуть в нужную сторону. Между тем именно они во второй по­ловине 20-х годов стали занимать руководящие посты в низовом партий­ном аппарате, а затем и на уровне уездов. Это были в полном смысле "полузнайки", которым было далеко до кадровых партийцев. Их политиче­ский и культурный уровень был низок, 80-90% слабо развиты, интересовались в основном вопросами бытового плана. Они были склонны к уравнительности, крайне негативно относились к специалистам и интеллигенции^{[12, ф. 17, оп. 31, д. 42, л. 2, 26]}. В результате партия оказалась "менее политиче­ски воспитанной", что с социально-психологической точки зрения означало не что иное, как неспособность принимать самостоятельные решения и влиять на ситуацию в партии, выработать соб­ственную политическую линию. Этот барьер массовой психологии в 20-е годы стал практически непреодолим. Барьер этот можно определить, как способность и готовность партийных новобранцев выполнять одну функ­цию: для руководителей - командовать, для рядовых - исполнять. То была послушная и доверчивая всякому внушению свыше масса. Но именно на эту массу новобранцев ленинского призыва рассчитывало опереться руко­водство партии. Ленинский призыв рассматривался не просто как кампа­ния по пополнению партии рабочими, ставки в ней были гораздо выше. Вопрос - "партия и ленинский призыв" охватывал все основные проблемы партийной работы. Именно на основе ленинского призыва предполагалось строить всю концепцию дальнейшего развития партии. Молотов на XIII съезде выделил в качестве основы всей дальнейшей работы два базисных положения: новый курс в партстроительстве на основе резолюции от 5 де­кабря 1923 года и ленинский призыв. Поскольку декабрьская резолюция оставалась только лишь на бумаге, то ленинский призыв становился опре­деляющим. "С этого ленинского призыва надо считать новую эпоху в раз­витии нашей партии, ... новый курс нашей партийной политики"^{[14, с. 515]}. Ленин­скому призыву постарались придать характер важнейшего политического события, которое определит развитие партии на длительный период. Он рассматривался как безусловная поддержка партии всем рабочим классом, как своего рода индульгенция и одновременно испытание, которое партия с честью выдержала. В вступительном слове на XIII съезде Каменев задал тон выступлений в отношении ленинского призыва, который затем под­держивался официальной пропагандой. "Впервые съезд собрался после того как ушел Ленин. Дни, когда международный пролетариат прощался с Лениным, были днями величайшей сплоченности... Из этих дней родился ленинский призыв. Партия вновь прикоснулась в эти тяжелые дни к самым пролетарским массам. Массы откликнулись на призыв партии. Вновь между коммунистами и широчайшими кругами рабочего класса завязыва­лась неразрывная связь", - патетически провозглашал Каменев^{[14, с. 3]}. Ему вто­рил Зиновьев: "В течение 2-х лет ЦК делал сравнительно мало ошибок. Этому две причины: 1) ЦК вел дело в духе Ленина; 2) Это были годы подъема. Мы к партийному съезду пришли, имея за спиной три серьез­нейшие проверки. Одна из них - ленинский призыв. Тут нас проверял ра­бочий класс, миллионы людей. Мы ее выдержали"^{[13, с. 37-47]}.

Ленинский призыв стал использоваться и как дополнительный аргу­мент против оппозиции. Сталин недвусмысленно предупредил оппозицию, что руководство в противоборстве с ней будет опираться на партийных но­вобранцев. "Партия стала выборным органом рабочего класса, пользую­щимся безраздельным доверием со стороны рабочего класса. Такая партия будет жить на страх врагам, такая партия разлагаться не может. Разговоры оппозиции о демократии болтовня, а вот когда рабочий класс посылает в партию 200 тысяч новых членов, - это настоящий демократизм. Укажите мне такую другую такую партию. Вы ее не укажите, ибо ее нет в природе. Но странное дело, даже такая мощная партия оппозиции не нравится. Где же они найдут лучшую партию на земле?"^{[13, с. 246]}. Это уже было лицемерие выс­шей пробы. И многие делегаты это понимали, но молчали. В лучшей пар­тии на земле не может быть несогласных. Руководство в ленинском призы­ве искало не формального факта поддержки их политики. Действительное его предназначение заключалось в расширении социально-политической базы правящего режима, создания из них в ближайшее время кадрового потенциала, который стал бы надежным проводником политики Центра. Ленинский призыв мог рассматриваться и в качестве пропагандистской кампании и как мера противодействия возможному обострению обстанов­ки в стране. Хотя их страхи были явно преувеличены. К тому времени власть стала уже достаточно устойчивой, она опиралась на эффективный репрессивный аппарат, с помощью которого можно было взять под кон­троль любую ситуацию. В целом можно говорить, что ленинский призыв - это масштабная политическая кампания, целью которой было укрепление позиций правящего режима.

