Концепция памяти в психоанализе: деконструкция индивидуального/коллективного

Старикашкина Дарья Александровна преподаватель, отдел по работе с выходцами из стран постсоветского пространства, Международная школа изучения Холокоста, Яд Вашем 9103401, Израиль, г. Иерусалим, ул. Хархерцель, P.O.B. 3477, оф. Международная школа изучения Холокоста, Яд Вашем Starikashkina Daria lecturer of the Department for Working with Immigrants from Post-Soviet Countries at International School for Holocaust Studies 9103401, Israel, Jerusalem, str. Kharkhertsel', P.O.B. 3477, International School for Holocaust Studies 'Yad Vashem' starikashkina.daria@gmail.com

Проблематика сохранения исторической памяти в эпоху, обозначенную Жан Франсуа Лиотаром, как пост-Современность, является одной из наиболее широко представленных на пересечении сразу нескольких интеллектуальных дисциплин. Постиндустриальное общество, в котором функция памяти отчуждается записывающим устройствам и приспособлениям для считывания и хранения информации, а так же разного рода электронным архивам, уничтожает память субъекта и стремится к забвению того, что не вписывается в принятую этическую норму. Травматические события прошлого, подрывающие спокойствие Субъекта, оберегаемого ценностям общества потребления от необходимости ответа на вопросы, выставляемые пост-Современностью, подвергаются вытеснению или отбрасыванию. Один из вопросов, который Теодор Адорно задает пост-Современному обществу, это вопрос о возможности творчества и в целом бытия после Аушвица - как символа индустриализации смерти и полного разрушения ценностей Просвещения и Модерна. Холокост и его последствия вызывали серьезный кризис в Западноевропейской интеллектуальной мысли сразу после окончания Второй мировой войны и затронули такие области знания, как философия, культурология, антропология, этика, эстетика, теология и др. В осмыслении произошедшей трагедии формируется общество пост-Современности, которое чаще называют посттравматическим обществом. Изучению коллективной памяти и коллективной травмы отведено широкое дискурсивное пространство, которое продолжает развиваться, находя все новые пути репрезентации. Один из главенствующих вопросов, который стоит перед гуманитарным знанием и теми его дискурсами, которые ставят перед собой задачу осмысления таких понятий как историческая, культурная, национальная или коллективная память, является вопрос о возможности сохранения независимости и автономии памяти как таковой. Часто можно слышать мнения, в которых постулируется необходимость выстраивания взаимоотношений с прошлым, а такой термин, как «проработка прошлого», понятен практически каждому, кто так или иначе сталкивался с проблематикой осмысления событий ушедшего ХХ столетия. Тем не менее, само понимание памяти кажется довольно проблематичным и рискующим «соскользнуть», с той тонкой грани, на которой все еще можно утверждать, что памяти принадлежит необходимая доля независимости. «Проработка прошлого», которая подменяется пестованием нарратива, искусственно сформированного в интересах тех или иных политических «монополистов» памяти, способна привести к куда более сложным последствиям, когда коллективная память подвергается расщиплению, граница между реальностью и фантазией стирается, а сам культурный контекст принимает психотический характер. Здесь стоит задаться теоретическим вопросом о том, что же представляет собой коллективная память, с точки зрения её формирования и функционирования, а так же о том, как определить интеллектуальный дискурс, который бы давал пространство для понимания возможной степени её независимости. Мы будем апеллировать к тому, что таким интеллектуальным «ключом» может стать психоаналитическая теория, берущая своё начало в работах Зигмунда Фрейда. Теория травмы и памяти тесно переплетены во всем корпусе текстов З. Фрейда и, если теория травмы заняла достойное место в пространстве осмысления посттравматических Субъекта и общества, то теории памяти уделяется меньшее значение, что является существенным упущением. Вводимое З. Фрейдом понятие жуткого, как эстетической категории переживания столкновения со своей собственной историей, подвергалось многочисленным интерпретациям и переосмыслению. Однако именно оно лежит на границе индивидуального и коллективного и позволяет говорить о наличии некоего «ядра», которое является основой для коституирования памяти, как на коллективном, так и на индивидуальном уровне.

