Юридический язык Русского государства конца XV – XVII веков

Акишин Михаил Олегович доктор исторических наук, кандидат юридических наук ведущий научный сотрудник, Лаборатория гуманитарных исследований, НИЧ Новосибирский государственный университет 630090, Россия, Новосибирская область, г. Новосибирск, ул. Пирогова, 2 Akishin Mikhail Olegovich Leading Scientific Associate, Laboratory of the humanitarian researches, Scientific Research Center of the Novosibirsk State University 630090, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. Pirogova, 2 Akishin-MO@yandex.ru Другие публикации этого автора

Исследование подготовлено при поддержке Российского научного фонда. Грант № 14-28-00045.

Постановка вопроса

Становление Русского государства сопровождались развитием великорусского языка и его делового стиля. После присоединения Казани, Астрахани и Сибири наше государство превращается в великую державу Евразии, укрепляется его положение в международных отношениях. В московских приказах создается единство терминологии и норм языка приказной письменности, что стало важным фактором государственного единства. Согласно выводу П.Я. Черных, в XVII в. приказной язык «…имеет уже характер общевеликорусского государственного языка». ^{[49, c. 4 – 5]}

В правоведении и исторической науке проводится исследование семантики отдельных юридических терминов, содержащихся в сводах московского права. Современное состояние этих исследований нашло отражение в фундаментальных трудах Ю.Г. Алексеева, Н.Ф. Демидовой, А.Г. Манькова и др. Специальное исследование юридического языка Древней Руси провели В.А. и В.В. Роговы. ^{[6, 7, 14, 22, 23, 33]}

Предметом изучения ученых-языковедов являются деловая письменность и деловой стиль русского языка. Документальный стиль понимается в языкознании гораздо шире юридического языка, включая, например, документацию купеческих корпораций, посадских и крестьянских общин, монастырей. Но при этом в основе делового стиля Русского государства XVI – XVII вв. лежали язык законодательства и московских приказов. Основы изучения приказного языка были заложены И.И. Срезневским, А.А. Шахматовым, Н.Н. Дурново и продолжены В.В. Виноградовым, Б.А. Лариным, С.С. Волковым, А.Н. Качалкиным, О.В. Никитиным и др. Особо следует отметить исследования языка законодательства – Судебников 1497 и 1550 гг. (О.В. Никитин), Уложения 1649 г. (П.Я. Черных), приказного делопроизводства – дипломатической документации (О.В. Никитин), челобитных и судебно-следственных дел (С.С. Волков), документов переписей и межевания (И.Е. Макарова), таможенной документации (О.В. Баракова), региональных особенностей приказного языка на Русском Севере (В.Я. Дерягин, Л.Ф. Копосов), Пермском крае (Е.Н. Полякова), Сибири (Л.Г. Панин). ^{[8, 11, 16, 19, 20, 24 – 28, 32, 50]}

В настоящей работе предпринято исследование юридического языка конца XV – XVII вв. на основе текстов Судебников 1497 г. и 1550 г., Соборного Уложения 1649 г., новоуказных статей и документов судопроизводства и официального делопроизводства. ^{[17, 31, 37, 43]}

Правовая языковая политика в Русском государстве

В Русском государстве завершается процесс формирования великорусской народности. Термин «Великая Россия» имеет византийское происхождение (греч. ή Μεγάλη Ρωσία). Появился он в перечне митрополий, находящихся под юрисдикцией константинопольского патриарха в XII в. В связи с переносом резиденции митрополита «всея Руси» из Киева в Москву этот термин стал использоваться для обозначения земель Северо-Востока Руси. В московской письменности термин «Великая Русь» впервые был использован в «Повести о Флорентийском соборе», составленной около 1440 г. Официальный статус этот термин приобрел при его включении в 1584 г. в чин венчания на царство Федора Иоанновича, когда было указано, что Иван Васильевич был «государь и самодержец всея Великия Росия» и что прежние великие князья передавали своим сыновьям «царство и великое княжьство Великия Росия». ^{[40, c. 134 – 155]}

