Некоторые аспекты понимания политического лидерства в России

Щупленков Николай Олегович старший преподаватель, кафедра истории, права и общественных дисциплин, Ставропольский государственный педагогический институт 357600, Россия, Ставропольский край, г. Ессентуки, ул. Долины Роз, 7 Shchuplenkov Nikolai Olegovich senior lecturer, Department of History, Law and Social Disciplines of the Stavropol State Pedagogical Institute 357600, Russia, Essentuki, ul. Dolina Roz, 7. veras-nik@yandex.ru Другие публикации этого автора

Демократизация политических отношений, политического процесса, закономерно обусловила такую важнейшую новацию политической системы, как многопартийность. Институализация партогенеза и партийного строительства в Российской Федерации привела к формированию многопартийной системы как феномена общественно-политических отношений. В этой связи партогенез как процесс и политические партии как элементы политической системы и субъекты политических отношений являются важными объектами политологического исследования.

Традиция теоретико-методологического освоения явления партогенеза, партийного строительства и феномена правящей партии активно развивалась в советский период, что обусловливалось реалиями советской политической системы. Масштабные исследования в рамках истории КПСС были посвящены разным хронологическим этапам формирования и аспектам деятельности КПСС как основы политической системы и главного императива развития всех политических институтов и процессов ^[8]. Так, отдельное внимание советских исследователей было посвящено главным направлениям деятельности КПСС, а именно руководству развитием промышленности и сельского хозяйства, национально-государственным строительством, формированием новой социальной структуры и советской интеллигенции, интернациональным воспитанием трудящихся, организацией социалистического соревнования и др. Также самостоятельное внимание уделялось и реферированию зарубежной политологической и социологической литературы, посвященной политической системе СССР и деятельности КПСС ^[34].

На определенном этапе в системе отечественного политологического знания выделился интерес к партийно-политической традиции России, которая находилась вне социал-демократической, революционной, пролетарской, большевистской традиции. Этот интерес был закономерен в свете общей тенденции расширения и углубления поля политических исследований. Отдельное направление историко-партийной, в настоящем понимании, политологической науки было посвящено непролетарским партиям, партиям парламентского, конституционного направления, а также партиям радикально-революционного, монархического, черносотенного толка. В отечественной исследовательской традиции сформировался пласт серьезных исследований, посвященный таким направлениям и векторам политического структурирования, как: народничество, либерализм, национал-либерализм, консерватизм, реформизм, ликвидаторство, контрреволюционизм и др. ^[14].

Советская школа партийно-политических исследований отличалась жестким классовым детерминизмом, историко-материалистическим подходом, который имел как сильные, так и слабые стороны. Формационно-классовая парадигма историко-партийной науки, с одной стороны, предоставляла приоритетные возможности для проведения исследований и презентации их результатов. С другой стороны, партийно-политическая конъюнктура предполагала изначальную идеологию научного поиска, следствием которой была усеченная, а зачастую и умозрительная диалектика ^[20].

На современном этапе теоретико-методологические аспекты партогенеза и партийного строительства выстраиваются и развиваются в соответствии с классическими, неоклассическими и неклассическими подходами к самому феномену партий как феномену организаций (ассоциаций граждан), объединенных на базе политических интересов, политических взглядов и политических амбиций ^[6].

На современном этапе можно констатировать становление отечественной партологии, которая является новым и перспективным направлением политологии. Очевидной нишей исследовательского поиска для современной российской партологии выступает развитие парадигмы многопартийности в контексте социального и политического плюрализма, преломленного в современном российском политическом пространстве и политическом времени ^[42].

Парадигма многопартийности имеет в российских общественно-политических отношениях определенную историческую традицию, начало которой восходит к концу ХIХ — началу ХХ в., революционным преобразованиям 1905–1907 гг. Структурирование политических интересов населения на рубеже веков активизировалось в связи с внутренними процессами в российском обществе, а также с внешнеполитическими процессами. В целом можно выделить как значимые такие детерминанты партогенеза, как поляризация классов и социальных групп, ускоренная стратификация населения, активная политизация сознания отдельных сообществ, проникновение в российское общество политических настроений из Европы.

