кризис власти как социокультурный феномен

В современных условиях глобального размывания границ локальных социумов теории политической власти, построенные на идеализированных моделях государства 19-20 веков с характерной для них тотальностью и моноцентричностью власти, в значительной степени теряют свою применимость.

Характерно, что в 20 веке властные отношения и субъекты власти, не связанные с государством, (этнос, религия, обычное право) игнорировались как «несуществующие», несущественные или «отмирающие». Так, в «зону невидимости» общественных наук надолго попали современные этносы, объявленные «фантомами», «пережитками» и «атавизмами» массового сознания вплоть до их неожиданного выхода на политическую арену в 21 веке^[1].

Современный этап глобализации характеризуется тем, что разрушаются миропорядок и социальные институты общества, возникшие в период «Осевого времени» и заканчивая индустриализмом 20 века. Очевидно, что идущее на наших глазах разрушение миропорядка проявляет и делает явными его скрытые базовые механизмы и структуры.

Глобализация стала грандиозным пассивным экспериментом, вскрывающим сущность базовых социальных институтов путем их последовательного демонтажа в исторически кратчайшие сроки, на протяжении жизни наблюдателя.

Глобализация сделала явными многие фундаментальные социально-исторические процессы, связанные с социогенезом, которые не были проявлены ранее. Так, изучение этнической фрагментации наций, сопряженной с кризисом национального государства, позволило выявить и сформулировать качественнее различие этноса и нации, как нетождественных социальных общностей, формируемых различными социальными механизмами и имеющими различные онтологические основания, в которых индивид участвует одновременно. Таким образом, анализ глобализации заставляет изменить взгляд на природу национального и этического и их генезис в историческом процессе.

Системный кризис современных наций в условиях глобализации дает новый подход к эволюции нации, как общности политической природы, возникающей гораздо раньше Нового Времени. Длительно сосуществуя с этносами, ранние исторические формы нации, обладающие ее основными чертами, формировались в рамках ранних государств. Одновременно участвуя как в нации, как политической общности, так и в этносе, онтологическое основание которого определяют структуры обыденного бытия, индивид испытывает одновременное влияние как этнической, так и национальной культуры.

Впервые дуализм этнической и политической (государственной) принадлежности человека возник в Осевое (поворотное -axial) Время, когда произошел качественный переход развития от этнической эволюции с ее социобиологической природой к возникновению и эволюции государств, имеющих социально-политическую природу и способных в исторически ничтожные сроки консолидировать громадные пространства и разнородные этносы. При этом этнос не исчез, а перешел на уровень обеспечивающей подсистемы нового, политически сконструированного социума.

Политика отделилась от социальных структур, в то время как этническая компонента политики ушла в тень, сохранившись на цивилизационной периферии и консервируя этнографическую периферийность.
Характерно, что Ясперс завершает «Осевое время» возникновением полиэтнических и мультикультурных эллинистических государств, завершивших период бурного социально-государственного строительства предшествующих веков.

По сути, «Осевое время» было периодом интенсивной апробации, естественного отбора и сравнительного испытания на прочность, конкурентоспособность и устойчивость самых разных социальных и политических моделей, выстроенных на различном этнокультурном субстрате.

«Осевое время» было временем интенсивного социального, религиозного и политического экспериментирования, захватившего пространство земледельческих культур от Средиземноморья до Китая, причем выдающиеся исторические фигуры того времени были не только пассивными интерпретаторами и теоретиками, но и активными социальными экспериментаторами.

Именно на этом громадном, разнообразном и жизненно важном для выживания конкурирующих социумов практическом опыте государственного строительства и выросли религиозно-философские учения, отделившие философию от мифа и заложившие основы социально-политической теории, определившей облик последующих двух тысячелетий.

Более того, сложившиеся в те годы религиозно-философские системы были не только источником, но и порождением периода первоначальной эволюции политического государства, сменившего, поглотившего и вытеснившего на геополитическую периферию догосударственные формы социальной организации.

Введя понятие «Осевого времени», Карл Ясперс сконцентрировал внимание на генезисе философских учений, опустив качественный скачок в социальном развитии соответствующих обществ, поднявшихся над родоплеменными отношениями с их социобиологическими корнями на уровень гражданских обществ, протонаций, в которых этническая, родоплеменная идентичность отошла на второй план.