Обращение к вопросу работы памяти начинается одновременно с остальными психоаналитическими изысканиями З. Фрейда. Начиная с самых первых работ, где он приступает к разработке техники лечения и работы с пациентами, З. Фрейд пишет о памяти, припоминании и воспоминаниях пациентов. Еще при использовании техники гипноза и катарсического метода З. Фрейда и его старшего коллеги Й. Брейера, основная работа терапевта строится вокруг работы с памятью. В докладе 1893 года «О психическом механизме истерических феноменов» он говорит о группах патогенных воспоминаний, которые тесно связаны с теорией вытеснения и исследованием истерии. З. Фрейд ставит своей задачей вместе с пациентом восстановить в памяти травмирующее событие и сопутствующий ему аффект. Основным отличием нового метода З. Фрейда от уже занявшего свое место в терапевтической практике катарсического метода, является не отреагирование «зажатого» аффекта, а его связывание со словом— то есть возможность проговаривания пережитого события и связанного с ним аффекта, а также нахождение все больших ассоциативных цепочек, которые могут быть связаны с травматическим событием в то время, как аффект может быть отделен от одного представления и прикреплен к другому. В работе «Об этиологии истерии» 1896 года З. Фрейд пишет о целых цепочках воспоминаний и покрывающих воспоминаниях, восходящих к первому вытесненному травматическому событию, аффект от которого прикрепился к другому событию, бессознательно связанному с первым. Здесь он делает следующее важное указание: «ни один истерический симптом не может возникнуть лишь из одного реального переживания и что во всех случаях возникновению симптома содействуют ассоциативно пробужденное воспоминание о более раннем переживании»^[13]. Таким образом, в своем новом терапевтическом методе, через слово З. Фрейд работает с памятью о тех событиях, которые Субъект силится забыть, которые оказываются слишком травматичными, чтобы их помнить. Из-за невозможности восприятия сознанием событий в чистом виде, воспоминания о них приходят в искаженном виде, проявляясь в симптомах и покрывающих воспоминаниях, которые через смещение аффекта, реконструкцию и фантазирование поддерживают тенденцию работы памяти к забыванию. Через опыт аналитической работы З. Фрейдом приходит к пониманию принципа работы памяти - она парадоксальным образом оказывается нацелена на забывание — травматическое событие должно быть вытеснено и забыто. Особое внимание механизму работы забывания и запоминания З. Фрейд уделяет в работе «Психопатология обыденной жизни»: «Безразличные воспоминания детства обязаны своим существованием известному процессу смещения, они замещают в репродукции другие, действительно значимые впечатления, воспоминания о которых можно вывести из них путем психического анализа, но которые не могут быть воспроизведены непосредственно из-за сопротивления. Так как они обязаны своим сохранением не своему собственному содержанию, а ассоциативной связи этого содержания с другими – вытесненными, то их можно с полным основанием назвать "покрывающими воспоминаниями"»^[14]. Здесь еще раз подчеркивается механизм работы памяти, когда на место значимого воспоминания приходят воспоминания гораздо менее значительные. Память производит новые воспоминания с целью сокрытия травмирующего события. З. Фрейд усиливает эту теорию в седьмой главе «Толкования сновидений», где он рассуждает о забывании сновидений, а также их последующем припоминании и связывает данный феномен с работой сопротивления. Анализ сновидений в психоаналитическом процессе связан с непосредственной проработкой бессознательных процессов и именно в это время происходит встреча с бессознательными желаниями Субъекта. З. Фрейд сравнивает символику сновидений с египетскими иероглифами и задачей толкования сновидений считает перевод символического порядка сновидения на язык слов. «Толкование сновидений есть королевский путь к познанию бессознательного в душевной жизни»^[16], а сопротивление - один из механизмов, препятствующий доступу к тем вытесненным представлениям, которые находятся в бессознательном. Таким образом, феномен забывания представляет собой один из способов защиты, необходимых для функционирования психического аппарата, однако говорить о забывании в полном смысле слова не приходится, так как вся информация о сновидениях остается в нашей памяти. «То, что сновидения столь же мало забываются, как и другие душевные акты, и что с точки зрения их закрепления в памяти они должны быть без каких-либо ограничений приравнены к другим результатам душевной деятельности, показывает мое наблюдение, которое мне удалось сделать при создании этой рукописи»^[16]. При противопоставлении явного и скрытого содержания сновидения стоит упомянуть, что «желание, обнаруживаемое в скрытых мыслях, чаще всего человеку и так известно, как правило, он вполне отдает себе в этом отчет. Важной оказывается не скрытая мысль, но работа, то искажение, те механизмы сгущения и смещения, которые придают сновидению форму»^[5]. Механизмы сгущения и смещения в данном случае работают по ассоциативной цепочке и связаны с необходимостью прикрытия другого неявного желания сновидения, таким образом, демонстрируют нелинейность времени памяти. Хронологическая последовательность и связь событий выстраивается нашим сознанием, в то время как говорить о хронологии бессознательного не приходится.