Интерес к политической жизни развивался не по экстенсивному, а по интенсивному вектору, оставляя в стороне многомиллионные массы населения и проецируясь в слои и группы интеллигенции, горожан, фабрично-заводских рабочих, буржуазии. С одной стороны, в Росс наблюдалась полная апатичность, политическая безграмотность, политический нигилизм подавляющей массы населения. С другой стороны, отмечалось ускоренное включение в политику узких «сектантских» кругов, нацеленных на радикальное переустройство. При этом политические программы новых участников политического процесса предполагали обязательную смену политического режима, формы политического управления, жесткие меры в отношении правящей политической элиты ^[35].

Субъективным фактором, способствующим дальнейшему развитию политического процесса, стал Манифест 17 октября 1905 г. «Об усовершенствовании государственного порядка», который с политико-управленческой точки зрения в определенном смысле проецировал политический процесс и обеспечивал его дальнейшее административное, бюрократическое сопровождение. Ситуация классового и политического противостояния конфликта, революционная ситуация в Манифесте характеризуется как «смуты и волнения», что в содержательном и стилевом отношениях соответствует историко-культурному дискурсу Российской империи ^[27].

В то же время текст Манифеста отражает новации политической жизни и политического сознания правящих кругов, вынужденных на уровне политической воли включать в политическую жизнь, законодательный процесс классы, которые ранее были лишены избирательных прав. Дарование демократических свобод, среди которых к партогенезу имеет непосредственное отношение свобода слова, собраний и союзов, с одной стороны, стало запоздалым актом, с другой стороны, стало катализатором дальнейшего политического структурирования населения и образования партий ^[43].

Функционирование в начале XX в. в России многих партий свидетельствуете разнообразии политических интересов населения. Среди партий выделились, прежде всего, те, которые отражали интересы структурированного электората — социалисты-демократы, социалисты-революционеры, конституционалисты-демократы, Союз 17 октября. Также сформировались партии, социальная база которых не отличалась многочисленностью и активностью. Это: радикалы, свободомыслящие, умеренные прогрессисты, народнохозяйственная партия, партия правового порядка, отечественный союз, русское собрание и т.д.

Избирательность проникновения и распространения политических идей и формирования политических взглядов является характерологическим признаком политического процесса в России на рубеже XIX и XX вв. Эта избирательность обусловила популяризацию социалистическим признаком политического процесса в России на рубеже XIX и XX вв. Эта избирательность обусловила популяризацию социалистических идей в их реформистском и революционном выражении. Дальнейшие обстоятельства и факторы политического процесса привели к «спрямлению» партийно- политической диверсификации, к выделению лидера партийного ландшафта — РСДРП, в дальнейшем РКПБ, ВКПБ, КПСС. Историческая ретроспектива партогенеза и партийного строительства предоставляет широкие возможности для сопоставительного и сравнительного анализа партийного процесса начала века и современности ^[44].

Такой анализ самоценен как таковой в контексте методов политологического исследования. Также он значим в плане соотнесения политических процессов прошлого и современности. При этом продуктивным представляется: соотнесение сущности партогенеза и содержания российских трансформаций, установление взаимосвязи между диверсификацией социального и политического пространства, демократизацией самой сущности политической системы и развитием многопартийности.

В связи с этим теоретико-методологические интерпретации сущности партогенеза и партий не могут представлять собой догматические конструкции, а призваны трансформироваться и изменяться в соответствии с трансформациями содержания и форм политического процесса. Среди этих трансформаций, на наш взгляд, выделяются две взаимоисключающие, но, тем не менее, взаимосвязанные. Первая — «разветвление» номенклатуры партий и, соответственно, актуализация фактора партий и многопартийности в различных сторонах жизни общества. Вторая — «спрямление» номенклатуры партий и, соответственно, снижение влияния партий и фактора многопартийности в жизни общества. Однако вторая тенденция в условиях авторитарных и тоталитарных режимов может привести и к усилению партийного фактора в виде выделения одной партии как «партии власти» и как основы политической системы ^[45].