Сегодня мировая история завершает двухтысячелетний виток, принудительно возвращая Человечество к проблематике «Осевого времени». В глобальном масштабе идут процессы деструкции и примитивизации крупных социальных систем, зародившихся в «Осевое время». Вопреки ожиданиям, крупные индустриальные и постиндустриальные нации распадаются на этносы; вопреки фантастическому взлету науки, идет обвальный возврат к этнизму, радикальной теократии и другим формам архаического группового сознания.
Сегодняшний этап глобализации знаменует новое «Осевое время», «Осевое время-2» - исторический поворот, качественно меняющий всю социальную реальность. ^[2,3]

Принцип одновременного участия индивида более чем в одной социальной общности (группе) позволил найти продуктивный подход и к проблеме оснований власти, то есть к первичным социальным механизмам подчинения ^[4]. В частности, одновременное участие индивида в этносе и в нации объясняет механизм системного кризиса государственной власти по мере нарастания этнической и конфессиональной фрагментации общества.

Основа такого подхода – достаточно очевидное утверждение, что отношения власти и подчинения связаны с определенными социальными позициями и социальными ролями, которые отражают место индивида в определенной устойчивой системе отношений, социальной структуре, формирующих ту или иную социальную группу.

Из этого следует, что отношения власти и подчинения формируются в рамках ведущих, системообразующих групп, определяющих общественные отношения, прежде всего – в рамках гражданской нации. Изменение социальной значимости групп означает изменение всей системы власти, переход власти к другим социальным группам и субъектам власти.

Одновременное влияние на индивида этнической и национально-государственной культуры, формируя самоидентификацию индивида, оказывает существенное влияние на его отношение к институтам власти. Характерно, что мультикультурализация современных обществ, актуализируя и повышая роль и влияние этнической культуры, ведет к появлению развитых альтернативных институтов власти, до этого находящихся в латентном состоянии внутри этноконфессиональных групп, то есть порождает кризис власти, многовластие.

Власть, как социальный институт, и система властных отношений, связана с определенной социальной общностью (группой) и действует исключительно в ее рамках. Одновременное участие индивида в различных группах (общностях) означает одновременное участие в соответствующих системах властных отношений, связанных с определенными социальными статусами и ролями. В ряде случаев участие в различных системах властных отношений порождает конфликт интересов ^[5].

Примерами кризиса национального государства в результате этноконфессиональной фрагментации общества может служить бывшая Югославия, система постсоветских этнических конфликтов, а также нарастающая волна нестабильности на Ближнем Востоке. Так, Египет и Турция стали ареной борьбы государства и религиозных экстремистов, претендующих на всю полноту политической власти. В случае Сирии этноконфессиональная фрагментация еще недавно стабильного общества приобрела многосторонний характер, не оставляющий надежд на быстрое урегулирование. При этом этноконфессиональные группы, формируя политические институты, все чаще приобретают транснациональный, глобальный характер.

Таким образом, в условиях кризиса современного, постиндустриального государства фрагментация (дуализм) оснований власти, связанная с этнокультурной фрагментацией социума и участием индивида более чем в одной социальной общности, переходит в явные формы. Порожденный кризисом национального государства дуализм идентичности и кризис оснований власти переходит в форму «горячих» этнонациональных конфликтов.

В дальнейшем власть рассматривалась как свойство социальных структур, позволяющее им сохранять относительную устойчивость в ходе социальных изменений. Власть обладает следующими характеристиками и атрибутами ^[6]:

