От информации к знанию: исторический контекст

Бородкин Леонид Иосифович доктор исторических наук член-корр. РАН, профессор, кафедра исторической информатики, Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова 119992, Россия, г. Москва, ул. Ломоносовский Проспект, 27 корп. 4, каб. 454Г Borodkin Leonid Iosifovich Doctor of History Professor, Department of Historical Information Science, Lomonosov Moscow State University 119992, Russia, Moscow, Lomonosovskii Prosp. 27-4 Shuvalovskii korp., 454 lborodkin@mail.ru

«Обмен информацией – цемент, скрепляющий общество».

Norbert Wiener. I am a Mathematician. New York. 1956.

Введение

Вопросы о роли информации в социумах прошлого, ее создания, распространения и интерпретации представляют очевидный интерес в рамках проблематики исторической информатики, а также и в более широком контексте методологии исторической науки. В России этот интерес впервые реализовался 20 лет назад, когда Центр "Проблемы исторического познания" ИВИ РАН и лаборатория исторической информатики исторического факультета МГУ провели в 2002 г. научную конференцию «Роль информации в формировании и развитии социума в историческом прошлом». В конференции принимали участие ученые институтов РАН (Института всеобщей истории, Института востоковедения, Института философии), а также ученые МГУ: историки, математики, философы. По итогам конференции в 2004 г. был опубликован сборник статей, в которых анализируются особенности информационных процессов в исторических социумах в различные хронологические периоды, влияние этих процессов на формирование менталитета, принятие решений, формирование и развитие общественных отношений, социальных традиций и практик ^[1].

Во вводной статье сборника отмечалось, что проблемы информации, приобретшие в наши дни столь огромное, по сравнению с предшествующими столетиями (и даже десятилетиями), значение, распространившееся и на науки об обществе и человеке, тем не менее, не привели к появлению некоторой общей теоретической концепции, которая, как например, синергетика, могла бы быть отнесена как к естественным, так и социальным и гуманитарным наукам ^[2]. Это означает, что все социальные процессы, связанные с хранением, передачей и переработкой социальной информации в прошлом, должны быть проанализированы с точки зрения их информационного содержания, материализации значения, знакового выражения, различий интерпретации. Возникают вопросы, в каких формах хранится информация, как она материализуется при передаче, т.е. каковы содержательные формы социальных коммуникаций. Отдельный интерес в этой связи представляет информационный подход в источниковедении, который был предложен в работах И.Д. Ковальченко (использовавшего категории теории отражения) ^[3] и В.И. Бовыкина, рассматривавшего природу исторической информации, зафиксированной в исторических источниках ^[4].

Авторы вводной статьи сборника обратили также внимание на проблему изучения механизмов переработки социальной информации как наименее разработанную во всем комплексе научных проблем, относящихся к гуманитарному аспекту социальной информации в разные исторические периоды. Действительно, если социальные коммуникации становились в той или степени предметом исторического исследования, то указанная проблема к началу ХХI века еще не изучалась в ее междисциплинарных измерениях ^{[2, с.6]}. В данном контексте можно упомянуть, пожалуй, работы школы Ю.М. Лотмана в области применения семиотического подхода в историко-культурных исследованиях и другие разработки, основанные на концепциях знаковых систем и включающих три уровня: синтактику, семантику и прагматику.

В двадцати статьях сборника 2004 г. рассмотрены как методологические аспекты проблематики распространения информации в исторических социумах, так и ее конкретно-исторические аспекты, применительно к истории Византии, средневековой Индии, истории Англии и Франции XVI - XVII вв., а также истории России XIX – ХХ вв.

* * *

В отличие от авторов российского сборника 2004 г., авторы коллективной монографии «Information. A Historical Companion», опубликованной в 2021 г. в Принстоне ^[5], рассматривают не только историю функционирования и эволюции информации в различных исторических социумах, но и социальную историю науки и техники, связанную с производством информации и ее передачей, распространением и обработкой. Именно к этому, второму аспекту данного издания хотелось бы обратиться в предлагаемых здесь заметках.