В большой степени возможности разновекторного развития партогенеза и партийного строительства касаются тех обществ и тех политических систем, которые формируются в рамках ускоренного транзита, путем радикальной перестройки, глобального реформирования, усиленной демократизации в сжатые сроки политического времени. Во многом это осуществляется в политическом пространстве России, новации которого привлекают внимание мировой социологической и политологической мысли. Новизна политической ситуации, как общей, так и локальной, обуславливает формирование исследовательских школ, направлений политологической мысли, главным объектом которой выступает партия, партийное строительство, партийное структурирование, партийная деятельность как явления политического процесса и политических отношений в самом широком смысле ^[30].

При этом продуктивными представляются как «жесткий» социально-классовый детерминизм, так и «мягкие» цивилизационно-ситуативные подходы. Сочетание сильных сторон этих подходов позволяет рассмотреть современный партогенез в исторической ретроспективе, в сравнении с партийным процессом России начала XX в., который отличался новационным характером политического процесса.

Сочетание сильных сторон разных методологических подходов, использование разных теоретических интерпретаций позволяет выявить не только очевидные свойства и кардинальные тенденции российского партогенеза и партийного строительства, но и частные факторы, локальные свойства российского партийно-политического процесса на федеральном, региональном и местных уровнях ^[2]. Партогенез следует рассматривать в многократных конкретных проявлениях с учетом актуальных направлений современной партологии. Это, например: создание и реконструкция пространства партогенеза, институализация партийного участия в политических процессах, сетевая реализация политики партийных элит, профессионализация партийно-политической деятельности. Также это партийное участие в формировании парламентской культуры современной России, совершенствование механизмов рекрутирования партийных кадров, пополнения партийных рядов, прежде всего за счет политической социализации молодежи и др. Особым вектором исследований является изучение феноменологии партий, равно как и феноменологии «партийных химер», образование которых состоялось как в начале XX в., так и на современном этапе ^[23]. Формально образованные и формально функционирующие партии -типичное явление для партийного строительства, однако в российском политическом поле это явление приобретает собственное содержание.

Сама российская политическая модернизация и политический транзит (как общее воплощение транзита политической системы) предполагают новое сущностное содержание, как и новый функционал политических партий. Очевидной новизной отличаются стратегии и тактики партийной и политической элиты, соответствующие новому характеру целей и задач политических организаций и движений.

Важнейшим аспектом исследовательского поиска в отношении современного политического структурирования, партогенеза и партийного строительства является проблемное поле политико-правового обеспечения моделей российского партогенеза в условиях демократизации и реформирования. Проблема нормативно-правового обеспечения партогенеза, партийного строительства, партийного функционирования в Российской Федерации является актуальной в связи со многими факторами. Среди них наиболее важными представляются новации политического устройства России, новизна правового поля российского общества. Среди факторов, влияющих на партийное строительство, партогенез, функционирование партий в социальном строительстве и политическом противостоянии, выделяются факторы политического, административно-управленческого, нормативно-правового характера ^[46].

В числе последних пристального внимания заслуживают факторы общего характера, которые опосредованно влияют на сущность партийного процесса. Это динамика политического и административного управления в рамках административной реформы и реформы местного самоуправления. Внутри реформ осуществляются: усиление вертикали власти, централизация и ужесточение управленческой дисциплины, повышение качества публичных услуг государства обществу, повышение уровня открытости государственной гражданской службы для граждан и гражданского общества. Реализуются новации достижения электоральных интересов населения, избирательной системы, осуществления выборного процесса. Осуществляется новый порядок назначения глав субъектов России, новый порядок избрания депутатов законодательной (представительной) ветви власти, совершенствуется структура исполнительной власти. Данные реалии и тенденции целесообразно исследовать в непосредственной и опосредованной взаимосвязи с процессом партогенеза и партийного строительства в их федеральных, региональных и местных моделях. Новые явления социальных и политических отношений обуславливают развитие законодательства, непосредственно адресованного партийному процессу и составляющего особый блок законотворчества. Федеральные законы прописывают нормы партийного строительства, функционирования партий, включения партий в систему влияния на принятие значимых властных решений.

В этой связи большой интерес представляет структурирование партийных систем в условиях конституционно-договорной федерации, входе становления современного российского законодательства о партиях и общественно-политических движениях. Особого внимания заслуживает динамика нормативно-правового регулирования партийного строительства. Эта динамика соответствует тем изменениям, которые происходят в социальных и политических структурах российского общества ^[47].