Со второй четверти XIV в. Московское княжество являлось центром, вокруг которого собираются русские земли. Говор Москвы был по своему происхождению северным, почему великорусский язык складывался на северорусской основе. В конце XV – начале XVI в. в состав Московского государства вошли княжества, на территории которых были распространены южнорусские говоры. На основе смешения северных и южнорусских говоров образовалось среднерусское наречие – основной тип разговорного великорусского языка. Разнообразие говоров разговорного языка противоречило требованию точности выражения правовых предписаний. Это противоречие устранялось в приказном языке, возникшем благодаря деятельности великокняжеской канцелярии и московских приказов. По замечанию Р.И. Аванесова, «деловой язык Русского государства ХV – ХVII вв. не может быть принят за непосредственное и полное отражение живой общенародной речи своего времени». ^{[1, c. 39]}

Именно приказной язык стал языком законодательства Русского государства. В случае, если в судебной или административной практике возникал казус, который невозможно было разрешить на основе действующего законодательства, в профильном приказе составлялся «доклад» царю и Боярской думе, который и ложился в основу нового законодательного акта. Кроме того, известно, что приказные дьяки могли «приказывать царским словом», т.е. записывать и передавать к исполнению устные указания царя. В приказах постепенно установилась определенная форма и стиль изложения законов. ^{[38, 50]}

Приказной язык развивался на древнерусской основе с учетом развития законотворческой и правоприменительной практики, международных отношений Русского государства. Последнее привело к приливу в приказной язык европейских терминов. Большую роль в этом сыграла переводческая деятельность Посольского приказа. А.И. Соболевский писал о ней: «Кажется, что большая часть переводов этого столетия сделана с латинского языка, т.е. с того языка, который в то время был языком науки в Польше и в Западной Европе. За латинским языком мы можем поставить польский, которым владело большинство наших переводчиков и на котором часто писали южно- и западнорусские ученые. В самом конце должны быть поставлены языки немецкий, белорусский и голландский. Переводов с других языков Западной Европы мы не знаем, хотя в числе наших приказных переводчиков были люди, владевшие французским и английским языками». ^{[36, c. 50]}

Церковнославянский язык остался литературным языком, сохранил свой престиж и сферу использования: конфессиональная (литургическая, каноническая, гомилетическая, дидактическая), конфессионально-светская (полемическая, агиографическая) литература и церковное право. В частности, языком Стоглава 1550 г. и первого печатного издания Кормчей 1653 г. был церковнославянский. Со второй половины XVII в. церковнославянизмы стали более широко, чем ранее, включаться в светское законодательство.

В XVI в. формируется московский извод церковнославянского языка. Особая роль в этом процессе принадлежит Максиму Греку – ученому книжнику, приглашенному в Москву в 1518 г. с Афона для перевода Толковой Псалтыри (1521 – 1522). Для него идея ориентации на греческий язык через южнославянское влияние была чужда, он пытался писать языком принятым у русских.

Однако в XVII в. в Москве оказались киевские богословы, носители юго-западного извода церковнославянского языка. Этот извод был более систематизирован и нормализован благодаря изданию в Речи Посполитой грамматик Лаврентия Зизания (1596) и Мелетия Смотрицкого (1619). Это привело к полемике между сторонниками «еллино-славянской» и латино-польской. Один из представителей «грекофильства» инок Евфимий Чудовский писал, что строй латинского языка отличается от греческого и славянского, как «козлище инородное», только греческий и славянский языки – это «свет путеводящий к богознанию». ^{[35, c. VIII – IX]}

Но цари Алексей Михайлович и Федор Алексеевич поддерживали киевское влияние. В 1648 г. в Москве была издана «Славенская грамматика» Мелетия Смотрицкого, т.е. верховная власть впервые в истории России официально стала определять норму церковнославянского языка. ^{[10, c. 23]} Именно эта версия церковнославянского языка стала основой для исправления богослужебных книг при патриархе Никоне и одной из причин раскола православной церкви.

Присоединение Сибири привело к тому, что Россия стала многонациональной Евразийской державой. При присоединении народов Сибири с родо-племенной верхушкой местных народов проводились переговоры и заключались шертные договоры, согласно которым аборигены сохраняли права местного управления и суда по обычному праву на родном языке. ^{[4, c. 233 – 241]} Как доказала Ф.М. Хисамова, языком восточной дипломатии России в XVI – начале XIX вв. был старотарский язык. ^[47]