Принстонский «Компаньон» (будем далее для краткости так называть это издание) включает две части. В первой из них авторы 13-ти глав рассматривают преимущественно пять веков истории появления и развития новых информационных практик, которые использовались для решения информационных проблем в разных частях света, начиная от путешествия Колумба к берегам Америки и вплоть до современного информационного общества. Вторая часть содержит более 100 небольших очерков (следующих в алфавитном порядке), которые дают представление о большинстве общих понятий и процессов, характеризующих роль информации в ее исторической ретроспективе. В данном кратком обзоре обратимся в основном к некоторым очеркам второй части «Компаньона», которые представляют наибольший интерес в контексте современных тенденций развития Data Science, дискуссий об исторической информации и историческом знании в «цифровую эпоху».

Отметим, что понятие «информация» относят, как правило, к первичным, неопределяемым понятием нашего мира - наряду с материей и энергией. Informatio в переводе с латинского означает «сообщение», «разъяснение».

Информация – важная компонента в триаде «данные – информация – знание». В 2000-х гг. эта триада была расширена за счет введения четвертой компоненты - мудрость, что породило аббревиатуру DIKW (Data, Information, Knowledge, Wisdom), символизирующую информационную иерархию, пирамиду. Уместно вспомнить здесь ставшие классическими строчки из пьесы Томаса Элиота “TheRock” (1934):

“Где мудрость, которую мы потеряли в знанье?

Где знанье, которое мы потеряли в информации?”

Сегодня мы могли бы добавить и третью строчку:

“Где информация, которую мы потеряли в данных?”

Перейдем теперь к очерку «Компаньона» о знании.

Знание

Основное внимание в этом очерке ^{[5, с. 538-544]} его автор, известный английский историк Питер Берк, опубликовавший в 2000 г. книгу «A Social History of Knowledge», уделяет вопросам эволюции создания, передачи и совершенствования знания. Фокус его повествования направлен на процессы преобразования необработанных данных или информации в знания. Эти процессы, которые различаются в зависимости от вида искомого знания, характеризуются как сбор, хранение, верификация и анализ данных. Представляет интерес предложенная П. Берком характеристика этих этапов.

Первый этап, сбор данных, которые будут трансформироваться в знания, рассматривается уже в качестве формы обработки (скорее, предобработки – Л.Б.), поскольку включает в себя не только накопление, но и отбор материала. Так, коллекционирование — это форма собирания предметов, будь то природных или созданных руками человека, выставленных в так называемых частных «кабинетах редкостей» в XVII веке или в публичных музеях, начиная с XIX века. Научные экспедиции, редкие в XVI веке и умножавшиеся с конца XVIII века, аккумулировали много новых материалов. Ученые все больше беспокоились об измерении того, что они наблюдали. Яркий пример: во время своей экспедиции в Испанскую Америку (1799–1804 гг.) Александр фон Гумбольдт взял с собой более 40 разновидностей измерительных приборов, в том числе альтиметр для измерения высоты, гигрометр для измерения количества осадков, магнитометр для измерения магнитных сил Земли и даже цианометр для измерения голубизны неба.

Второй этап обработки знаний — это сохранение, фиксация их в той или иной извлекаемой форме: от заучивания или использования мнемонических приемов, таких как кипу (группы цветных и завязанных узлов), использовавшихся в Перу до испанского завоевания, до различных форм письма или изображения. Перевод в слова того, что наблюдается, влечет за собой определенную потерю знания, но эта потеря была компенсирована, по крайней мере частично, зарисовками, планами и картами, а затем фотографированием. Письменность изменила деловую практику. В государственном управлении письменные сообщения, которые можно было передавать на большие расстояния, способствовали постепенной централизации принятия решений - процесс, который стал еще более быстрым в эпоху телефонизации.

Третий этап производства знаний — это оценка выявленной информации, включающая ее проверку, верификацию. Наблюдения астронома или эксперименты химика повторяются другими учеными, чтобы обеспечить их достоверность. Историки возвращаются к источникам, чтобы проверить утверждения друг друга. Можно сказать, что верификация постепенно становится универсальным критерием научности знания.