• Власть, как устойчивая система взаимодействия субъекта и объекта власти, не существует вне определенной социальной группы.
• Власть в своей основе связана с принадлежностью индивида к социальной группе и с местом индивида в системе ее социальных связей.
• Идентичность индивида есть субъективное отражение участия индивида в объективно существующей социальной группе
• Одновременно участвуя в многих социальных группах (феномен одновременного участия) и обладая соответствующим набором социальных статусов и ролей, индивид тем самым одновременно участвует в характерной для каждой группы системе властных отношений.
• Ключевым звеном любой системы власти являются социальные механизмы подчинения, имеющие сложную, системную социальную природу и обычно называемые основаниями власти. Разрушение оснований власти ведет к разрушению властных отношений.
• Зависимость индивида от субъекта власти определяется значимостью для него социальных статусов и ролей, связанных с участием в соответствующей группе и входящих в его статусный набор. Соответственно, возникновение, распад или ослабление социальной группы, либо входящих в нее социальных структур ведет к изменению набора статусов входящих в группу индивидов и тем самым - меняет систему подчиненности индивидов субъектам власти. В случае если такой процесс носит групповой или массовый характер – возникает социальный кризис, в ходе которого меняется система власти и иерархия ее субъектов
• Включение или исключение индивида из социальной группы, актуализация и деактуализация (утрата) отдельных социальных статусов, смена идентичности (иерархии идентичностей) меняет его подчиненность (зависимость). В случае если такой процесс изменения набора социальных статусов и участия в группах носит групповой или массовый характер – меняется система власти и иерархия субъектов власти. Верно и обратное – изменение властных отношений влечет трансформацию тех социальных структур и социальных групп, в рамках которых эти отношения действуют.
• Системообразующей социальной группой, в рамках которой действует государственная власть, является гражданская нация, поскольку именно с ней связаны ведущие, наиболее общественно значимые социальные статусы, определяющие место индивида в социальной иерархии, его социальную перспективу ( социальные лифты) и доступ к распределению ресурсов.
• Помимо нации, основными социальными группами, определяющими социальное бытие человека, являются этнос, религиозные и корпоративные группы. В случае распада или деактуализации нации этнические, религиозные и корпоративные группы выходят на первый план и формируют свои системы власти, параллельные государственной, заполняющие «вакуум власти». Типичные результаты такой инверсии оснований власти – этнический сепаратизм и теократические революции, полностью или частично уничтожающие светскую, то есть национальную, государственность в странах Ближнего Востока.

Проблема генезиса и воспроизводства власти неотъемлема от проблемы оснований власти, то есть социально обусловленной готовности индивида и группы к подчинению и сотрудничеству со структурами власти.

Достаточно очевидно утверждение, что отношения власти и подчинения связаны с определенными социальными позициями и социальными ролями, которые отражают место индивида в определенной устойчивой системе отношений, социальной структуре, формирующих ту или иную социальную группу.

Из этого следует, что отношения власти и подчинения формируются в рамках ведущих, системообразующих групп, определяющих социальные отношения, прежде всего – в рамках гражданской нации. Изменение социальной значимости групп означает изменение всей системы власти, переход власти к другим социальным группам и субъектам власти.

Подчеркнем, что социальная роль государства гораздо шире собственно политической власти. Это не только непосредственная политическая власть и ее институты, часто редуцируемые до «власти-насилия», но и нормативное (ценностное, идеологическое) регулирование, управляющее широким кругом социальных процессов в широком круге социальных групп.

Не менее существенно прямое участие государства в экономических отношениях, опосредующее власть через процессы обмена, и, через посредство законодательного регулирования, где государство определяет широкий круг социальных отношений в других социальных группах (семейное право и др.).

Основания власти формируются и прямым участием государства в системе воспроизводства населения, прежде всего – т.н. «человеческого потенциала», и культурного кода, подразумевающего интеграцию новых поколений в систему общественных отношений, включая систему власти. В этом отношении конструктивистский подход, рассматривающий нацию как политический конструкт элит, достаточно адекватен.

Более того, властные отношения в рамках государства и, соответственно, в рамках нации, антагонистичны властным отношениям в рамках других крупных и значимых социальных групп – например, в рамках этносов и религиозных общин с их обычным правом (например, шариат, адат, кровная месть, кастовые традиции…), а также властным отношениям со стороны альтернативных субъектов власти.

Современное, «постнациональное» государство с его открытым отказом от «государственного патернализма» и ставкой на негативные стимулы, одностороннюю тотальную регламентацию и контроль частной жизни, объективно разрушает основания власти, толкая граждан на интеграцию в негосударственные и ненациональные социальные группы, альтернативные деградирующей нации.

Сужение экономической роли «постиндустриального» государства, включая сокращение его доли в ВВП, является очевидным сокращением ресурсной базы власти при одновременном расширении ресурсной базы альтернативных субъектов власти, функционирующих на локальном и глобальном уровне.

Таким образом, происходит деактуализация нации, как социальной группы, в экономическом отношении: принадлежность к нации, устойчивая ориентация индивида или группы на определенное государство не дает дополнительных социальных и экономических возможностей.