Законодатель стремится к эффективному нормативно-процессуальному обеспечению партогенеза, партийного строительства на уровне нормотворчества и правоприменительной практики. Это тем более важно, что политический процесс в современной России отмечен выраженным противостоянием и жесткой политической борьбой за позиции во властных структурах, как на уровне государственных структур, так и на уровне местного самоуправления. Интенсификация и качественная динамика партогенеза состоялась в связи с принятием Государственной Думой ФС РФ 21 июня 2001 Закона «О политических партиях», прописавшего новый формат формирования и функционирования политических партий ^[21].

Изучение закономерностей развития правового поля формирования и функционирования партий, политических организаций и политических движений составляет значимую исследовательскую проблему. Правовой контекст, с одной стороны, отражает, а с другой стороны, предопределяет место и роль политических партий в условиях реформирования политической системы Российской Федерации. При этом новые роли политических партий в системе государственного и политического управления в условиях административной реформы отражают региональную специфику политического процесса. Среди этих новых ролей выделяются те, которые детерминированы важнейшими политическими проектами Российской Федерации. Это — прошедшие выборы Государственной Думы Федерального собрания РФ 2011 г. и выборы Президента РФ 2012 г., также это предшествующие или параллельные выборы в региональные органы законодательной власти. Заинтересованность и практическое участие партий в данных проектах определяются:

• во-первых, динамикой законодательства РФ,
• во-вторых, содержанием политической ситуации в стране,
• в-третьих, конкуренцией и взаимодействием политических институтов и протеканием политических процессов.

При этом налицо общероссийская и региональная дифференциация позиций главных участников политической конкуренции — «Единой России», «Справедливой России», КПРФ, ЛДПР, СПС ^[48].

Это обуславливает многоуровневые вертикальный и горизонтальный срезы политических исследований, адресованных партиях и партийному участию в общественно-политических отношениях современной России.

На наш взгляд, специфика понимания сущности политического лидерства и традиций властных отношений в каждой стране определяется в первую очередь своеобразием формирования политической культуры государства и общества. Впервые о влиянии политической культуры на политические процессы заговорили в середине 50-х гг. XX века американские политологи Г. Алмонд, С. Верба, С. Пай и другие. Они ввели в политическую науку политико-культурный подход, с помощью которого попытались обосновать, почему же традиционные концепции изучения сферы политики в терминах исследования государственно-правовых институтов не в состоянии объяснить многие из сторон политической реальности ^[1]. Новый политико-культурный подход, став синтезом социологии, культурологии, социальной антропологии для изучения формальных и неформальных компонентов политических систем, учитывающий также национальную политическую психологию, идеологию и менталитет народа, дал возможность по-другому посмотреть на мировые политические процессы. Он позволил ответить на ряд вопросов, в частности, почему одинаковые по своей форме социально-политические институты успешно функционируют в одних странах и совершенно неприемлемы для других ^[33], или же почему политическое лидерство в различные исторические периоды имеет тенденцию проявляться по-разному, и адекватный для какой-либо конкретной страны тип лидерства не будет с неизбежностью таким же для другого государства.

В целом политико-культурный подход позволяет понять не только реальные действия различных субъектов политики, таких, например, как правительство или государство, но и то, какова оценка и восприятие их мировым сообществом, а также другими субъектами в рамках того или иного государства. Кроме того, данный подход дает возможность с новых позиций рассматривать формы реализации политики, включая стиль и поведение политических деятелей различного уровня.

Помимо догматов православия и особенностей системы ценностей на формирование «парадоксальности» содержания восприятия российского политического лидера в обществе оказывают влияние и имеющие языческие корни мифологизированные образы и архетипы, нашедшие отражение в русском фольклоре, которые, в свою очередь, находятся в диалектической взаимосвязи с базирующимся на понятиях «веры» и «доверия» религиозным каноническим пониманием политической власти ^[11].

По мнению Н.Г. Щербининой, именно архетипы сформировали глубоко укоренившиеся в менталитете русского народа характеристики политического лидерства, где наиболее полно дается представление об идеальном политическом лидере ^[40].