Четвертой стадией создания знания представляется анализ. Например, антропологи не думают, что их задача закончена, когда описано общество, в котором они проводили свои полевые исследования; они также хотят перейти от описания (этнографии – как пример) к теории. Количественный анализ также становится важным. «Статистика» обязана своим названием тому факту, что, начиная с XVIII века западные правительства (почему только западные? – Л.Б.) все больше полагались на цифры, чтобы ориентировать свою политику. Видимо, П. Берк исходит здесь из того, что всеобщие переписи населения в западных странах проводились с начала XIX века.

На мой взгляд, автор справедливо связывает четвертую стадию создания знания с важной ролью классификации как общенаучного методологического инструмента. Ряд ученых-методологов считают, что в гуманитарных науках классификации занимают такое же заметное место, как и модели в современных естественных науках. Как отмечает П. Берк, классификация рассматривает отдельные элементы изучаемой системы как части большего целого. Основное различие между порядками знания, такими как традиционная китайская система и западная, автор видит в их подходах к классификации. Он напоминает, что некоторые ученые, такие как швейцарский гуманист Конрад Гесснер (1516–1565) классифицировали книги, что способствовало возникновению новой дисциплины -библиографии, а другие решили классифицировать саму природу, как, например, швед Карл Линней (1707–1778), наиболее известный своим вкладом в ботанику. Немецкий ученый Франц Бопп (1791–1867) разделил языки на семьи, а русский ученый Дмитрий Менделеев (1834–1907) классифицировал химические элементы.

Важным этапом развития научного знания П.Берк считает его специализацию. До XVII в. для некоторых ученых, известных как эрудиты, было обычным делом изучать различные дисциплины и даже вносить оригинальный вклад в некоторые из них. Так, Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716), интересы которого включали историю, теологию, лингвистику и китаеведение, стал наиболее известным в таких областях, как философия и математика. Тем не менее такие ученые, как чех Ян Амос Коменский (1592–1670), уже сетовали на растущую фрагментацию знаний, и с тех пор эта тенденция набирала обороты. Как отмечает П.Берк, граница между гуманитарными науками и естественными науками постепенно превращалась в разрыв, обозначенный появлением в Англии в 1830-х гг. термина «scientist» (ученый в области естественных наук). За эпохой эрудитов последовала эпоха «экспертов» (термин, придуманный в 1820-х гг.) и «специалистов» (термин введен в медицинском контексте на французском языке в 1840-х и в английском в 1850-х, но вскоре получил более широкое распространение). При этом эрудиты не исчезли полностью, отмечает П. Берк, подтверждая это рядом примеров, начиная с Павла Флоренского (1882–1937), который изучал математику, философию и богословие, прежде чем обратиться к истории искусства, электротехнике и химии. Англичанин Грегори Бейтсон (1904–1980) метался между антропологией, биологией, психологией и кибернетикой. Французский иезуит Мишель де Серто (1925–1986) изучал философию, богословие и историю, но перешел к психоанализу, антропологии и социологии. Американский ученый Джаред Даймонд (р. 1937) был физиологом, прежде чем любопытство привело его к орнитологии, антропологии и, наконец, к сравнительной истории. Такие ученые, возможно, стали вымирающим видом, но они еще не вымерли ^{[5, с. 544]}.

Однако доминирующей тенденцией в ХХ в. явно становится дальнейшая специализация университетского образования и науки. П. Берк упоминает в этом контексте концепцию «двух культур», введенную Ч. Сноу (писателем и физиком) в 1959 г. и возникшую «третью культуру», культуру социальных наук ^{[5, с. 544]}. Отметим, что Ч. Сноу, говоря о двух культурах, имел в виду, что «на одном полюсе - художественная интеллигенция, на другом - ученые, и как наиболее яркие представители этой группы – физики».