Все громогласные и самоуверенные заявления лидеров расходились с действительным положением дел, с реальностью. Надежды на ленинский призыв оправдались только в том смысле, что он пополнил ряды "молчаливого большинства", беспрекословно одобрявшего все решения "сверху". Низкий политический, а главное общеобразовательный уровень ленинцев не позволил поначалу даже в достаточной мере заполнить ими мест­ный партийный и административный аппарат. Так, в Воронежской губер­нии в 1924 г. из общего их числа лишь 20% были использованы в качестве выдвиженцев, в основном в низовом аппарате. Слабым было вовлечение ленинцев и в других губерниях^{[12, ф. 17, оп, 32, д. 8, л. 16]}. Не удалось их и "переварить" в политическом смысле, запросы большинст­ва ленинцев не выходили за рамки материальных и бытовых вопросов. Воронежский губком отмечал в докладе о работе среди ленинцев, что в них чрезвычайно сильно чувствуется "беспартийщина" в вопросах производства и профессиональных вопросах. Дома ленинец и вне дома еще значительно беспартийный. На основе этого делался вывод: "Так как в них много бес­партийного, нельзя от них требовать сразу выполнения нашего морального и коммунистического кодекса"^{[8, ф. 1, оп. 1, д. 884, л. 136]}. Ссылки на тот факт, что 70% ленинцев были участниками гражданской войны и что это является свидетельством якобы действительно качественного их состава, также неубедительны. Нельзя данному обстоятельству придавать решающее значение при опреде­лении качественного уровня ленинцев. Необходимо учитывать фактор мо­билизаций, наконец, время и новая экономическая ситуация меняли лю­дей, их взгляды и мотивы поведения. Принимать упомянутый факт необ­ходимо, но абсолютизировать его в корне неверно. Ведь не случайно же, например, в Воронеже участники гражданской войны составляли 26,3% всех выбывших из партии^{[8, ф. 1, оп. 1, д. 1845, л. 3]}.

Проблемы с ленинским набором начались вскоре после окончания кампании. Многие из них, вступив в партию, немедленно стали требовать материальных благ, помощи от комиссии содействия коммунистам при райкомах. Уже в 1924 г. начались выходы ленинцев из партии. Так, в г. Воронеже в 1924 г. вышли 73 человека, в Борисоглебском уезде - 52 че­ловека^{[8, ф. 1, оп. 1, д. 1845, л. 3]}. Особенно усилились выходы в 1925 г., одновременно уменьшает­ся приток в партию рабочих. С 1924 по 1926 гг. партию покинули 80 тысяч человек, из которых 80% составили "рабочие от станка", из них 50% квалифицированные, в большинстве прошедших Красную Армию и гражданскую войну. По сравнению с 1924 г. выход из партии в 1926 г. возрос в 8 раз. Значительная часть из них были ленинца­ми. По данным проведенного ЦКК выборочного обследования 34 ячеек, подавляющее большинство выбывших во время переписи рабочих состояло из кандидатов и молодых членов партии со стажем с 1924 г. и позже, то есть вошедших во время призыва. В общей сложности массовый набор ра­бочих, начиная с ленинского призыва и дальше до 1 января 1927 года дал 488 тысяч новых коммунистов - рабочих. Из них 8 тысяч были за это вре­мя исключены из партии и 47 тысяч ушли сами. Таким образом, более 10% покинули парти