Разработка принципов работы памяти получает дальнейшее развитие, вместе с развитием психоаналитической теории, отказе от теории раннего соблазнения и открытии психической реальности. З. Фрейд приходит к заключению о том, что травмирующими могут быть воспоминания не только о реально произошедшем событии, но и воспоминания о тех фантазиях, которые имели место в детстве, но позже были вытеснены в бессознательное, другими словами между воспоминанием и фантазированием нет никакой разницы. Таким образом, постепенно акцент с внешних неблагоприятных обстоятельств смещается на обстоятельства внутренние. Психическая реальность является особым открытием психоанализа. Это не объективная и не субъективная реальность, ее можно назвать особым психическим пространством Субъекта, в котором разворачивается его жизненная история. Во время клинической практики З. Фрейд все чаще начинает понимать, что рассказы его невротических пациентов являются вымыслом, фантазией — бессознательным желанием, которое через фантазм получило возможность стать частью реальности, в данном случае психической реальности Субъекта. Что бы не вызывало последующую невротическую симпотомологию, реальное событие или только фантазм о нем, основным фактором, запускающим механизм невроза, является вытеснение представления о реальном/фантазматическом травматическом событии. «Если мы обладаем терпением, чтобы посредством анализа продвигаться к раннему детству, насколько только хватает человеческой памяти, то во всех случаях мы побуждаем больных к воспроизведению переживаний, которые вследствие их особенностей, а так же связи с последующими симптомами болезни должны рассматриваться в качестве искомой этимологии симптомов»^[13]. Необходимость вытеснения оказывается вызванной невозможностью вербализации предметных представлений, которые, в свою очередь, могут быть обличены в слова в процессе аналитической работы и техники свободных ассоциаций. К методу свободных ассоциаций З. Фрейд приходит довольно рано, в самом начале своей врачебной практики, когда одна из его пациенток говорит ему следующее: «Вместо того чтобы меня все время расспрашивать о причинах того, или другого, Вы бы лучше послушали то, что мне хочется Вам рассказать»^[5]. В более поздней своей работе З. Фрейд описывает данный метод следующим образом: «Пользуясь психоаналитической техникой, мы постоянно вызываем у больного такие производные продукты вытесненного, которые могут пройти через цензуру его сознания или благодаря своей искаженности, или удаленности от первично вытесненного представления. Такие дериваты представляют свободно возникающие в сознании мысли, которые больной должен высказывать по нашему требованию, отказавшись от всякой сознательной цели и от всякой критики, и из которых мы восстанавливаем в его сознании смысл вытесненного первичного представления, связанного с влечением. При этом мы наблюдаем, что пациент может воспроизводить длинную нить такого рода свободных мыслей, пока не наткнется на комплекс мыслей, в котором связь с вытесненным проявляется так интенсивно, что он вынужден снова прибегнуть к вытеснению. И невротические симптомы, вероятно, тоже отвечали указанному условию, потому что и они являются продуктами вытесненного»^[10].

С развитием терапевтической практики и необходимостью более глубокого понимания принципа работа психики, З. Фрейд приступает к разработке топической модели, в рамках которой он формулирует три инстанции работы психического аппарата:

• Бессознательное

• Сознание

~ Предсознательное

Он вводит их для удобства описания происходящих в душевной жизни процессов, которые он предлагает считать бессознательными, в то время как восприятие их сознанием он сравнивает с процессом восприятия событий внешнего мира. «В психоанализе нам не остается ничего другого, как объявить душевные процессы сами по себе бессознательными и сравнить восприятие их сознанием с восприятием органами чувств внешнего мира»^[8]. На пути своего передвижения из бессознательного в сознание любой психический акт сталкивается с определенной «цензурой», которая, в свою очередь, либо позволяет дальнейшее движение в сторону сознания, либо ограничивает в пределах бессознательного, где он получает «статус» вытесненного. Кроме того, З. Фрейд делает важный комментарий: «Подобно тому, как Кант нас предупредил, чтобы мы всегда принимали во внимание субъективную условность нашего восприятия и никогда не считали наше восприятие вполне тождественным с неподдающимся познанию воспринимаемым, так и психоанализ предупреждает нас, чтобы мы не отождествляли восприятие сознания с бессознательным психическим процессом, который является объектом этого сознания»^[8]. Таким образом, подчеркивается тот процесс искажения, который проходит психический акт на пути своего движения к сознанию, а также уникальность психической реальности, для которой сам факт «объективной» действительности события играет второстепенную роль, а достоверность того или иного припоминания не может быть установлена. Понимания работы психического аппарата принципиальна для понимания концепции памяти, которой придерживался З. Фрейд.