Язык светского законодательства

В России XVI – XVII вв. происходит становление механизма государства раннего Нового времени. Верховная власть в стране принадлежала «государю» (верховный владетель), который осуществлял «скипетровластие» (верховную власть), был «единодержецем» (полная юрисдикция внутри страны) и «самодержецем» (внешне независимым правителем). В юридическом языке впервые в истории русского права появился термин «государствование». ^{[34, вып. 4, с. 123; вып. 24, с. 108 – 109, 198]}

После падения Византии «государь всея Руси» оказывается единственным независимым монархом православного мира. Это проявляется в неофициальном наименовании его «царем» (так называли на Руси византийского василевса). Уже в XV в. глава Русской православной церкви митрополит Иона именует Василия II Темного «царем» и «самодержцем». Официально этот титул был принят в 1547 г. в акте венчания на царство Ивана IV Грозного. Царский титул был подтвержден собором 1550 г. всех четырех православных патриархов.

Власть государя была ограничена органами сословного представительства. Он осуществлял свои законодательные полномочия совместно с Боярской думой и Освященным собором (так, например, были приняты Судебники 1497 и 1550 гг., Стоглав 1551 г.), с середины XVI в. в законотворческом процессе участвовали Земские соборы (так, например, было принято Соборное уложение 1649 г.).

В сфере верховных органов власти сформировались термины, связанные с организацией и деятельностью Земских соборов и Боярской думы: «Земский совет», «Земский собор», «полата» (Верховная царская дума; государственный совет), «полата думная» (место заседания государственного совета), «сенатъ» (верховное правящее учреждение светской власти), «боярин» (высший служебный чин), «бояринъ ближний», «бояринъ введенный», «бояринъ путный», «бояринъ ответный», «окольничий» (второй по значению после боярина чин в Боярской думе), «ответные люди» (лица, назначенные для переговоров с иностранными послами) и др. ^{[34, вып. 12, с. 334; вып. 16, с. 193 – 194; вып. 24, с. 62 – 63; 42, т. 1, с. 160 – 161]}

В Русском государстве конца ХV – ХVII вв. еще не завершился процесс становления закона как формы права в современном смысле слова. Памятники русского права были в своей основе фиксацией постепенно изменяющейся юридической практики. Однако создание государства было невозможно без формирования единого правопорядка на всей его территории. В Московском великом княжестве с XIV в. инкорпорация новых земель осуществлялась путем назначения в них наместников и принятия уставных грамот наместничьего управления. Ныне известны 16 таких грамот, которые фиксировали нормы отношений между центром и отдельными территориями.

После создания единого государства был создан свод общерусских правовых норм – Судебник 1497 г. Источниками для его кодификации стали Русская Правда (к ней восходят 25 статей Судебника), Псковская судная (9 статей), уставные грамоты (10 статей), административные и судебные прецеденты. По составу Судебник 1497 г. принято делить на три части: постановления о центральном суде (ст. 1 – 36); постановления о местном суде (ст. 37 – 45); постановления по материальному граж¬данскому и уголовному праву (ст. 46 – 66).

Следующим этапом в укреплении правопорядка стали принятие Судебника 1550 г. и Стоглава 1551 г. Судебник 1550 г. практически не содержал новых законоустановлений, его источниками были Судебник 1497 г. и «уставные книги» приказов. Предлагая Стоглавому собору утвердить Судебник, Иван IV Грозный заявлял, что с благословения духовных иерархов стремился «судебникъ исправити по старинѣ». ^{[21, c. 16 – 17]}

После издания Судебника 1550 г. происходит укрепление царской власти и усиливается значение узаконений царя, Земских соборов и Боярской думы, что имеет совершенно определенное количественное выражение. Всего с 1550 до 1649 гг. было принято не менее 401 уложения, указа, соборных и боярских приговора, в т.ч в 1550 – 1604 гг. – не менее 63, в годы Смуты – не менее 12, в 1613 – 1649 гг. – не менее 326 (в новейшей публикации этих актов пронумеровано 345 документов, но некоторые из них включают по несколько указов и приговоров). Увеличение числа нормативных актов приводит к появлению ряда терминов, обозначающих их отдельные виды: «уложение», «указ», «уставная грамота», «приговор», «наказъ», «наказная память» и др. Языком Судебников 1497 и 1550 гг., указных книг приказов второй половины XVI – первой половины XVII вв. был документально-деловой (приказной) стиль разговорного великорусского языка. ^[17]

В середине XVII в. в России начинается переход от сословно-представительной монархии к абсолютной. Важнейшим рубежом в истории русского права является принятие Соборного Уложения 1649 г. Новое понимание законотворческих полномочий монарха отразилось в тексте Уложения. В отличие от своих предшественников, царь Алексей Михайлович не только апеллирует к «старине», но и подчеркивает свои законодательные новшества. Например, «А ныне государь царь и великий князь Алексей Михайлович указал, и собором уложили: впредь с нынешнего уложения» (гл. XVII, ст. 42).