Если же дать в этом ракурсе оценку процессов развития научного знания последних десятилетий, то можно прийти к выводу о сочетании тенденций к дифференциации и интеграции научного знания, заметному росту внимания к информационному обеспечению исследований и формированию больших тематических (цифровых) коллекций данных. В полной мере это относится и к историческим исследованиям.

Информация, кибернетика и обратная связь

Научная концепция информации начала складываться в конце 1940-х гг. в основном в прорывных исследованиях американских математиков-инженеров Клода Шеннона (1916-2001) и Норберта Винера (1894-1964). Под их влиянием появились теория информации, кибернетика и ряд других научных и технологических направлений. Какую роль сыграли дискретные и аналоговые подходы в становлении концепции информации? В какой мере эти достижения могут представлять интерес для исторических (и – шире – гуманитарных) наук? Обратимся к соответствующим разделам «Компаньона». Этот важнейший этап в создании учения об информации раскрыт авторами коллективного труда недостаточно четко сбалансированно, на мой взгляд.

Очерк «Кибернетика и обратная связь» (автор – Р. Лемов, с. 382-386) характеризует кибернетику как междисциплинарную науку, которую породил Норберт Винер, математик и инженер, профессор Массачусетского технологического института (MIT), опубликовавший в 1948 г. научный бестселлер «Cybernetics Or Control and Communication in the Animal and the Machine». («Кибернетика, или управление и связь в животном и машине») ^[6]. Пережив сравнительно короткую фазу крупного успеха, пришедшегося на романтическую пору «бури и натиска», кибернетика к 70-м гг. отошла в тень, однако в ХХI веке оказалась вновь востребованной – в связи с осознанием универсальной роли концепции обратной связи (feedback) на новом витке развития науки и современных технологий, в условиях информационного общества и роста возможностей технологий искусственного интеллекта, машинного обучения. Эта концепция играет особую роль в кибернетике Норберта Винера, науке об общей теории управления и связи – наряду с понятиями информации и энтропии.

Интересно, что в том же 1948 году появляется новаторская работа Клода Шеннона «A Mathematical Theory of Communication» ^[8]. С тех пор в обсуждении различных аспектов информационных наук теория информации Шеннона оказывается в фокусе внимания. Она концентрируется в первую очередь на процессах передачи информации и ее точности ^{[5, c.104]}. В рамках «Компаньона» вопрос о значении вклада К. Шеннона в понимание природы информационных процессов затрагивается в разделе Пола Дугида «Коммуникации, вычисления и информация» ^{[5, с. 238-258]}, который, обращаясь к истокам, апеллирует к телефонии, разработанной как форма «акустической телеграфии». Эта история начинается в 1876 г., когда Александр Белл привлек внимание публики, продемонстрировав телефон на выставке в честь столетия США. П. Дугид отмечает, что математическая концепция связи Клода Шеннона 1948 года — основа современной теории информации — была результатом исследований по обработке электрических сигналов, проведенных в Bell Labs. В соответствии со своим «телеграфным происхождением» телефония сначала задумывалась как бизнес-технология, и только позже она стала более широко распространяться как форма сетевой социальной жизни. Шеннон по сути развил идеи Хартли, своего коллеги по компании AT&T, что привело к появлению чрезвычайно влиятельной «математической теории коммуникации» Шеннона (часто ошибочно называемой «математической теорией информации», как отмечает П. Дугид ^{[5, с. 245]}). Шеннон определил коммуникацию как «воспроизведение в одной точке сообщения, направленное из другой точки». Чтобы измерить точность этого воспроизведения, не обращаясь к психологическим факторам, которые беспокоили Хартли, Шеннон отклонил «смысл» как категорию, не относящуюся к решаемой им задаче, что еще больше дистанцировало его от семантического понимания коммуникации (как заметил его коллега Уоррен Уивер, математической теории информации было безразлично, указывает ли сигнал на «текст Библии в версии короля Якова», или на слово «да».) ^{[5, с. 246]}. При таких предположениях Шеннон смог рассчитать наиболее эффективный способ передачи информации по линии связи. П. Дугид подчеркивает при этом, что нейтральная по смыслу трактовка информации Шенноном оказалась востребованной и в связи с появлением компьютеров.