Фиксацию «следов памяти» в психическом аппарате З. Фрейд сравнивает с «волшебным блокнотом», который позволяет осуществлять все новые записи, сохраняя при этом информацию о предыдущих. «Волшебный блокнот» представляет собой прототип психического аппарата, который состоит из двух основных частей: покрывающей целлулоидной бумаги и восковой пластинки. Запись осуществляется при помощи палочки, которая скользит по поверхности целлулоидной бумаги, при этом продавливая восковую пластинку и оставляя на ней следы записи. Тонкая поверхность верхнего слоя легко просвечивает записи, сделанные на восковой пластинке. Как только верхний слой при помощи подвижного края отделяется от пластинки, запись стирается, и блокнот может быть использован вновь. Однако, как пишет З. Фрейд, запись не исчезает полностью: «Поверхность "вечного блокнота" свободна от старой записи и способна к восприятию новой записи. Однако легко установить, что длительный след написанного сохранился на самой восковой пластинке и может быть прочитан при соответствующем освещении»^[9]. Целлулоидная бумага в данном случае работает по тому же принципу, что и система сознания, которая, в свою очередь, так же выполняет защитные функции. Как бумага защищает восковую пластину от разрыва, так и система сознания защищает бессознательное от слишком сильных раздражений. Так же по аналогии с целлулоидной бумагой, система сознания является только проводником информации, сама же запись происходит в системе бессознательного, которая в данном случае сравнима с восковой пластиной. Таким образом, система бессознательного остается исписанной следами памяти, которые становятся видны в прямом или искаженном виде только при соприкосновении с сознанием.

Словарь Ж. Лапланша и Ж. Понталиса дает следующее определение памяти в теории З. Фрейда: «Как известно, память для Фрейда – это не простое вместилище образов в строго эмпирическом смысле слова, но скорее совокупность мнесических систем; он расчленяет воспоминание на различные ассоциативные ряды и в конечном счете обозначает термином "мнесический след" не столько "слабое впечатление", сохраняющее сходство с объектом, сколько знак, который постоянно соотнесен с другими знаками, но не связан с тем или иным чувственным качеством»^[3]. З. Фрейда вводит понятие «мнистического знака» в своих рассуждениях, основанных на анализе опыта работы с пациентами и утверждает, что символизация предметного представления в словесном представлении и наличие его в сознании не является исходом клинической работы, которая позволяет избавиться от вытеснения. Принятие слов аналитика для этого недостаточно, так как необходимым условием является нахождения связи нового сознательного представления с представлением бессознательным. «Только в скрепленном состоянии эти два представления образуют мнесический знак, в котором сознательное представление охватывает предметное представление и соответствующее ему словесное представление, бессознательное же состоит только из одного предметного представления»^[6]. Под мнесическим знаком или следом понимается след события, который сохранился в памяти субъекта, а важными оказываются не сами события или их реальность, а те следы, которые они оставляют. Понятие мнесического следа становится более ясным при разработке З. Фрейдом теории детской амнезии, которая представлена работой «Три очерка по теории сексуальности». Период раннего детства насыщен огромным количеством переживаний, которые, находятся вне поля сознания. Большое количество подобных переживаний связано с развитием детской сексуальности, однако большая часть из них оказывается вытесненной. Подобное вытеснение связано с социализацией и вхождением Субъекта в культуру. Позднее становится очевидным, что все травмирующие события и переживания детского периода вытесняются, однако проявляются в тех самых мнесических следах. «Понятие мнесического следа, является минимальной единицей метапсихологической теории памяти»^[6]. Работа вытеснения становится возможной под действием двух основных сил - выталкивания сознанием и притяжения бессознательным, именно подобное противодействие является необходимым условием для движения представления из одной психической инстанции в другую. З. Фрейд в работе «Вытеснение» пишет: «психоаналитический опыт наш над "неврозами перенесения" приводит нас к заключению, что вытеснение не представляет из себя механизма, существующего уже с самого начала, что оно не может произойти прежде, чем образовалось резкое разделение между сознательной и бессознательной душевной деятельностью и что сущность вытеснения состоит в удалении и отстранении какого-либо содержания из сознания». Невозможность символизации невысказанного желания отсылает его в бессознательную область, где оно встречает некое первовытесненное, обладающее необходимой силой притяжения, которое и обеспечивает работу данного механизма. Таким образом первовытесненное — еще один термин, введенный З. Фрейдом для объяснения принципа работы психики и памяти, является той неотъемлемой частью в топической модели психической системы, которая позволяет говорить о работе вытеснения. В теории З. Фрейда первовытесненное это субстанция, которое обнаруживает себя в последействии — в последующем вытеснении, а также в последующей работе психических структур и памяти Субъекта.