По мнению А.Г. Манькова, после принятия Уложения 1649 г. «преобладающей формой права стал закон». Он доказал, что «с технико-юридической точки зрения Уложение ... явилось значительным шагом вперед в сравнении с судебниками и указными книгами приказов: в нем дана более развитая система права». Уложение 1649 г. стало поистине грандиозным сводом государственного, частного, уголовного и процессуального права своего времени, включающем 25 глав и 967 статьей. Систематика Уложения может быть условно представлена следующим образом: нормы государственного права (главы I – IX); судоустройства и судопроизводства (главы X – XV); вещного права (главы XVI, XVII, XIX, XX); уголовного права (главы XXI и XXII). ^{[23, c. 56 – 57, 250, 257]}

В предисловии к Уложению 1649 г. и пометах на его свитке указаны источники его кодификации: Священное писание и постановления церковных соборов, византийское законодательство, Литовский статут, Судебники, указы и приговоры московских великих князей и царей, приговоры Боярской думы. Наиболее авторитетный исследователь влияния византийского права на Уложение 1649 г. Н.И. Тиктин утверждал, что в нем не менее 161 статьи заимствовано из византийского права, но заимствовалось лишь то, что «уже раньше было усвоено народ¬ным сознанием и потому не находилось... в противоречии с действительной жизнью». ^{[45, c. 283, 292, 294]} О значении Литовского статута в подготовке Уложения 1649 г. писали В. Линовский, М.Ф. Владимирский-Буданов, В.Н. Латкини др. А.В. Соловьев, проведя исследование перевода на русский язык Статута, осуществленного в середине XVII в., пришел к выводу, что в Уложении заимствовано из него до 60 статей. ^{[39, c. 39 – 42]}

В ближайшем окружении московских великих князей и царей были знатоки греческого, латинского, польского и иных языков, которые, безусловно, приспосабливали абстрактные нормы византийского и европейской права к русской действительности. Однако это было не бездумное копирование, понятия иноземного права перерабатывались в приказной практике. Именно указные книги московских приказов стали основным источником кодификации Уложения 1649 г., что доказано в трудах В.Н. Сторожева, С.Б. Веселовского, П.П. Смирнова и др.

Сложный состав источников кодификации и значительный объем правовых норм отразился на языке Уложения 1649 г. Основу его составлял документально-деловой (приказной) стиль великорусского языка. Но, как доказал П.Я. Черных, при включении в Уложение статей из указной книги Поместного приказа, из справки Сыскного приказа, из доклада Печатного приказа деловой язык этих документов подвергался сознательной архаизации и славянизации. ^{[50, с. 28 – 32, 133 – 134]}

Расширение законотворческих полномочий монарха после принятия Уложения 1649 г. сказывается на росте числа нормативных актов. В царствование Алексея Михайловича было издано не менее 618 нормативных актов, включенных затем в «Полное собрание законов Российской империи». В Новоуказных статьях начинает широко использоваться термин «законъ», «законодание», «законодательство». Так, в Уставной грамоте о мытах от 30 апреля 1654 г. церковнославянский термин «законоположение» используется дважды. ^{[31, т. I, № 122; 34, вып. 5, с. 119 – 220]}

Основным путем развития русского права после принятия Уложения 1649 г. оставалась приказная практика. Согласно указу от 29 ноября 1669 г., «к бояром в Золотую палату дела взносить к слушанью и к вершенью из приказов» предписывалось по определенным дням: в понедельник из Разрядного и Посольского приказов, во вторник – Большой Казны и Большого прихода, в среду – Поместного приказа и приказа Казанского дворца, в четверг – Большого дворца и Сибирского приказа, в пятницу – Судных Владимирского и Московского приказов. ^{[31, т. I, № 461]}