Однако, если опустить психологические аспекты, смысл, семантику передаваемых сообщений, то понятие информации по Шеннону является ограниченным, связанным именно с количественным ее измерением. Тем не менее теория Шеннона распространилась из телефонии в любую область, желающую объявить «информацию» частью своего происхождения, особенно в тех, кто ищет математическое подтверждение. Это расширение (неявно предполагающее, что чем больше информации, тем более информативным является сообщение) беспокоило Шеннона, который всегда осознавал ограничения своего определения и опасался, что во многих приложениях они игнорируются ^{[5, с.246]}.

Еще более определенно о возможностях применения этой концепции в социально-гуманитарных науках говорил Н. Винер. В своей книге «Кибернетика» он отмечал, что в общественных науках мы имеем дело с короткими статистическими рядами, и будут ли наши исследования в общественных науках статистическими или динамическими, они могут иметь ограниченную точность, «и в итоге никогда не доставят нам такого количества проверяемой, значимой информации, которое было бы сравнимо с тем, что мы привыкли ожидать в естественных науках. Мы не можем позволить себе пренебрегать социальными науками, но не должны строить преувеличенных надежд на их возможности. Нравится ли это нам или нет, но многое мы должны предоставить «ненаучному», повествовательному методу профессионального историка» ^{[6, c.247-248]}.

Отметим в этой связи, что авторы «Компаньона», характеризуя весьма кратко гуманитарные (и, в частности, семиотические) аспекты коммуникативных систем, не упоминают основополагающих работ Ю.М. Лотмана. Далее, отметив роль Ж.-Ф. Шампольона в дешифровке египетских иероглифов, «Компаньон» не упоминает достижения Ю.В. Кнорозова в дешифровке письменности майя (хотя эта научная проблема рассматривается рядом авторов «Компаньона»).

Норберт Винер и Клод Шеннон

Отметим, что в рассмотренных нами разделах «Компаньона» два выдающихся ученых, сыгравших важнейшую роль в становлении и развитии концепции информации – Клод Шеннон и Норберт Винер – практически «не пересекаются». Возможное объяснение может быть связано с тем, что их пути к публикациям 1948 года, ставшим сразу знаменитыми, были проложены по различным «научным ландшафтам». В чем заключалось различие этих путей? Как ученый старшего поколения (Винер) воспринимал достижения младшего (Шеннона)? Эта тема слабо представлена в «Компаньоне», но в определенной мере ее раскрывает в своих текстах Н. Винер.

В книге «Я – математик» Винер пишет: «Мне хотелось рассказать о новой теории информации, созданной Шенноном и мной» ^{[7, с.311]}. Он подчеркивает, что его путь к теории информации был связан с изучением электрических систем, проводящих непрерывный ток. В то же время Клод Шеннон, работавший в лаборатории телефонной компании Белла, параллельно разрабатывал близкую и во многом эквивалентную теорию с позиций исследования электрических переключательных схем. Эта работа представляла собой непосредственное развитие его предыдущих работ по применению алгебры логики в задачах теории релейных (дискретных) схем и лежала в русле научных интересов Шеннона, который, как неоднократно указывал Винер, «любит дискретное и сторонится непрерывного» ^{[7, с.251]}. Характеризуя различия двух подходов, Винер пишет: «Шеннон рассматривает дискретные сообщения как последовательность во времени утвердительных и отрицательных ответов, и каждый выбор между «да» или «нет» считает элементом информации (в своей работе 1948-го года Шеннон назвал эту единицу информации бит – сокращение от слов «binary digit» - Л.Б.). В то же время я, занимаясь теорией непрерывной фильтрации сигналов и исходя из точек зрения, казавшихся вначале совершенно отличными от точки зрения Шеннона, пришел к весьма близкому определению единицы количества информации» ^{[7, с.251]}. Итоговая оценка этого научного достижения, данная Винером, сформулирована таким образом: «Введя определение понятия количества информации по Шеннону – Винеру (ибо оно в равной мере принадлежит нам обоим), мы совершили радикальный переворот в этой области» ^{[7, с.251]}. Отметим, однако, что в современной научной литературе теорию информации чаще связывают с именами К. Шеннона и Р. Хартли.