Так, правитель является связующим звеном между Небесной и Земной сферами, проводником божественной высшей воли и одновременно ответчиком перед ней за благополучие своего народа. Политический лидер — гарант стабильности государства, надсоциальная сила, воплощение закона для всех, верховный арбитр, выразитель общих интересов. Он мудр, проницателен, справедлив и милосерден. Им может стать только победитель ^[3]. «Авторитет» («харизма») такого государственного лидера аксиоматичен и неоспорим, поскольку его власть дарована Создателем и не терпит критики.

Таким образом, мы можем наблюдать, что архаические структуры сознания оказывают безусловное влияние на их восприятие российским населением через мифологическую апперцепцию авторитета политического лидерства как лидера-героя, лидера-защитника, лидера-борца ^[49].

Дополняет модель политического лидерства в России и особый, синкретический тип современной политической культуры, в котором смешались византийские политико-культурные традиции, а также элементы восточной и европейской форм государственного управления.

В результате этого Российское государство исторически стало принадлежать к странам, которые ориентированы на государство больше, чем на общество. Русское общество по традиции недостаточно автономно и независимо, в нем отсутствует коллективистская форма организации, а граждане оставлены на милость и/или немилость государства и всесильных политиков. Это послужило укоренению среди населения убеждения в необходимости сильной государственной власти. В этой связи одной из отличительных черт политической власти в стране была и остается ее авторитарность. Государство контролирует общество путем целенаправленного формирования в стране таких социально-экономических, политических и культурных условий, при которых жизнедеятельность и развитие как отдельного индивида, так и народа в целом оказываются поставленными в прямую зависимость от соответствующей государственной политики.

Под воздействием данных факторов в российском менталитете укоренились такие политические ценности, как высокое значение лидера в государстве и в истории народа, который должен быть посредником между обществом и властью, несомненный властный авторитет лидера, формирующийся на религиозных основах православия (то есть фактически «обожествление» правителя), апелляция в первую очередь к обычаю, а не к правовым нормам, терпение и подчинение, главенствующая роль элит и многое другое.

В свою очередь, от западных цивилизаций современная Россия переняла такие политикокультурные ценности, как: государство — гарант прав и свобод личности, индивидуализм, плюрализм, индустриальный тип производственных отношений и другие ^[51].

Именование нынешнего политического режима в России управляемой (или сверхуправляемой, а также плохо управляемой, по определению критически настроенных экспертов) демократией естественным образом ставит вопрос, кем же именно управляется наша демократия ^[36] изобретает схемы передачи власти от действующего президента преемнику, предлагает те или иные институциональные нововведения (вроде механизма назначения глав регионов или создания такой структуры, как Общественная палата), обосновывает расширение или сужение полномочий различных органов власти, распределение ресурсов между политическими акторами и т.д.? Думается, что в этой роли ни сторонники, ни противники идеи «управляемой демократии» не подразумевают «народ» как совокупность граждан, наделенных правом голоса. Речь не идет и о тех людях, которые на законных основаниях осуществляют политическую власть. Хотя формально решения, необходимые для реализации этих политических технологий, принимают политики (президент, правительство, депутаты федеральных и региональных парламентов и т.д.), вряд ли кто-то всерьез полагает, что они сами их придумывают и прорабатывают способы их претворения в жизнь. Роль политических партий и партийных идеологов в этом процессе также сомнений не вызывает. Более того, большая часть этих персонажей сами являются продуктом или объектом управления.

Описывая наш политический режим, политологи пишут об имитационном характере процедур, лишенных реального политического содержания ^[37], о том, что демократические институты в нашей политической системе «заменяют субституты, выполняющие некоторые позитивные функции, но не нацеленные на смену находящихся у власти лидеров» ^[25]. Однако вопрос о разработчиках всех этих технологических решений, об авторах хитроумных схем, реализация которых разворачивается на наших глазах, даже не ставится. К институту политических партий это относится в не меньшей степени, чем, например, к институту парламентаризма или институту выборов. Широкую поддержку исследователей получило меткое замечание М.Н. Афанасьева: «Они (наши партии — Н.Щ.) вырастают сверху и растут корнями вверх» ^[19]. Но вопрос о том, кто их там наверху отбирает, высаживает, поливает, одним словом, решает, как будет выглядеть наша политическая грядка, остается открытым. Между тем в отличие от многолетних и безуспешных попыток некоторых политиков создать массовую партию «снизу», партийные проекты, инициируемые «сверху», молниеносно воплощаются в жизнь, доказывая преимущества опоры на «административный ресурс» и профессионализм специалистов перед верой в силу самодеятельной гражданской активности народных масс — во всяком случае, в краткосрочной перспективе. Кто же эти политические садоводы, определяющие, какие именно партии будут созданы, с какими параметрами (идеологическими и организационными), с какими лидерами, с какими выборными результатами, наконец? Кто помогает политикам решать их персональные проблемы, попутно определяя развитие всей нашей политической системы?