В новоуказных статьях усиливается заимствование норм византийского права. В целом ряде законодательных актов этого времени имеются прямые ссылки на градские законы как на основание судебных решений. Например, ст. 86 Новоуказных статьях 1669 г. о татебных, разбойных и убийственных делах, говорится: «Которые тати и розбойники и смертные убойцы... по Уложенью и по градским законам доведутся казнить смертью». ^{[31, т. I, № 793]}

Появляются нормативные акты, написанные целиком или частично на церковнославянском языке. Так, например, полностью написан на церковнославянском «Приказ, объявленный собранному на смотре войску на Девичьем поле» от 28 июня 1653 г. Частично на церковнославянском написана «Уставная грамота» от 30 апреля 1654 г., «Статьи, учиненные благорассмотрением Царя и Великого Князя Алексея Михайловича по совету с Святейшим Паисием, Папою и Патриархом Александрийским...» от 22 января 1669 г. ^{[31, т. I, № 99, 122, 291, 320 – 322, 442 и др.]}

В языке российского законодательства второй половины XVII в. можно отметить влияние польского языка. Так, проект административно-церковной реформы 1681 г., разработанный в окружении царя Федора Алексеевича изначально был составлен с использованием европейской лексики, но чтобы избежать обвинений «в латинстве», в именном указе от 24 ноября 1681 г. была проведена последовательная замена этих терминов на греческие из табели чинов византийского двора: «спетер» (кравчий), «епикерн» (начальник над чашниками), «протовестиарий» (постельничий) и т.д. ^{[15, c. 380]}

Таким образом, в языке законодательства XVI – XVII в. сложился развитый понятийный аппарат, позволявший регулировать все стороны государственной и социальной жизни. В наиболее полном виде он нашел выражение в Уложении 1649 г. и новоуказных статьях.

Прежде всего, в юридическом языке отразился процесс консолидации основных сословий Московского государства. Зависимое население было представлено, прежде всего, тяглым сельским населением – «государевых дворцовых сел и черных волостей крестьяне и бобыли», крестьяне вотчин и поместий служилых людей по отечеству, патриарших, властелинских (митрополичьих, епископских) и монастырских вотчин. Холопство было представлено рядом видов («полное», «старинное», «докладное», «кабальное», «купленные люди»). Развитие русского города и посадское строение первой половины XVII в. привели к оформлению сословия «посадских людей». Купечество входили в корпорации гостей, гостинной и суконной сотен.

Привилегированное положение в московском обществе сохранило белое и черное духовенство (юридическая лексика иерархии священно- и церковнослужителей осталась неизменной) и служилых людей «по отечеству». К последним относились: служилые люди думные – бояре, окольничие, думные дворяне; служилые люди московские – стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы; служилые люди городовые – дворяне и дети боярские выборные («выбор»), дворовые («по дворовому списку») и городовые (городовой осадной службы). Военной службой государю был обязан также «прибор»: стрельцы, казаки, пушкари, затинщики, воротники, даточные люди, а с 1630-х гг. – солдаты и драгуны.

Присоединение Казани, Астрахани и Сибири поставило проблему номинации народов, принявших русское подданство. В юридический язык прочно входит термин «иноземцы», известный в русском языке с XIII в. Этот термин в XVI – XVII вв. имел чрезвычайно широкий объем и включал подданных иностранных государств; специалистов, поступивших на русскую службу, но не принявших подданства; иностранных переселенцев и их детей, рожденных на территории России; народы, принявшие русское подданство на вновь присоединенных к России территориях. Можно предположить, что термин «иноземцы» сформировался под влиянием византийского (греко-римского) права и являлся калькой со статуса perigrinus (перегринов), которыми в Древнем Риме могли быть как иностранцы, так и римские поданные, которые не обладали ни римской, ни латинской правоспособностью. ^{[5, c. 60 – 67]}

В XVI – XVII вв. сохранил свое значение основной вид древнерусского феодального землевладения – «вотчина», но уже в трех разновидностях: вотчины «родовые» («отчина», «дедина», «прадедина»), «выслуженные» и «купленные». С конца XV в. формируется еще один вид феодального землевладения – «помѣстье» и соответственно появляется термин «помѣщикъ» (владелец поместья). ^{[34, вып. 17, с. 18]}

В связи с обязательной письменной фиксацией договора, начинают устойчиво использоваться термины для их обозначения: «купчая», «данная», «заклад», «крепость», «заемная память», «заемная кабала», «ссудная запись», «поклажа», «найм» и др. Свидетельствовали заключение договора «послухи». В семейном праве использовались древнерусские термины «рядная», «сговорная запись» и др. Основным термином для обозначения наследства являлся «статокъ». Во второй половине XVII в. в русском юридическом языке появляется термин «наследникъ» (польск. naslednik).