Вот полученная формула для количества информации: I = - Σp_ilog₂(p_i), где p_i - вероятность i-го события.

Роль Н. Винера более заметна в трактовке понятия энтропии, при этом он отмечает, что некоторые его изыскания в этом направлении были связаны с более ранней работой А.Н. Колмогорова. Понятие количества информации совершенно естественно связывается Винером с классическим понятием статистической механики — понятием энтропии: «Как количество информации в системе есть мера организованности системы, точно так же энтропия системы есть мера дезорганизованности системы, хаоса; одно равно другому, взятому с обратным знаком» ^{[6, c.55-56]}.

Каким было восприятие Н. Винером своего младшего коллеги – К. Шеннона – как ученого и как человека? Мне кажется, страницы из книги Винера «Я – математик» ярко говорят об этом. Так, он пишет, что в 1933–1934 учебном году на математической кафедре MIT, которой заведовал Винер, появилась группа талантливых студентов. По мнению Винера, самым интересным из них был, конечно, Клод Э. Шеннон. Винер отмечает, что одним из первых, обративших внимание на Клода и оценивших по заслугам его редкие способности, оказался знаменитый Ванневар Буш ^{[7, c.173-174]}.

Передадим здесь слово автору. «Уже тогда Шеннон высказал идею, с самого начала обнаружившую глубокую оригинальность его мышления и оказавшуюся впоследствии крайне важной для исследований в области релейно-контактных схем, вычислительных машин и возникшей отсюда теории информации. Талант Шеннона оказался максимально соответствующим задачам, решаемым в лаборатории телефонной компании Белла. В качестве сотрудника этой лаборатории Шеннон добивался одной победы за другой. Его интересы охватывали одновременно вопрос о нахождении числовой меры количества информации, методы игры в шахматы на электрических вычислительных машинах, задачи кодирования и декодирования сообщений и вообще все проблемы, составляющие содержание современной теории информации. При всем том он все время оставался верен своей первой любви в науке – любви к задачам о дискретных устройствах типа «да» или «нет», которые он явно предпочитал вопросам о непрерывно меняющихся величинах типа силы тока, текущего по проводу. Именно эта склонность к дискретному сделала Шеннона одним из крупнейших ученых нашего века, века ЭВМ и заводов-автоматов.

Хотя Шеннон учился в MIT и все то время, пока он был студентом, я с ним почти не встречался. Зато в последующие годы пути, по которым мы шли в науке, если и не совпадали полностью, то, во всяком случае, пролегали очень близко и наши научные связи значительно расширились и углубились» ^{[7, c.173-174]}.

Завершая тему сопоставления разных путей к созданию теории информации, обратимся к оценке автора раздела «Компаньона», посвященного кибернетике. Р. Лемов справедливо отмечает, что для кибернетики не было важным то обстоятельство, что определение информации по Шеннону оказалось по существу digital; скорее, «Винер представлял себе великую междисциплинарную науку, охватывающую человеческие и машинные элементы в “пронизывающей” коммуникационной сети» ^{[5, c.383]}. В этой связи представляется уместным напомнить известное высказывание Норберта Винера: «Человеку – человеческое, а вычислительной машине – машинное».

Из глоссария

Представляет интерес и глоссарий “Компаньона” (c.833-840), в котором приводятся, в частности, определения ряда понятий, обсуждавшихся в дискуссиях гуманитариев в последние годы. Обратимся к двум из них.

Digital/analog

Эти термины используются для описания принципов работы современных технических устройств (с.835).