Продолжая разговор о памяти в психоаналитической теории, обратимся к статье «Воспоминание, воспроизведение, проработка», в которой З. Фрейд разводит два термина:

• воспоминание;

• воспроизведение или повторение.

«Повторение в жизни человека оказывается настолько важным, что Ж. Лакан в 1964 году называет его одним из четырех фундаментальных понятий психоанализа, наряду с бессознательным, переносом и влечением»^[5]. Повторение говорит о настойчивом стремлении вытесненного вернуться в актуальную жизнь Субъекта. Этот термин стоит понимать в довольно широком смысле, так как сюда можно отнести симптомы, сны, ритуальные повторения определенных действий невротиками, а также бессознательное проигрывание травмы, которое является фактом психоаналитических отношений аналитика и анализанта. В работе «По ту сторону принципа удовольствия» З. Фрейд описывает игру своего внука Эрнеста, который выбирает своей игрушкой небольшую катушку. Он забрасывает ее за пределы кроватки и восклицает “fort” - прочь, то притягивает ее обратно, восклицая “da” - тут. В этой игре символизируется акт повторения травматического события, которое, казалось бы, не должно доставлять никакого удовольствия. В отбрасывании катушки воспроизводится уход матери, а в притягивании - ее возвращение. Однако кроме символизации в этом акте заложен так же смысл овладения ситуацией. Малыш теперь играет главенствующую, активную роль и принимает решение, когда «маме» прийти, а когда уйти прочь. Таким образом, в повторении происходит овладение травмой. Так же в данной игре может быть заложено желание мщение матери, как будто говоря ей: «Да, иди прочь, мне тебя не надо, я сам тебя отсылаю»^[15]. Разрабатывая новую теорию влечений и переходя к рассмотрению «влечения к жизни» и «влечения к смерти», З. Фрейд характеризует навязчивое повторение, как некое постоянное свойство любого влечения. «Любое влечение имеет консервативную природу, то есть стремится вернуться к исходному состоянию, к воспроизведению, повторению уже бывшего»^[5]. Бессознательное навязчивое повторение и проигрывание травмы, которая может быть следствием опыта любых отношений, как со значимыми фигурами, так и с культурой, оказывается вписано в смысловой порядок жизни любого Субъекта. «Навязчивое повторение — особая форма памяти»^[5]. Усиливая этот тезис стоит заметить, что концепция памяти в психоанализе подчеркивает бессознательный характер её свойств. Таким образом, памятью является ни то, что мы осознаем, как собственную историю, а то что скрыто за этой историей в бессознательном, но формирует уникальную историю Субъекта.

Пример навязчивого повторения З. Фрейд демонстрирует в работе «Жуткое», в которой он рассматривает данную эстетическую категорию и исследует природу происхождения чувства жути. Он начинает свою работу с разбора этимологии самого слова «жуткое» в разных языках, где по средствам лингвистического анализа он демонстрирует, что жутким является нечто, что когда-то было хорошо знакомым и родным. Далее З. Фрейд переходит к анализу литературного произведения — сказки Э. Т. А. Гоффмана «Песочный человек». Исходя из анализа внутреннего чувства жути, которое охватывает читателей, во время знакомства с данным литературным произведением, он приходит к выводу, что источником этого чувства является столкновение с неким архаическим прошлым. «Речь здесь идет о возврате к отдельным фазам в истории развития чувства "я", о регрессии к тем временам, когда «я» еще четко не отделилось от внешнего мира и от других людей»^[11]. Он говорит об анамнизе, который отсылает к первобытным временам, информация о которых сохраняется в нашей душе в виде следов. Жутким для нас, таким образом, является как раз нечто знакомое, то, что было вытеснено в систему бессознательного: «жуткое это нечто, что должно было остаться скрытым, но обнаружилось»

Издательство

• О нас
• Наши реквизиты
• Наши партнеры
• Контактная информация
• Политика конфиденциальности

 

Авторам

• Договоры
• Авторская зона

 

Услуги

• Институт рецензирования

 

Разное

• Как написать статью?
• Журналы в перечне ВАК
• Мобильное приложение
• Вопрос - ответ

 

Наши сайты

• Aurora group s.r.o.

© 1998 – 2024 Nota Bene. Publishing Technologies. NB-Media Ltd.