Ответ не очевиден, потому что эти люди не на виду. Они не фигурируют в репортажах о политических событиях, их имена не стоят под решениями органов власти или резолюциями партийных съездов. Они не участвуют в выборах, не возглавляют молодежных или каких бы то ни было иных движений. Однако хотя находятся они в тени, их присутствие на нашей политической сцене очень ощутимо, ведь их деятельность прямо влияет на весь политический процесс. Думается, у исследователей имеются все основания обратить на них, наконец, серьезное внимание.

Такого рода непубличные персонажи появились не только в России, но практически повсеместно. Выглядят, правда, они в разных странах по-разному, выполняют разные функции и в различной степени подвержены общественному контролю. Однако уже сам факт их наличия в любой демократической системе свидетельствует о не случайности их появления.

Причины их выхода на политическую сцену можно поделить на две основные группы. Одни связаны с социально-политической трансформацией общества, другие лежат в сфере политических коммуникаций.

К первым следует отнести произошедшее во второй половине XX в. ослабление идеологических идентификаций и партийных лояльностей, приведшее к возрастанию электоральных рисков. Избиратели стали чаще менять свои предпочтения, электорат в целом стал более подвижным, отчего зона гарантированной поддержки даже самых крупных партий заметно сузилась ^{[52; 56]}.

В этих условиях изменилось отношение политических партий к государственной власти.

В свое время в рамках теории рационального выбора были выделены три модели партийного поведения — в зависимости от приоритетных целей партийной активности: стремление к завоеванию голосов избирателей (vote-seeking activity), стремление к получению государственных должностей (office-seeking) и стремление влиять на государственную политику (policy-seeking). Конечно, ни одна из них не существует в чистом виде. Объяснение поведения тех или иных партий требует различных сочетаний этих моделей. В то же время одновременное преследование столь различных целей часто оказывается невозможным из-за их несовместимости в политической практике — например, сохранения власти, с одной стороны, и следования определенной политической линии, с другой. Поэтому правильнее говорить о преобладании той или иной ориентации или о доминировании тех или иных целей ^[62].

Похоже, что в последние годы в центре внимания партий все чаще оказывается завоевание государственных постов — в ущерб деятельности, ориентированной на привлечение симпатий избирателей и реализацию программных установок. Исследователи пишут о том, что сближение европейских партий с государством, прежде всего через государственное финансирование и усиливающийся контроль за внутрипартийной жизнью, превращает их из традиционных добровольческих негосударственных ассоциаций в своего рода коммунальные предприятия, квазигосударственные структуры ^[64]. Автор известной концепции «картельных партий» Питер Мейр отмечает: «Сами партии начинают вести себя не как проводники определенной политики, но как механизмы занятия и удержания власти... Власть стала не только целью, но и смыслом существования... Партии начали получать госсубсидии и пользоваться покровительством со стороны государственных структур. Так возникли партии политического класса, которые я в своих исследованиях называю «картельными партиями». …Их главная особенность — неспособность существовать вне властных структур, существовать без участия в процессе управления страной. Картельные партии не могут быть аутсайдерами, они могут быть только при власти» ^[17]

Издательство

• О нас
• Наши реквизиты
• Наши партнеры
• Контактная информация
• Политика конфиденциальности

 

Авторам

• Договоры
• Авторская зона

 

Услуги

• Институт рецензирования

 

Разное

• Как написать статью?
• Журналы в перечне ВАК
• Мобильное приложение
• Вопрос - ответ

 

Наши сайты

• Aurora group s.r.o.

© 1998 – 2024 Nota Bene. Publishing Technologies. NB-Media Ltd.