Digital описывает устройства, которые предлагают определенные предустановленные состояния, например, выключатель света, который может быть включен или выключен, или клавиатура, которая может быть настроена на все прописные или все строчные буквы. Термин «аналоговый», напротив, указывает на устройства с непрерывными настройками (например, регулятор освещенности или термостат), уровни которых можно повышать или понижать по всему спектру. В основе большинства современных (цифровых) вычислительных устройств лежит двоичная цифровая система, основанная на двух значениях: 0 и 1, что, тем не менее, позволяет им реализовать кажущиеся непрерывными настройки.

Эти термины также используются в расширительном понимании - для разделения истории технологий на две эпохи. Фраза «цифровой век» используется для описания эпохи широкого распространения цифровых вычислений и устройств, которую часто считают совпадающей с ростом общедоступного Интернета. Все, что было раньше, воспринимается так, как если бы оно разделяло характерные черты противоположной «аналоговой» эпохи (с. 835).

Big data

"Это массив данных, который в силу своего огромного объема предъявляет особые требования к вычислительной мощности компьютера и его аналитическим возможностям для обработки и понимания таких данных. Главной целью сбора больших данных и их анализа является выявление скрытых паттернов или трендов, которые недоступны («невидимы») при использовании других исследовательских подходов" (с.833).

Отметим, что это упрощенное определение, которое существенно отличается от «канонического», зафиксированного в международном и российском стандартах. Приведенному выше определению больше соответствует всё чаще используемый термин Big data set («большой массив данных» или большой датасет – с 2022 г. датасет «узаконен» в РФ).

Заключение

Завершая «проблемно-ориентированный» обзор “Компаньона”, обращусь к разделу “Information, disinformation, misinformation”, автор которого, Джеффри Нанберг, пишет о ставших уже привычными потоках искаженной информации, порождаемых не только СМИ, но и другими источниками. В настоящее время, отмечает Дж. Нанберг, трудно понять, можно ли с помощью технологических, институциональных или экономических средств восстановить информационный порядок, сформировавшийся в середине XIX века. Он считает, что вызов эпохи «постправды» на самом деле укрепил легитимную прессу и другие институты традиционного информационного порядка, но их авторитет все больше ограничивается. Возможно, как предполагают авторы книги «Network Propaganda» ^[9], «как общественность мы потеряли способность договариваться об общих способах подтверждения того, что происходит, а что является просто выдумкой». ^{[9, p. 502]}.

Накопленный историками опыт критики источников, апробированные приемы источниковедения, как мне представляется, дают ключ к решению проблем оценки достоверности информации в эпоху «постправды» (по крайней мере, по отношению к информации о прошлом).

Характеризуя коллективный труд «Information. A Historical Companion» в целом, обратимся еще раз к вводной статье, авторы которой отмечают, что под влиянием аргументов М. Маклюэна об «информационном веке», выдвинутых им в 1964 г. (и затем поддержанных компанией IBM), многие полагают, что информация является важнейшей характеристикой именно для ХХ века ^{[5, с. vii]}. Наряду с этим, другие ученые последовали позиции компьютерного лингвиста Э. Эттингера, который в 1980 г. утверждал, что «каждое общество является информационным обществом» ^{[5, c. x]}. Авторы «Компаньона», признавая прослеженные с течением времени изменения, явно придерживается второй точки зрения; но при этом возникает вопрос: понятия «информация» и «знание» следует ассоциировать с позицией историка-исследователя или с восприятием субъекта исторического исследования? Примером последней точки зрения служат работы Питера Берка, стремящегося выявить, что именно люди раннего Нового времени — а не нынешний автор или его читатели — считали знанием. Это важное различие; обсуждаемый нами «Компаньон» показывает, что на протяжении рассмотренных веков люди, принадлежавшие к различным историческим социумам, осознавали информацию (сведения из доступного им «информационного поля») как критический аспект своей жизни.

Следуя тенденциям развития современной науки, авторы «Компаньона» одной из своих целей обозначили привлечение внимания широкого круга читателей, поэтому книга не содержит привычных научных примечаний и длинных библиографических списков, предлагая вместо этого короткие списки для дальнейшего чтения. Этой цели соответствует и стиль основных разделов «Компаньона».