Более того, в условиях глобализации и «денационализации» экономической сферы объективно исчезают общенациональные национальные экономические интересы, в прошлом сформировавшие национальные государства и национальную идентичность. Идет дробление общенациональных интересов на интересы групп более низкого порядка.

Актуальна не национальность, а транснациональность, позволяющая извлекать выгоду из альтернативности участия более чем в одной нации. То, что выгодно для «Дженерал моторс», сегодня уже не выгодно ни Америке, ни среднему американцу.

Однако экономическая деактуализация нации, как социальной группы, обесценивая связанные с ней социальные статусы, позиции и возможности, тем самым разрушает и основания власти: подчинение, как плата за включенность в нацию, все в меньшей степени окупает получаемые возможности, преимущества и гарантии. Самоочевидный вчера, рациональный экономический смысл подчинения государству в рамках гражданской нации неуклонно снижается.

Одновременно, в условиях исчерпания экстенсивных возможностей роста, характерных для 19-20 веков, национальное государство деактуализируется и как общенациональный проект социального прогресса, интегрирующий социальные группы ( в том числе – этнические и конфессиональные) посредством кооперации и общей социальной перспективы.

Экономическая деактуализация нации, утрата государственной властью экономических ресурсов и механизмов управления тесно связаны с утратой социальных ресурсов власти, обычно понимаемых как способность власти к повышению или понижению социального статуса или ранга, места индивида в социальной стратификации.

Для этнических меньшинств, участвующих в полиэтнической нации, параллельное пребывание в поле двух культур - этнической и общенациональной, достаточно очевидно. Однако дуализм этнической и национальной культуры характерен и для государствообразующих этносов и проявляется в форме дуализма народной и элитарной культуры.

Как гражданин своего государства, участник нации и ее социальных институтов, индивид существует в рамках общенациональной культуры, ведущим атрибутом и маркером которой является государственный язык. Участию индивида в нации соответствуют социальные определенные роли и статусы, например, учащийся, налогоплательщик, участник судебного процесса, избиратель и т п.

В то же время, будучи участником негосударствообразующей этнической группы ( меньшинства), индивид существует в рамках этнической культуры, и выполняя специфические для этноса социальные роли ( сын, отец, муж, участник ритуала и др и пользуясь при этом этническим языком. ( утрата этнического языка не является обязательным условием этнической принадлежности, этнической идентичности и участия в этнической культуре).

Однако дуализм национальной и этнической культуры, связанных со специфическими для каждой общности социальными ролями и статусами, проявляется и в случае моноэтнических наций (хотя моноэтнических практически нет) и одновременного участия индивида в государствообразующем этносе и в нации. В случае участия в государствообразующем этносе обычно принято говорить о «неразделимости» и «единстве» национальной и этнической культуры, которая якобы неделима на этническую и национальную компоненты.

Между тем, нетождественность этноса и нации проявляется, в частности, в дуализме культуры, которая имеет этническую и национальную составляющие даже в условиях моноэтнических наций^[7].

Феномен исторически длительного сосуществования двух культур – этнической и национальной – в культурологии прослеживается в форме дифференциации «народной» культуры от «высокой», национальной (национально-государственой) культуры, создаваемой и транслируемой элитами в рамках социальных структур, связанных с государством. В частности, рамках культурологии устойчиво констатируется исторически длительное сосуществование двух различных, хотя и связанных, культур: культуры этнической общности и культуры нации, существенно различных по времени возникновения, механизмам воспроизводства и развития, и конкретному содержанию.

В работе ^[8] выделены характерные атрибуты национальной и этнической культуры. «В значительной степени традиционализм этнической культуры связан с тем, что в своем начальном варианте она сформировалась как культура безписьменная. Информация в в этнической культуре, как правило, аккумулирована в человеческом опыте, и по преимуществу предстает в неотчужденном в знаковую форму вербальном, оро-акустическом варианте, естественным образом ориентирующем на воспроизводство»

Основной атрибут «народной» культуры, как культуры исходной этнической общности – ее воспроизводство через устную традицию, сферу повседневности, в рамках специфичных для этноса отношений и взаимодействий, недифференцированность социальных институтов, связанных с воспроизводством культуры, а также недифференцированность культурных элит, проявленная в деперсонализации традиций и образцов народной культуры.