Уголовное право еще не выделилось в отдельную отрасль права (в частности, обязательства из причинения вреда могло влечь не только частно-правовые последствия, но и наказываться штрафами, имевшими уголовно-правовую природу), не сформировалось общего понятия преступления (они все еще имели сакральную окраску: «забыв страх божий и презрев царское повеление», «забыв страх божий и христианский закон» и др.).

Однако, во-первых, под влиянием византийского (греко-римского) светского права в Уложении 1649 г. осуществлена попытка провести различие умышленных и неумышленных преступлений. Во-вторых, существовала развитая система составов преступлений и особые термины для обозначения их отдельных групп. Так, для обозначения государственных преступлений использовался термин «воровство», против религии и церкви – «бесчинник», в отношении убийц и разбойников – «лихое дело», «лихие люди», в отношений преступников против частных лиц и их имущества – «разбойники и тати». В Судебниках 1497 и 1550 гг. термин «душегубецъ» используется наряду с «убойца». В Уложении 1649 г. термин «убойца» становится основным для номинации этого состава преступления.

Система наказаний включала смертную казнь (простую и квалифицированную), телесные наказания, лишение свободы (тюрьма и ссылка), лишение чести, имущественные взыскания (штрафы). В Уложении 1649 г. под византийским и литовско-польским влиянием устанавливается смертная казнь как один из основных видов наказания. В связи с возрастанием значения лишения свободы как наказания в XV в. в русском юридическом языке появляется термин «тюрьма». Существует две версии появления этого термина: заимствование из польского (от средне-верхне-немецкого turm – башня) или тюрского (от древнетюрского turma – темница). ^{[44, c. 46 – 51]}

Язык приказного делопроизводства

В конце XV в. на основе великокняжеской канцелярии начинают возникать центральные органы государственного управления – приказы с собственной компетенцией, функциональным разделением полномочий, штатом приказных служителей (дьяков и подьячих) и делопроизводством. Становление приказного строя центрального управления завершается в ходе административных преобразований 50-х гг. XVI в. На XVII в. приходится расцвет сложной системы общегосударственных, дворцовых и патриарших приказов. ^{[29, с. 29 – 49 и др.]}

Термин «приказъ» первоначально означал распоряжение, приказ. Но затем он стал использоваться в двух новых смыслах. Во-первых, управление какой-либо частью дворцового или монастырского хозяйства, территория, в пределах которой осуществлялось это управление. Во-вторых, государственный орган, имевший собственную компетенцию. Использование термина «приказъ» в последнем значении привело к номинации большинства центральных органов государственной власти. В дворцовом управлении наряду с термином «приказъ» использовался термин «путь». ^{[34, вып. 19. с. 168 – 169; вып. 21. с. 66 – 67]}

Судьей приказа обычно становилось лицо из царского окружения, входившее в состав Боярской думы в чине боярина, окольничего или думного дьяка. Штат приказа составляли «приказные люди», включая дьяков и подьячих. Термин «приказные люди» происходил от термина «приказ». Этот термин стал устойчиво использоваться в XVII в., хотя не был достаточно четко определен и мог употребляться не только в отношении дьяков и подьячих, но и, например, на стрелецких и казачьих сотников, пятидесятников. Термины «дьяк» и «подьячий» стали использоваться в отношении служителей великокняжеской канцелярии с XIV в. и были производными от церковного «дьякона» в значении грамотного человека. ^{[14, с. 16 – 17]}

По замечанию Н.Ф. Демидовой, сложившиеся еще в великокняжеской канцелярии деление приказных на дьяков и подьячих было сословно-должностным. Процесс становления должностей в современном смысле слова происходил в XVII в. Прежде всего, он привел к делению подьячих на три «статьи» (разряда) – первую, вторую и третью статьи («старых», «середних» и «молодших») и выделению из них подьячих «с приписью» и «со справой». Кроме того, в московских приказах и приказных избах происходила профессиональная специализация подьячих по кругу дел (например, ведению того или иного вида приказной документации). ^{[14, с. 157 – 165]}

В штат Посольского, Инозем