Таким образом, этническая культура, будучи основана на самовоспроизводстве культурной традиции, приобретает такие характерные черты, как устойчивость во времени и определенная независимость от политической сферы и государства и его институтов.

В отличие от этнической, национальная культура связана с политической сферой и прежде всего – с государством. Национальная культура, в основе которой лежит культурный субстрат государствообразующего этноса, является как инструментом нациоегенеза, формируемым культурными элитами нации на основе языкового и символического наследия исходного этноса. «Национальная культура связана с функционированием государства, и основывается не только на территориальном и языковом единстве и не только на общей письменности, религии и законе. Т.е национальная культура основана на самых различных принципах интеграции, регуляции и организации, которые задаются национальным государством» ^[9].

Фундаментальное отличие национальной и этнической культур заключается в том, что национальная культура нуждается в государстве и его институтах, а этническая культура создается и транслируется (самовоспроизводится) посредством структур повседневности, которые и являются основой существования этноса. Национальная культура, как и нация, формируется и воспроизводится в рамках государства, в то время как этническая культура транслируется путем самовоспроизводства в ходе повседневного бытия.

Поскольку культура порождается социальной структурой и есть атрибут социальной структуры, в последние десятилетия культурологи отмечают возникновение глобальной культуры, порождаемой глобальными и транснациональными социальными структурами. В настоящее время существуют относительно малочисленные в сравнении с Человечеством транснациональные и глобальные социальные группы и структуры (например, корпоративные), имеющие относительно слабые связи с исходными национальными общностями. Однако следует отметить, что, поскольку глобальная общность, охватывающая большинство мирового населения, в настоящее время находится в процессе становления и не играет в жизни обычного индивида ведущей роли, и, соответственно, не определяет его ведущую идентичность. Это происходит во многом, что глобалисткая культура является сильно дифференцированной в зависимости от социальной группы, на которую она транслируется. Так для основной массы населения она проявляется в виде культуры потребления, тяготеющей к унификации по всему миру. В тоже время для верхних социальных страт глобалисткая культура проявляется в первую очередь в виде вненациональной политической, социальной и корпоративной культуры.

Социальный механизм этнокультурной фрагментации, характерный для ряда инструменталистских и отчасти конструктивистских теорий - кризис нации и связанная с ним деактуализация национальной идентичности, замену которой индивид находит в этнической и религиозной.

Однако сама по себе постмодернистская деактуализация государства и его социальных институтов, объясняя деактуализацию и смену ведущей идентичности на этнокультурную, не объясняет, почему индивид не произвольно выбирает инструментально выгодную идентичность, а всегда принимает якобы исчезнувшую, «забытую» в ходе нациегенеза этническую идентичность своих предков и ближнего социального окружения. Характерно, что возврат к прежней этнической идентичности наблюдается не только у этнических меньшинств, но и у государствообразующих этносов.

Очевидно, что выбор индивидами определяемой родством этнической идентичности в качестве единственной альтернативы национально-государственной прямо указывает на то, что индивид не произвольно выбирает «воображаемую», сугубо субъективную идентичность, навязанную извне или имеющую инструментальную ценность, а конституирует факт своего изначального участия в этносе и связанной с ним системе социальных отношений, ролей и статусов.

При этом участие индивида в нации, как в социальной общности, образуемой государством, и связанная с ним идентичность также сохраняется, но отходит на второй план.

На наш взгляд, непротиворечивое объяснение феномену инверсии ведущей идентичности с национальной на этническую при устойчивом сохранении обеих идентичностей дает только модель одновременного участия индивида в этносе и нации, как длительно сосуществующих социальных общностях.

Таким образом, вместо ожидаемого возникновения глобальной всечеловеческой социальной общности со своей культурой и идентичностью глобализация, разрушая национальное государство и нацию «сверху», провоцирует актуализацию этнической и религиозной идентичности и культуры.

Генезис классической нации с характерными для нее общностью культуры, территории, исторической судьбы, идентификации и других признаков общности, во многом основывается на этнической культуре государствообразующего этноса, с этнической территорией которого обычно совпадает территориальное ядро будущего национального государства.

В ходе национального строительства наблюдается конвергентные процессы сближения и ассимиляции языка, культуры и идентичности субэтносов и этносов, территории которых входят в границы национального государства, создавая иллюзию стадиальной трансформации государстообразующего этноса в нацию.

Между тем,